Поднявшись на вершину холма, Мюррей увидел, что индейский лагерь уже снялся с места, оставив заслон от преследования – редкую цепь всадников.

Один из фургонов, в котором находились боеприпасы, опрокинулся в полумиле от ручья. Небольшая группа индейцев, рассеявшая ополченцев, бросилась к нему, захватила патроны и умчалась прочь.

Траск пытался перестроить своих солдат. Мастерсон с небольшой группой уцелевших ополченцев приплелся обратно и теперь выслушивал горькие упреки Траска.

Упряжки мулов переловили одну за другой и привели обратно.

Траск подъехал к траншее и угрюмо созерцал двух мертвых индейцев, лежавших в ней.

Кавалеристы преследовали индейцев до полудня. На коне индейцы превращались в сущих дьяволов. Они кружили вокруг солдат и ускользали; дрались, как волки, когда враг угрожал их племени, и легко уходили от тяжелых серых кавалерийских лошадей, когда племя было в безопасности. Убить их было так же трудно, как птицу на лету.

В полдень Мюррей остановил своих лошадей. Шайены расположились на холме, усеянном валунами. Солдаты спешились, потные, усталые. Повязка слетела с раненой руки Уинта, и он был весь в крови. Гатлоу потерял кепи, а копье распороло ему бриджи от бедра до колена. У солдата Бейли, парня из Охайо, стрела застряла в легком; каким-то образом удерживаясь в седле и не отставая от своих, он медленно умирал. Его положили на траву и затем похоронили здесь, в безыменной могиле.

Солдаты атаковали индейский лагерь, но опять были отброшены. Они преследовали индейцев, растянувшихся широкой дугой, и двигались на запад. Серые кони измотались, им не хватало выносливости жилистых, крепких пони. Иногда между отрядом и шайенами оставалась миля, иногда немного больше или меньше. Но догнать индейцев отряд не мог.

Погоня продолжалась до вечера. Угрюмые, ожесточившиеся солдаты все еще держались следа, как старая гончая, которую перехитрил зверь. По временам они останавливались и в бессильной ярости разряжали свои карабины. Пришпоривая взмыленных коней, они ругали их и умоляли идти быстрее.

Солнце закатилось, и шайены опять остановились.

Кавалеристы, спешившись, бросились на землю, растирая онемевшие ноги. Запаленные лошади дышали тяжело и хрипло.

– Это не люди, в них нет ничего человеческого, – . сказал Мюррей Уинту.

– Мы еще раз атакуем их?

– Да, завтра утром.

– Их не будет здесь завтра утром, – со странной уверенностью заявил Уинт.

И Мюррей молча кивнул.

Уже прошла половина ночи, когда шайены снялись. Сигнал поднял отряд. Полусонные солдаты, спотыкаясь в темноте, оседлали коней и тронулись в путь. Однако ехали медленно, без прежней уверенности. Когда Мюррей снова дал приказ остановиться, они ничего не услышали, кроме хриплого дыхания лошадей и лая одинокого койота.

Шестеро мужчин пришли пешком в форт Додж. Это были охотники за бизонами, вернее – за шкурами бизонов, а не за их мясом.

Следует разобраться в этом различии. Охотники за мясом убивали бизонов для того, чтобы доставить пищу людям. Об огромном числе животных, убитых некоторыми охотниками, ходили целые легенды. Одним из таких охотников был Буффало Билл Коди, снабжавший мясом железнодорожников. Его работа, если не принимать во внимание орудий, которые он употреблял, не отличалась от работы любого мясника на любой скотобойне. Она не была ни более похвальной или героической, ни более достойной порицания. Коди отличался от других мясников-профессионалов тем, что бродил по свету, изображая в лицах сцены из жизни на «диком Западе», заряжал свои пистолеты крупной картечью и заслужил себе славу великого рубаки, великого стрелка и великого вруна.

Однако ни он, ни другие охотники за мясом не были повинны в истреблении слишком большого числа бизонов, когда-то громадными стадами бродивших по прериям. Бизоны были уничтожены в невероятно короткий срок охотниками за бизоньими шкурами, ставившими себе целью добывать только шкуры – и ничего больше. Мясо и кости убитых животных не представляли для них интереса. В своем стремлении разбогатеть они оставляли за собой страшные следы уничтожения. Они следовали за стадами в огромных, тяжелых фургонах и из своих крупнокалиберных ружей убивали, убивали и убивали. Обычно они работали, объединившись в группы по шесть человек: двое убивали, четверо снимали шкуры. Это требовало мастерства. Надо было знать, как распороть кожу на брюхе животного, как на ногах, и снять не повредив. Искусники могли освежевать самку в семь минут. Снятые с бизонов шкуры кучами складывались в огромные фургоны.

В шестидесятые годы, в годы процветания страны, охота за шкурами приносила богатство. Составлялись целые компании из крепких, выносливых людей, занимавшихся убийством животных, и из еще более выносливых – сдиравших шкуры. За стадами следовало сорок, шестьдесят, а то и сто фургонов. Ружья охотников гремели днем и ночью. На сотни миль разносилось в прериях зловоние от гниющего мяса, и сытые по горло койоты отворачивались от него. Такого избиения Америка еще не видывала, и сомнительно, чтобы когда-нибудь в истории человечества миллионы фунтов съедобного мяса бесполезно гнили и разлагались под знойным солнцем. Даже неисчислимые стада бизонов не могли устоять перед таким массовым уничтожением.

Когда железные дороги впервые пересекли континент, поездам иногда приходилось простаивать целый день, ожидая, чтобы бизонье стадо перешло через рельсы. Спустя пять лет бизоны стали редкостью, а через десять они фактически уже не существовали, и только как память о них лежали повсюду груды скелетов, выбеленных солнцем.

Для индейцев это было одним из многочисленных и наименее понятных преступлений. Оно имело самые тяжелые для них, самые трагические последствия. С незапамятных времен бизоны давали им все необходимое для жизни: мясо было пищей индейцев; из шкур они шили одежду, меховые полости, доспехи, палатки; из костей делали оружие и иглы; из зубов – украшения; сухожилия использовались как нитки; внутренности шли на мешки и утварь, копыта – на клей; даже навоз – он служил превосходным топливом и давал ровное жаркое пламя. Отходов не было – все, до последней капли крови бизона, шло на службу кочующим племенам.

Поэтому индейцы рассматривали стада бизонов как вечный источник своего существования. Но они убивали только такое количество животных, какое им было нужно.

Когда индейцы увидели, что стада исчезают и прерии завалены гниющим мясом, они почувствовали жгучую ненависть к охотникам. По непонятным для индейцев причинам эти люди обрекали их на гибель, уничтожая то, что питало их. Они смогли бы понять охоту за мясом, даже в крупном масштабе, но полное, бессмысленное истребление бизонов было в их глазах величайшим преступлением. С бизонами из прерий уходило все, что давало средства к жизни индейским племенам.

Вот как обстояло дело с бизонами, когда шестеро охотников явились в форт Додж. Эти шестеро заросших бородами людей, грязных, зловонных – ив силу своей профессии и по неопрятности, – представляли собой малоприятное зрелище. Выпросив табаку, жуя его и сплевывая, они рассказали следующую историю. Рассказывали ее охотники медленно, с перерывами, взвешивая слова, точно всё еще сомневались, что остались живыми.

Они охотились на север от реки Арканзас, имея с собой всего два фургона. Дело обстоит ведь теперь не так, как в добрые старые времена: животные почти истреблены. Чтобы найти стадо, приходится тщательно прочесывать прерии; даже в случае удачи в стаде всего каких-нибудь сорок-пятьдесят голов. Теперь не разбогатеешь от этого дела. Заработка хватает только на порох, пули да, может быть, на ночевку в Додже.

Но на этот раз им посчастливилось. Они нагнали стадо к югу от Паунийского притока. Двое из них, сделав круг в поисках животных, наконец обнаружили стадо и погнали его к стоянке, стреляя и крича изо всех сил. Остальные четверо тут же запрягли фургоны, вскочили в них и перехватили стадо. Ни один бизон не ускользнул; в стаде оказалось семнадцать коров и один бык, и охотники всех убили. По теперешним временам это была крупная добыча. Да и стрелки действовали здорово. Им повезло все животные лежали по кругу, диаметр которого не превышал и полумили. Распив по этому случаю кварту виски, они принялись сдирать шкуры, даже не перезарядив ружей. У них был с собой значительный запас муки и бекона. Подобно большинству охотников за шкурами, они испытывали отвращение к бизоньему мясу и потому решили использовать только два бизоньих языка. Они не дали себе даже труда закопать туши.