Она улыбнулась мне своими полными губами. Ее щеки были теплыми и розовыми, несмотря на холод.

— Я всегда хотела стать нейрохирургом. Твердила это с детства, не знаю почему. Кажется, впервые заявила об этом лет в пять и увидела реакцию окружающих. По-моему, они удивились, что я знаю такое слово. Учеба давалась мне легко. Я всегда училась отлично. В колледже тоже была в числе первых. Химия, биология — я все запоминала с ходу. Нейрохирургия была заветной мечтой, самым трудным, и я не сомневалась, что хочу заниматься только этим. Я никогда ни о чем другом не мечтала. Но медицинский факультет… Все вдруг стало совсем иным. Легко уже ничего не давалось. Это то же, что выучить наизусть телефонный справочник. Я тонула в информации, хотя изо всех сил стремилась получать отличные оценки и упорно повторяла, что стану нейрохирургом. Внешне все было прекрасно, но… — Она замялась. — Я словно заблудилась в густом тумане. Однажды позвонила отцу с платного телефона, чтобы никто не подслушал, и, плача, спросила: «Ты правда хочешь, чтобы я получала только высшие баллы?» Отец саркастически съязвил: «Нет, я хочу, чтобы ты съехала на тройки!» В том семестре я провалила все экзамены. — Девушка смотрела себе под ноги. — Подобный срыв — это конец… Знаешь, сколько есть мест для нейрохирургов? В нашей интернатуре — два, а всего по стране — тридцать. На мне можно было ставить крест.

Она умолкла и пожала плечами.

— Но… — начал я.

— Но отец договорился с университетом, и мне в диплом записали академку для научной работы. Я отсыпалась, ходила в спортзал, пару часов в день сидела в лабораториях. Весной я сдала эти экзамены и получила высшие баллы. Оценки мне выставили задним числом, а первые троечные результаты… исчезли. — Она посмотрела на меня. — Уверена, в кампусе сейчас стоит симпатичное новое здание с нашей фамилией на табличке.

Я предался размышлениям.

— Ты просила отца? — В моем вопросе невольно прозвучало осуждающе.

Она покачала головой:

— Нет, но я приняла его услугу. Не отказалась. — Девушка вздохнула. — Тебе только кажется, что ты занимаешь чужое место, а я насчет себя знаю точно.

Мы подошли к ее домику молча. Уже перевалило далеко за полночь, а в такое время даже в университетском кампусе женщине небезопасно ходить одной.

Я думал над ее рассказом. Я слышал о чем-то подобном, но узнать из первых уст… Значит, действительно все решают деньги, а для простых смертных такие университеты становятся недостижимой мечтой. И все же я чувствовал симпатию к девушке. Ее добрые, чуть игривые глаза смотрели на меня как на самого важного человека в мире. Окажись я в больнице, мне хотелось бы, чтобы только такая медсестра склонялась надо мной и говорила, что все обойдется. Неужели моя снисходительность обусловлена привлекательностью моей новой знакомой?

Наконец я сказал:

— По-моему, вы слишком строги к себе. Вы же все-таки сдали тесты на отлично.

— Мой диплом — фальшивка.

— Этого я не отрицаю. И не говорю, что это правильно. Но не надо так казнить себя. Это ни к чему хорошему не приведет и не поможет вашим пациентам.

Она улыбнулась, но явно осталась при своем мнении.

— У вас есть хобби? — спросил я.

— Что? — Девушка посмотрела на меня как на сумасшедшего.

— Хобби, — повторил я. — Развлечения. Удовольствия. Когда вы себя не мучаете.

Она задумалась:

— Мне нравится опера.

— Ни разу не слышал.

— Я не была в опере несколько лет, с тех пор, как не позволяю отцу оплачивать мои расходы. Теперь мне это не по карману, но у меня есть диски…

Она впервые искренне улыбнулась, но тут же осеклась.

— Итак, — начала девушка, глядя на меня, — как же мне быть?

— Не знаю.

— Мне очень пригодился бы дружеский совет.

— Что будет, если вы во всем признаетесь?

— Меня уволят без права работать в медицине.

— А если не признаваться? Вы же прекрасно сдали экзамены, пусть и со второго захода. Вы сможете простить себя?

— Не знаю. А вы смогли бы?

— Дело в том, что мне очень легко сказать «поступите по совести». Это не моя карьера, и на кону не мечта всей моей жизни. Я не знаю, что я выбрал бы на вашем месте.

Мы дошли до крыльца.

— В том-то и дело, — обронила она.

Мы стояли у кирпичного дома.

— Теперь с вами все будет в порядке?

— Да. Мне уже легче, я выговорилась. А это хорошее начало, верно? Сейчас приму душ, посплю, возможно, выйду на пробежку.

Я смотрел на ее милое лицо и теплую улыбку. Мне претил поступок ее отца, совершенный при ее попустительстве, но она такая добрая, нежная. Я хотел, чтобы она перестала себя казнить.

— У нас прямо-таки первое свидание.

На секунду замешкавшись, я принял вызов.

— Можно снова увидеть вас?

Девушка испытующе смотрела мне в лицо. Я уже надеялся, что она скажет «да».

— А что мы будем делать? — улыбнулась она. — Посмотрим кино? Поедим пиццы? Мне кажется, сегодняшний вечер существует в отдельной вселенной. Незнакомцы, анонимные признания при луне — разве вы не об этом говорили?

— Пожалуй, да.

— У нас есть общая тайна, — сказала она, протянув мне руку.

— Да, — ответил я.

Она сжала мою ладонь, и отчего-то это пожатие отозвалось во мне сладкой дрожью.

Глава 7

Пятница, семнадцатое. Я не мог унять дрожь. Галстук был повязан криво. Пиджак выглядел старым. Я проклинал свои брюки и туфли. Все казалось неуместным, дилетантским, низшей категории. С этим мне ничего не удавалось поделать. Жаль, что у меня не хватило смелости попросить Найджела пойти со мной. Я знал: он тоже там будет, но при этом понимал, что не имею права ничего ему говорить и ехать должен один.

Морланд-стрит, 2312. Я даже не знал, где это. Может быть, там и находится этот клуб, окруженный тайной? Даже Майлс, мой источник информации обо всем зловещем и лиго-плющовом, не знал, где физически находится V&D. Не было ни ориентира, ни загадочного здания, туристам на радость. По крайней мере насколько он знал. А Майлс поглощал эту ерунду с азартом коллекционера марок. Если не знал Майлс, значит, не знал никто.

Вчера, не утерпев, я рассказал Майлсу о приглашении — мне неудержимо хотелось с кем-то поделиться. Помощь от него поступила радикальная: он почесал свою бороду, не знавшую ножниц, потрепал меня по плечу и сказал:

— Мой совет? Если тебе предложат трахнуть козу, можешь отказаться.

— Пожалуйста, не шути! Я и представить себе не могу, во что влезаю!

— Джереми, как философ, я имею дело с этикой и разумом. Как человек, у которого есть хобби, я балуюсь мифологией и университетским фольклором. И тем и другим занимаюсь, не вставая с дивана и не выключая телевизор. Что касается реальности, ты залез в такие дебри, куда я и не заглядывал. Поэтому — дальше сам, сынок.

Он с улыбкой пожал плечами. Бросив «спасибо», я оскорбленно потопал к двери.

— Джереми!

— Что?

— Одно могу посоветовать.

— Ну? — обрадовался я.

— Не забудь поблагодарить козу письмом.

Я с силой захлопнул за собой дверь, но Майлс успел прокричать:

— Богатые обожают благодарственные письма!

И дверь с грохотом закрылась под его зычный хохот.

Дом 2312 по Морланд-стрит, бледно-голубой двухэтажный викторианский особняк с темно-синей отделкой, восьмиугольными эркерами и заостренными треугольными башенками, ничем не выделялся среди других домов на тихой улочке. Газон радовал глаз ухоженностью.

На крыльце сидели две молодые, примерно моего возраста, женщины. Мне они показались не местными: загорелые, длинноногие, с начесами, как у скучающих летних девиц времен моего детства. Одна улыбнулась мне, когда я поднялся по ступенькам, другая изучала свои ногти и не подняла головы.

— Джереми, — представился я.

— О’кей, — ответила улыбающаяся с подростковой интонацией «А я при чем?» и, не мигая, уставилась на меня. Я моргнул первым.

— Я правильно пришел?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: