Наказание прошлым пришлось по вкусу Правителям Заоблачной Планеты. Им больше не нужен был звездолет для перевозки стариков и умирающих в неизвестный Космический отстойник. Мозг отживших свое граждан обрабатывали усовершенствованным излучением, и они сами шли, брели, ползли, катили на инвалидных колясках по направлению к Скале Падения. Они не замечали ничего вокруг, им хотелось одного: как можно скорее заглушить шум бомбежек, одиночные выстрелы караульных в колымских лагерях и кровожадные возгласы хакеров: «Delete! Delete! Delete!». Властям пришлось потратиться лишь на возведение Великой Непробиваемой Стены, чтобы отделить мир Идущих к Скале от мира Еще Не Готовых Пройти Этот Путь.
За счет экономии средств на создании и эксплуатации звездолетов для Жрецов была закуплена новая партия бриллиантов чистой воды, а в макушках Великих Просветленных просверлены дырки сверлами усовершенствованного типа.
Вот к чему может привести бесконтрольный плевок с небес. Плевок так называемого «фантома абстрактного мышления».
К «арийской» действительности сюжет адаптировался в довольно куцем виде, пропадала фигура Верховного Жреца. Но для тренировки мозга годилось и такое.
ЦАРСТВО СВЕТА
На чужой планете, Там, в космической пыли, Строят Царство Света,
Царство Грезы и Любви.
Прошлое там стерто, Чтобы счастлив был народ, Стариков и мертвых
Прочь уносит звездолет.
Там нет смертной казни, Нет работы палачам, Но людей опасных
Сразу видно по глазам:
В них — безумья искры, Жажда все на свете знать, Вечный поиск смысла
И желанье бунтовать…
Бунтарям включают Прошлых лет забытый ток, Войны и страданья
Превращают их в ничто.
Со скалы их сбросит Страх все снова испытать… Царство Сладкой Грезы Будет вечно процветать!
Чем не роман Хаксли «Brave New World»? Правда, там Дикарь, вернувшись в идеальное общество, сам повесился в башне маяка.
Что бы почитать: Е. Замятин. «Мы» О. Хаксли. «Новый Дивный Мир» П. Лангерквист. «Улыбка вечности»
Что бы посмотреть «Зардоз» (реж. Джон Бурмен) «5-и элемент» (реж. Люк Бессон) «Мертвец идет» (режиссера не помню)
Сюжет №3 (почти автобиографический)
… Слепящее солнце. Белые стены домов. Белая мостовая. Белые деревья' с сидящими на белых ветвях черными птицами. Стражники с белыми рожами. Глаза — рыбьи, вываренные. Повозка подпрыгивает на булыжниках, и каждый толчок отзывается острой болью в измученном теле. Меня везут за городскую черту, чтобы бросить там: авось, волки сожрут. Вообще-то должны были сжечь на костре, но смилостивились в последнюю минуту, хотя искалечили порядочно. В черной карете, неотступно следовавшей за повозкой, сидит высокий человек в черном, до крови закусивший губы от злости. Это он написал донос Инквизиции, это он пытался уничтожить меня…
– Этот черный человек появляется в каждой твоей жизни и старается уничтожить тебя, – полная женщина с серыми глазами пристально смотрела на стекающий по свече воск. Одна желтая капля набегает на другую, получаются свирепые морды каких-то бородатых мужиков с крючковатыми носами. – В одной из прошлых жизней довелось тебе быть ведьмой… Ну, типа знахарки, которая лечит коров, людей, травки собирает, заговаривает. Примерно в 12-м веке, где-то в окрестностях Парижа…
Ведьмой? Вот тебе, бабушка, и Новый год! Давным-давно, в том самом детстве, которое пахнет венгерской черешней и настое иным на «Палинке» чардашем и в котором таинственно шуршит камыш, растущий у берегов озера Балатон, явилась мне во сне ведьма. Синий шелковый балахон, прямые волосы крыла озверевшего ворона, ни глаза… О, какие это были глаза! Они извергали яркий огонь, который, правда, не сжигал меня, а пронизывал миллионом искр и уходил в предрассветную даль. Чтобы стать там кострами скитальцев, пытавшихся найти Город Солнца. Она смотрела на меня и смеялась. Прошло много лет, но я часто вспоминаю этот взгляд. Была ли эта ведьма чьим-то отражением?
— Считай, что в настоящей жизни твой Черный Человек появился в образе алкоголика и артиста-неудачника, которого ты со всей бабьей дурью бросилась спасать. Он почти победил, забрал у тебя всю энергию, довел тебя до состояния соломенного чучела. Еще немного, и подчиненные ему шакалы радостно завыли бы, празднуя победу. Ну-ка, напомни мне, что ты видела…
Сплю. Вижу ванную комнату в своей квартире и того, кого сероглазая дама называет Черным Человеком. Он хватает меня за шею и пытается засунуть под раковину. Темно и страшно. Человек кажется огромным, почти великаном, а руки у него холодны и жестоки. Край раковины давит сверху на темечко и замыкает меня на кафельный пол пронзительной болью. И тогда я, сделав нечеловеческий рывок в сторону, освобождаюсь. Человек мгновенно исчезает, ванная комната наполняется успокаивающим серебристым светом. Но противно ноет темечко.
Вообще-то, если мне не изменяет память, такой мрачный спутник есть у каждого из нас…
— Очередная попытка прервать твою связь с Космосом чересчур банальна, он решил придавить тебя раковиной. Фу, неэстетично как! Ничего, поболит, поболит твое темечко и перестанет. Я связь восстановлю, а его, диверсанта, мы уничтожим в фиолетовом пламени. Если получится… — дама отбирает у меня толстенный том «Тибетской медицины», который я в течение всей нашей беседы почему-то прижимаю к животу. — Учти, дружок твой бывший не так прост. Его питает энергия мертвых предков и энергия используемых им женщин.
Не гадай на картах, Травы спрячь или сожги, Завтра на закате В темный лес быстрей беги.
Завтра на закате В дом к тебе придет монах, С ним десяток братьев С искрои божьей в глазах.
Ты им предсказала Смерть от крыс и пир чумы, Сразу ведьмой стала, Порожденьем злобной тьмы.
Лучше бы смолчала, Золотой устроив дождь, Но душа устала Слушать лесть и слышать ложь.
Стой! Подскажи, Как дальше жить? Стой! Оглянись, Мы здесь одни…
Стекла долго били, Книгу Жизней долго жгли, И монах убогий Обезумел от молитв.
В полночь суд свершился, Но до первых слез зари К ним чума явилась В окруженье черных крыс.
Тот самый монах, который ведет разъяренных предсказаниями жителей к дому знахарки, и есть Черный Человек. Фанатик, существо с горящим мрачным огнем взором, в рясе, подпоясанной грубой веревкой с размочаленными концами.
– Она ведьма! Ведьма! — кричит монах, размахивая крестом. –Она не спит по ночам! Все ведьмы и колдуны – ночные твари! И Сатана знает это и шепчет им по ночам свои мерзостные тайны…
И те люди, чьих детей знахарка лечила от губительной лихорадки и отравлений волчьими ягодами, чьих предков она пользовала травами, чьих жен и мужей она отваживала от поглощения губящей душу огненной воды, с просветленными липами шли через лес за изрыгающим проклятья безумцем. Печально поскрипывав сломанные грубыми башмаками молодые деревца, не успевшие насладиться жизнью, черными пиками протыкали небеса сожженные походя ели…
Дом был пуст. Быстрой тенью промелькнула черная кошка и исчезла в вечных сумерках загадочных углов непростого жилища. Никого. Лишь на полулежал толстенный фолиант с золотым тиснением на обложке (единственное свидетельство присутствия этого презренного металла в колдовском доме. Этот фолиант и был «Книгой Жизней», где написано о каждом из пришедших сюда и о каждом, \ оставленном в обреченном на гибель городе. «В конце истории своего пребывания на земле любой человек сам ставит в ней точку своим последним поступком», – успел прочитать монах, но понять суть прочитанного ему помешал замутненный яростью рассудок…
– Это их Библия! Сатанинская Библия! Сожгите ее! И ведьма сдохнет вместе с ней! Прах и пепел! Прах и пепел!
Несколько раз огонь пытался сожрать белоснежные страницы книги со странными черными буквами, но отползал, словно бешеный пес, обломавший о волшебную кость гнилые, уже не страшные зубы. Фолиант так и не сгорел бы и остался бы лежать целым и невредимым, наводя ужас на истребителей прорицательниц, если бы из другого измерения не прорвался затянутый в черную кожу байкер-безумец на черном-черном байке и не плеснул на фолиант качественного бензина из Арабских Эмиратов. Чирк! На подступах к городу застонала от счастья, заорала пьяным голосом Чума.