Ты бросил школу, Стал модным ди-джеем, Мамаша лезет на стену, Мамка просто звереет, У нее новый муж, По счету сто первый, Ей надо выглядеть Розовым пупсом, Ты портишь ей нервы…
Твой папаша — любитель жизни, как ты, Весь в ярких тату:
Рожки, сиськи, хвосты, Он играет в рок-группе, Матерится по ходу, Дед пел в хоре церковном, Знай нашу породу!
Твои поганки-подружки На тоненьких ножках, Дуют пиво в подъездах, Вопят, как сексуальные кошки. Твои приятель Димон Вышел вон из окна, Но орел из него получился – Беда…
Кто-то в танке сгорел, Кто-то сгинул в подвале, Кто-то налысо бреется — Его в нацисты позвали, А у тебя дядьки в черном Выдувают мозги, Мозги местным жителям не нужны, Дядьки в черных плащах, В плотных черных перчатках Режут скальпелем Тонкие нити украдкой. Это нити-антенны, Это связь с космодромом, Который Пока Ты зовешь «космодремом» — Оттуда идеи летят звездным комом.
Без этой нитки, что идет от макушки, Ты станешь сыном обычной кукушки, Ты станешь мясом для чокнутой пушки, Ты станешь мышью в поганой ловушке, Ты станешь простым пожирателем пива, Который занят процессом Залива и слива Под каждым кустом, за мусорным баком. Ты станешь болваном под кличкой «Вакуум», На радость умным бродячим собакам.
Дядек, которые перерезают нить, связывающую тебя с космосом, вообще-то втолкнул в мой мир безумный Стивен Кинг. Еще он изобрел термин «низкие люди» и одел этих людей в желтые плащи. Всегда жалко, когда кто-то за минуту до тебя успевает придумать что-то классное. Иногда читаешь книгу и чертыхаешься: «Обскакали, да как классно обе какали! А я все – потом, потом, потом да потом… Нет чтобы сейчас!», И вместе с сожалением накатывает волной совершенно другое настроение.
Я открываю новое — тебя, Придуманного вечером не мною. Быть просто рядом – горькая судьба, Ноя довольна горькою судьбою.
Чем ближе, тем известнее все то, Что лучше бы оставить неизвестным, Быть просто рядом — гордо и светло, А горечь убаюкать можно песней.
Я открываю новое — тебя, Ты можешь стать в последнем приближенье Похожим на стареющего пса, Которому не выдали печенье…
Но во время паузы разрешается сольное исполнение и совсем других пьес. Например, глядя на какого-нибудь пижона, затянутого в 40-градусную жару в фирменную кожу с ног до головы, с сережками и колечками во всех видимых и невидимых местах на бледном теле, можно быстро-быстро продекламировать:
Идешь себе по дороге, Солнцем палимый, Такой великан — весь в коже, Крутой и непобедимый, Висят на носу капли пота, От пота под курткой — болото, В сапогах ручной работы Ноги сопрели. Жара, как в Лесото — А это Африка! О, это Африка! Аф-ри-ка!
Или при виде дурашливого прыщавого детины, который обижает бездомных нюхальщиков клея, можно проорать:
Эй, ты! В кожаной куртке! Что за привычка отнимать У карапузов окурки ?
Что за привычка воровать Ништяки У такой же бездомной братвы, Как ты?
Все люди — братья, Даже если нет дома, Все братья и сестры, Даже те, кто живет вне закона.
Сегодня ты — здесь, А завтра ты — там, Где можно спьяну получить по зубам, Где можно запросто съехать с ума, Не успев послать всю эту братию на.
Проорав, насладившись видом испуганной тетки, торгующей молдавскими помидорами по цене испанских апельсинов, имею полное право расслабиться и насочинять пару душещипательных медляков по просьбе сентиментального тренера по футболу, черной своей шевелюрой слегка смахивающего на знаменитого аргентинца Диего Марадону периода буйного марадоновского расцвета. Даже мелькает предательская мыслишка — не предложить ли спеть эти, с позволения сказать, романсы Кипелычу и не выпустить ли их на сингле? «Нет, – твердо отвечает Валерий Александрович на мое гнусное предложение, – пусть романсы поет Носков, а я бы спел что-нибудь блатное… Нет, скорее лагерное, но серьезно».
Музыку к стихам сочиняет все тот же футбольный тренер, и пропевает их с должным надрывом и тоской. На кухне.
РOMAHC 1
Ты странная сегодня и чужая, Не плачешь, не смеешься, а молчишь, Молчишь все утро, с интересом наблюдая,
Как снег летит на землю с белых крыш.
Я словно вычеркнут тобой из этой жизни, Ты слышишь звук совсем других шагов – Он шел к тебе по мокрым грустным листьям
С букетом неизвестных мне цветов.
Тишина…
Ах, какая вокруг тишина!
Между нами — стена не стена, Тишина.,, Во сне прочитано тобою снова имя, Которое шептала столько раз, Мы странные сегодня и чужие
На фоне падающего с крыши серебра.
Тишина…
Ах, какая вокруг тишина!
Между нами — стена не стена, Тишина…
РОМАНС 2
Никто не может нам с тобой помочь, Никто не скажет вслух такого слова, Чтоб перестала причитать над нами ночь, Набросившая на сердца свои оковы, Никто не может нам с тобой помочь…
Никто не может нам смотреть в глаза — Боятся утонуть в чужой печали. Мы оказались тоньше хрупкого стекла, А все считали — мы из равнодушной стали,
Никто не может нам смотреть в глаза.
Никто во всей Вселенной не спасет, Никто во всей Вселенной не поможет, Я поклонюсь тебе, благодаря за все, Благодарю за все… Но все же…
Никто во всей Вселенной не спасет!
Никто не сможет нас остановить, Мы разбросали камни и собрали, Не надо сладких песен о большой любви, Ни друг, ни враг ее в лицо не знают!
Никто не может нас остановить…
…а я врубаю на полную мощь «Yellow River» старой и доброй группы «Christie».
…Жила-была в нашей старенькой больной всякими напастями стране другая страна. Ну, как матрешка в матрешке… И звали эту самую внутреннюю страну-матрешку Попсоголией. Жители, соответственно, значились в налоговых инспекциях как «попсоголики, попсоголички и попсогольцы». Одевались жители очень ярко, модно, и волосы красили ярко, модно, и выражались они тоже ярко, модно — громко так матерились. И все свободное от неработы время пели разнообразные «тру-ля-ля» и вертели во все стороны света аппетитными попками. Как те самые последние кубинцы-кубаши, которые со своего Острова Недоеденных Сокровищ все никак не доплывут на автомобильных покрышках до позеленевшей от статуйной свободы рогатой тетки с FUCK-елом в натруженных руках.
А в аккурат через центр этой самой Попсоголии проходит изгородь из колючей проволоки и разделяет территорию на две неравные части. Чистокровным попсогольцам отошла при разделе земельной туши та часть, что побольше, а ту часть, что поменьше, отвели под выпас остатков некогда великой рок-нации, которые никак не желали кидаться в кислотный чан и мутировать в радужных тру-ля-листов. Равно-правие и чистейшей пепси-колы демократия царит в Попсоголии благодаря Ее Главной Направляющей Силе — всегда облаченной в бронежилет, зеленые очки для подводного плавания и ботинки на настоящем гусеничном ходу. С периодически постреливающими горохом атомными пушечками.
Остатками же некогда великой рок-нации и не пытается управлять здоровенный детина – жилетка на голое зататуированное до невозможности тело, вонючие от долгого ношения джинсы, побитый сединой хаер до пупа — с продетым в пуп алюминиевым колечком для штор… Детина как подойдет по весне к колючей ограде, как начнет колотить в волосатую грудь натруженными музыкой кулачищами, как заорет дурным от гормонов голосом: «Girls!!! Дым над водою!!! Огонь в небесах!». Несовершеннолетние попсоголички — в ярких шортиках, наманикюренные, напудренные, причепуренные — шнырк!.. к ограде и строят детине глазки: «Ну, блин, дядя, вы и крутой!». А за спиной у детины земля родная ходуном ходит, гвозди каленые из нее веером вылетают, настоящие мужики в настоящих портках, как настоящие опята, вылезают из настоящих землянок, настоящими чужими черепами на конопляных веревочках крутят… И, кажется, контакт между мирами уже налаживается, вот-вот вместе песню о пожаре в небесах затянут, исторический сейшен устроят и исполнят Великий Танец Положенной Ориентации, сметая постылый забор… Не тут-то было! Этаким гарпуном из штаба по охране попсогольского порядка выскакивает Главная Направляющая Сила и кричит так, что вроде бы с уже горящих небес штукатурка сыпется: «Стоять!!! Говнорок — на конюшню!!! Старперов — на мыло!!! Черепа — на пепельницы!!! Волосенки — на парики!!! Кто продвинутый – брысь от проволоки!!!». Матерясь потихоньку и вихляя попками, боясь уронить высокое звание попсоголическои продвинутости, малолетки уныло плетутся по домам. Пялиться на двух рекомендованных свыше козлов: эмтивишных Бивиса с Батхэдом, учиться у них положенным теперь нормам русского разговорного языка, ставить минусы и плюсы указанным модным танцам… И втайне мечтать о крепких объятьях колоритных старперов да о душевном говно-роке, под который отменно идет клюквенная настойка с исконно русским названием «Мороз»…