Что бы почитать: Мистики XX века, энциклопедия Алистер Кроули «Лунное дитя» Еремей Парнов «Трон Люцифера» Stephen Davis «Hammer of The Gods, Led Zeppelin Unauthorised»
Что бы посмотреть:
«The Song Remains The Same» — фильм об американских гастролях группы LED ZEPPELIN
ОЧЕРЕДНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ВСЕ ПРИВЕДЕННЫЕ НИЖЕ ТЕКСТЫ НАПИСАНЫ НА ТАК НАЗЫВАЕМУЮ «РЫБУ», ЗАДАННЫЙ МУЗЫКАНТАМИ РАЗМЕР!
ЗАКАТ (музыка В.Кипелов)
Кипелов – скупой на собственное творчество человек. Больше одной песни на альбом обычно не приносит. Может поколдовать с другими музыкантами над припевами, бриджами в их творениях, стать соавтором, но целиком выносит на суд коллектива одну-единственную, почти всегда медленную, рвущую душу вещь… Сидит глубоко внутри у «арийского» вокалиста тоска по другой жизни, тлеет огонь, взрывающийся фейерверком лишь в таких вот кипеловских одиночных алмазах. Мы с ним здорово похожи — ни Валерий, ни я не умеем делать резких движений, круто менять выбранный некогда курс, отрываться от уже привычного. То одних жалеем, то других, то самих себя. А потом жестоко расплачиваемся за это. Нервами, здоровьем, свободой… «Все время хочется вырваться, — говорил Кипелов во время записи «Генератора…». — А ведь знаешь, что не вырваться… Я вообще-то не поклонник резких перемен, но душа жаждет иногда чего-то необычного» Несколько раз на моей памяти Кипелов пытался сделать решительный шаг, совершить прыжок в сторону от протоптанной дорожки. И ни разу у него это не получалось. Он словно зависал в воздухе, поддерживаемый некоей тайной силой, которая секунд через пять резко разворачивав прыгуна и швыряла на прежнее место. А печаль о неизведанном оставалась, пурпурной рекой перетекая из песни в песню.
Сюжет №1
В рижском Домском соборе прохладно. Сквозь пыльные цветные витражи пробиваются лучи заходящего солнца. Под каменными плитами у стен спят грозные рыцари… Я сижу на первой скамейке –откуда-то сверху, из полумрака, доносятся два голоса: органа и скрипки. Невидимые люди льют свою печаль о прошлой жизни, дотрагиваются пальцами до сердец чутких инструментов. Пронзительно. Сотни маленьких иголок пробегают по коже, и мне кажется, что когда-то я уже сидела вот так, в летнем платье, летним вечером в торжественных сумерках и слушала эту музыку. Но тогда звучала не скрипка, звучал чистый женский голос, поднимался к самому шпилю, от шпиля — к небу, над напряженной перед грозой рекой, по которой можно добраться к желанному морю. «Женщина, женщина, о чем Вы поете?» — спрашивал у певицы вежливый воробей с подбитым крылом, желавший спрятаться подальше от когтей блудливой кошки и оказавшийся перед устрашающими своей величавостью трубами органа. «Я пою о том, что трое любили меня, а я любила одного из них, но все трое предали меня… Меня предавать нельзя — так сказал мой Ангел — и обижать меня нельзя… Кто предаст или обидит, скоро умрет. Двое уже отошли в мир иной, и я сама превратила их оболочки в огонь, третий — жив, но лицо его становится все безобразнее и безобразнее, а тело с каждым днем становится все дряхлее и дряхлее, и близок тот миг, когда он захлебнется фиолетовым пламенем… А я останусь одна, без любви и огня, но живая…» «Я думал,
в соборах можно петь только о Господе Боге», — прочирикал воробей, и увидел перед собой две маленькие желтые луны, разделенные по центру черными трещинами. Вот какими глазами смотрела на трепещущий комочек перьев блудливая соборная кошка…
Орган замолчал. Замолчала и скрипка. В кармане красного платья в белый горох позвякивала купленная в универмаге за углом хитроумная металлическая ручка… Тогда все школьники писали еще перьевыми ручками, и ученикам полагалось носить в пенале перочистки — забавное изобретение для чистки этих перьев. Перочистки делали из разных неворсистых лоскутов — вырезались либо кружки, либо квадратики, сшивались по центру. Получалась тряпичная пирамидка, которую венчала какая-нибудь цветная бусина. Купленная мною металлическая ручка была хороша тем, что на ее концах имелись колпачки, в которые можно было вставить с одной стороны перо, а с другой — карандаш, а потом убрать и перо, и карандаш внутрь. Длинную пустую трубочку можно было запросто использовать, чтобы плеваться в недругов-карапузов горохом или бузиной…
Оглянуться на вход в собор было страшно — того и гляди там появится Некто с бледным лицом и горящими глазами, а у его ног будет сидеть здоровенный черный пес, любимец римских легионеров. Гораздо позже я узнала, что эта порода называется ротвейлер, ну а про «черного человека» я упоминала в начале своего длинного «арийского» повествования…
Стой в предзакатный час В тихом воскресном храме, И вспомни свои печали И мечты свои. Пусть догорит свеча, И кажется временами, Что рядом открыты двери В прошлые миры…
Там все живы, кто любил меня, Там восход – как праздник вечной жизни с тобой, Там нет счета ни ночам, ни дням, Но есть долгий светлый путь домой.
Где золотая пыль Долгих бесед о счастье? Сухая трава и листья,.. Никаких следов… В городе — летний штиль (sic!), Время спит на запястье, Закат закрывает двери В лучший из миров…
Где все живы, кто любил меня, Где восход — как праздник вечной жизни с тобой, Где нет счета ни ночам, ни дням, Но есть долгий светлый путь домой…
Возьми меня с собой, пурпурная река, Прочь унеси меня с собой, закат, Мне кроме замков из вечерних облаков Не нужно больше ничего…
Окончательный вариант текста:
Под бдительным взором Кипелова на свет появилось примирение тьмой алмаза и пепла и был сделан печальный вывод: «Друг равен врагу в итоге, а итог – один!». О правильности этого заключения можете спросить у мертвых. В Пороговый День, в канун праздника Охоты в Потустороннем Мире – 31 октября. Когда лишь прозрачный туман отделяет нас от потустороннего, и сквозь нас легко и непринужденно проходит великое множество миров…
Я вижу, как закат стекла оконные плавит, День прожит, а ночь оставит тени снов в углах, Мне не вернуть назад серую птицу печали, Все в прошлом, так, быстро тают замки в облаках.
Там все живы, кто любил меня, Где восход — как праздник бесконечной жизни, Там нет счета рекам и морям, Но по ним нельзя доплыть домой…
Вновь примирит все тьма — даже алмаз и пепел… Друг равен врагу в итоге, а итог — один… Два солнца у меня на этом и прошлом свете, Их вместе собой укроет горько-сладкий дым.
Возьми меня с собой, пурпурная река, Прочь унеси меня с собой, закат, Тоска о том, что было, рвется через край, Под крики черных птичьих стай.
ДЬЯВОЛЬСКИЙ ЗНОЙ (музыка С.Терентьев)
Естественно, все начиналось не так, как все закончилось…
Не трогай меня, я прошу, Ни губами, ни пальцем, ни взглядом, Л тронешь — случится беда, Ты мне послана силами Ада.
Хозяин твой, черный, как ночь…
(…дальше развернуться не дали, хотя речь шла вовсе не о сутенере несчастной белокожей девушки, оказавшемся порочным чернокожим хозяином). Босс сильно хромал, попахивал серой и смолой. Эту песню мне откровенно жаль, ее «загнали», как молодую лошадку на рок-ипподроме. Перед окончательной шлифовкой текст выглядел так:
Ты сменишь лицо, как наряд, Ты вползешь в чье-то тело неслышно, как змея, И кольцами сдавишь меня, Дав понять, кто из нас в жизни лишний.
Твой вирус любви ядовит, Он разрушит меня, но напрасны все слова, Сгорю, как сухая трава, Только секс может быть безопасным, Любовь не может быть тихой игрой, Достаточно искры одной Между мной и тобой,.. Это – дьявольский зной.
Мне нравится эта война Между светом и тенью, нечистым и святым…
Захочешь — мы все повторим, Я тебя подпущу очень близко!
Мы сразимся с тобой до конца, Проклиная, бледнея от страха, но любя, И стану победителем я, Ты же станешь щепоткою праха.
Так неуютно под небом пустым, Зачем мне победа моя и свобода, Если вновь я один?!
Сам испепелил, сам и расстроился. К сожалению, не сохранилось черновиков варианта текста о японке, которая, будучи дочерью самурая (о чем говорилось конкретно), занималась восточной магией. А восточная магия, как известно, плохо переваривается магами западноевропейскими, не говоря уж о русских колдунах и ведьмах. Во всяком случае, одного моего знакомого, над которым «поработали» индонезийские маги, не взялись восстанавливать увешанные регалиями московские чародеи. «Бали, понимаешь ли…и есть Бали!» Точно помню, что придуманная мною японка умела превращать хлорированную водопроводную воду в отменный спирт, чем, видимо, и удерживала около себя десяток-другой поклонников. Но боялась трамваев. Слово «трамвай» вообще не вписывается в «арийский» ажур, оно из той серии, где поют о желтых ботинках, короле Оранжевое Лето и о кошках, так похожих на людей (группа БРАВО). Не произошло интернационализации творчества АРИИ, хотя музыканты всегда любили ДИП ПЕПЛ, а там периодически в песнях мелькают всякие японки и даже цыганки.