– Можно сказать также, что с возрастом приходят осторожность и мудрость.

– Говорят. Нет, теперь я, конечно, не буду сражаться на баррикадах, а вы не пройдете маршем через Джорджию. Я надеялся, – продолжал Шурц свои рассуждения, – что нам удастся уладить это дело с шайенами и не будет нужды отправлять их вождей на острова.

– Образумить индейцев невозможно.

– Разве? Нам кажется, что у них нет разума и что они делают безумства, вроде, например, попытки пройти тысячу миль, хотя повсюду их стерегут войска, чтобы задержать. Но, может быть, они не умеют рассуждать и взвешивать. Они хотят попасть к себе на родину и идут туда. Надо пройти долгий путь на север, но это не кажется им невозможным, – что же невозможного в такой простой вещи, как возвращение на родину!

– В данном случае дело обстоит именно так, – сказал Шерман.

Они опять пожали друг другу руку, и Карл Шурц стал медленно подниматься по лестнице.

Провожая его до дверей, Шерман удивлялся, как медленно идет министр внутренних дел.

– Когда их доставят в тюрьму, я сообщу вам немедленно, – сказал Шерман.

Но Карл Шурц едва ли слышал его.

Погрузившись в свои мысли, он старался понять, каким образом ложное в теории может быть правильным на практике.

Солдат, посланный капитаном Мюрреем в Додж-Сити, высокий, жилистый девятнадцатилетний парень с фермы в Нью-Джерси, носил прозвище «Рыжий». Длинное, лошадиное лицо его было почти сплошь усеяно веснушками, на голове торчали вихры морковного цвета. Его звали Ишабод Венест. Если бы Венесты не поселились в свое время на маленькой ферме за Патерсоном, Ишабод мог бы стать Вандербильтом или Астором[13].

Венесты были выходцами из Голландии, из той ее части, которая расположена далеко от моря. Это были медлительные, спокойные люди, в течение ряда поколений занимавшиеся фермерством. Они никогда не ездили дальше Патерсона, любили деньги и всегда имели их достаточно, чтобы чувствовать себя обеспеченными. Ишабод был первым в их семье путешественником, первым искателем приключений; но даже и он растерялся, когда ему пришлось вступить в армию и вместе с ней очутиться среди прерий.

Он всегда тосковал по дому, по мирной, устоявшейся жизни, по сытной голландской пище. Он тосковал по запаху зрелого зерна в амбаре, по жирному чернозему, по деревенской жизни, тосковал по толстенькой голубоглазой кузине, хорошевшей с каждым месяцем, с каждым годом. Чувство одиночества искало себе выхода в мрачной драчливости, а длинные мускулистые руки Венеста действовали, точно крылья ветряной мельницы. Он был рыжий, и ему полагалось быть драчуном.

Охота за шайенами была первым предвестником настоящих боевых действий, в которых ему предстояло участвовать, и с каждым часом этой яростной погони страх в его душе все нарастал. Ему вовсе не хотелось ни убивать, ни быть убитым, не хотелось мучиться и истекать кровью. Он слепо верил всем басням о жестокости индейцев, которыми его накачивали старые солдаты. Когда Мюррей велел ему отправиться в Додж-Сити, этот приказ показался ему избавлением, ниспосланным с небес, так как он был уверен, что к его возвращению преследование индейцев будет закончено.

Поездка в Ридер была первым проблеском свободы за целый год. Точно началась новая жизнь, точно его вырвали из когтей смерти, и вот он ехал через прерии один, на свободе. Он соврал, сказав, что знает дорогу в Ридер, но это не беспокоило его. Он нимало не удивился, что так легко нашел скотопрогонный тракт на Ридер. Быстрая езда доставляла ему удовольствие, а ко времени приезда в Колдуотер окончательно исчез и его страх. Сознание того, что на нем военная форма, делало его высокомерным. Он осушил кружку пива у стойки Королевского салуна[14] и горделиво принялся рассказывать во всех подробностях о самой последней индейской войне.

– Но армия идет за ними по пятам, – уверял он кучку бездельников. – Армия идет за ними…

Колдуотер оказался сонным и скучным городком. Венеста удивляло, как это его жители могут без конца сидеть на ступеньках салуна, строгать прутики и, глазом не моргнув, слушать рассказы о появлении индейцев в прериях.

Когда же он на усталой лошади наконец дотащился до Ридера, в его воображении война была в полном разгаре.

Уже стемнело, и несколько фермеров на своих повозках выезжали из Ридера. Они приостановились, послушали его россказни и, стегнув лошадей, продолжали свой путь. В гостинице «Свободный штат» ему отвели лучшую из четырех имевшихся комнат.

– А все-таки армия – штука весьма успокоительная, – заметил один из присутствующих.

Заговорили было даже о созыве ополчения, но тем дело и ограничилось.

Венест сидел среди местных жителей и разглагольствовал до тех пор, пока у него глаза не начали слипаться.

Однако утром, когда он уезжал из Ридера, к нему присоединились едва протрезвившиеся бродячие ковбои, заявившие, что они охотно отправились бы вместе с ним в Додж посмотреть, как там обстоят дела. Им все равно нужно в Додж: «армия» ничего не будет иметь против?

– Конечно, нет! – ухмыльнулся Венест.

– Тогда все в порядке, рыжий, – заявили они. – Трое лучше, чем один, если нападут краснокожие дьяволы.

Их обоих не то уволили с фермы за Колдуотером, не то попросту выгнали. И они единодушно называли владельца фермы Блэка негодяем.

Фамилия бродяги пониже ростом была Макгрет, другого – Сеттон. Они были вооружены тяжелыми кольтами, заткнутыми за пояс. Одежда их была грязна, щеки уже несколько дней не знали бритвы. Венест слегка побаивался их, но не имел ничего против совместного путешествия. Ведь даже бродяги с уважением относятся к военной форме.

– Додж – чертовски большой город, – сказал Макгрет. Он повторил это три-четыре раза.

Другой не произнес ни слова. Ехали они быстро.

Когда в полдень сделали привал, Венест предложил им разделить его паек.

– К чертям, я не хочу! Вот выпить я бы выпил, – сказал Макгрет.

– А этого-то у меня и нет, – усмехнулся Венест. – Но, по-моему, вы достаточно заложили вчера?

– А по-моему, ты суешь свой нос куда не следует.

Венест продолжал ухмыляться. Ему не хотелось вступать в драку с ковбоями. Не нравились ему ни выражение их глаз, ни их кольты. И он поспешно начал рассказывать о шайенах.

– Я знаю таких ловкачей, которые сумели бы поймать их, – сказал Макгрет. – Только, конечно, не армия. Я гроша ломаного не дал бы за армию.

Венест пожал плечами. Скоро они уже доберутся до Додж-Сити.

– Ну, пора, солдат, – напомнил Сеттон.

Через час они были у линии железной дороги и, придерживаясь ее, поехали на запад, по направлению к Додж-Сити.

Был жаркий, душный день, низкие тучи громоздились на юге.

Перевалив через пригорок, они увидели город. Он возник перед ними из покрытой низкой травой прерии, подобный странному миражу. Длинный ряд некрашеных покосившихся сараев из теса тянулся вдоль линии железной дороги, образуя улицу Фронт-стрит. Этот город был совершенно не похож на другие города прерий, виденные Венестом; казалось, он и не претендует на то, чтобы служить местом жительства для людей. Здесь не было ни обычных жилых домов, ни подгородных ферм, для которых Додж явился бы деловым и торговым центром. Городишко казался наростом, гнойной опухолью, болячкой на чреве Канзаса. Он не рос постепенно, он развивался с головокружительной быстротой пограничных городов.

Долгое время здесь была только пустыня, потом появилась железная дорога, а вместе с нею и Додж-Сити, кое-как сляпанный и кишащий людьми.

Так же внезапно появилось и население, как будто ветер разнес повсюду весть о новом городе. Место оказалось красивое, холмистое, просторное. И хотя жилых домов не было, но зато длинным рядом вдоль Фронт-стрит лепились друг к другу салуны, игорные дома, разного рода притоны, и всего этого было больше, чем в каком-либо другом городе прерий.