— Рад, дорогой мой, что в семье Шмидтов есть такие лихие наездники!

— Это заслуга моего деда…

— Герр Лебволь!..

Он обернулся на голос. Перед ним, сияя восторженной улыбкой, стояла Зрна.

— Герр Лебволь, от вашего искусства в восторге все зрители! — пропела она.

— А вы?

— Я больше всех!

— Благодарю за столь высокую оценку, мисс… извините, фрейлейн.

— Папа, — подошла Эрна к Штайницу, — я хочу научиться ездить на коне. Достань мне, пожалуйста, красивую лошадь ихорошего тренера…

Регина взяла под руку Лебволя и подвела его к отцу Эрны.

— Доктор Штайниц, позвольте вам представить моего кузена Лебволя Шмидта, — сказала она.

Вот он, руководитель бактериологического центра, человек, создающий оружие массового уничтожения. Умный, холодный, волевой взгляд, уверенность в себе. Лебволь склонил голову, ожидая, что Штайниц, как старший по возрасту, подаст ему руку, но тот лишь слегка кивнул.

Для того чтобы фюрер окончательно уверовал в свои «генералы-микробы», Кальтенбруннер попросил его принять руководителя бактериологического центра. Этим шагом начальник РСХА намеревался еще больше упрочить свой авторитет в глазах фюрера и в то же время заставить доктора Штайница быстрее завершить исследования.

Без робости входил Штайниц к всесильному мира сего. Он кратко доложил об исключительно положительных результатах экспериментального воздействия болезнетворных бактерий. Пообещал на этой неделе начать опыты на военнопленных как в лабораторных условиях, так и на местном полигоне, и к осени представить первую партию бактериологического оружия для практического применения против врагов рейха.

— Уточните: начало осени или конец? — попросил Кальтенбруннер.

Штайниц на секунду задумался, понимая, что к сентябрю ему не управиться.

— В середине, — на всякий случай ответил он.

Фюрер подошел к огромной, лежащей на столе оперативной карте Восточного фронта, поднял вопросительный взгляд на руководителя бактериологического центра.

— Наше оружие может дать эффект после применения спустя сколько месяцев?

— Наше оружие… — Штайниц чуть не сказал «мое», — принесет немецкой армии успех в течение нескольких часов после использования, мой фюрер. Мы работаем над бактериальными средствами применительно к ближнему бою, то есть непосредственно на линии фронта.

— Вы, конечно, позаботились о безопасности моих верных солдат? — спросил Гитлер.

— Да, мой фюрер! Ваши солдаты получат специальные приставки к противогазам.

Потухшие глаза фюрера загорелись.

— Доктор Штайниц, это чудо-оружие мне потребуется в начале сентября! — тоном приказа сказал он.

— Яволь, мой фюрер! — прищелкнул каблуками Штайниц, понимая, что бесполезно выторговывать у фюрера лишних месяц-два на завершение всех работ. Просто придется уплотнить график и немедленно начать эксперименты на людях.

Вернувшись в Шварцвальд, он вызвал к себе начальника концлагеря и потребовал привезти в лабораторию мужчину и женщину, обязательно молодых, здоровых, психически уравновешенных. Это надо было сделать незаметно, с наступлением темноты.

Вечером на «пикапе» Баремдикер поехал во второй лагерь, чтобы еще засветло отобрать для первого эксперимента доктора Штайница мужчину и женщину.

Осмотр обитателей лагеря обескуражил его. Признаться, он давно здесь не бывал, полностью полагаясь на приставленную лагерную охрану. Узники далеки были от требуемой руководителем бактериологического центра кондиции. Он перестарался, сокращая и без того голодный паек. Если он доставит Штайницу эту дохлятину, то оберштурмбаннфюрер Грюндлер немедленно освободит его от обязанностей.

Но тут Баремдикер вспомнил полногрудую Галю, которая работала а столовой для рабочих. Он часто видел ее вместе с Лукашонком, тоже выглядевшим вполне здоровым. Он вернулся в лагерь № 3 и нашел Галю на кухне.

— Ты, — показал на нее пальцем Баремдикер, — забирай своего жениха, поедете со мной.

— Куда, господин начальник? — побледнела Галя.

— В другое место, где вы оба больше принесете пользы великой Германии. Собирайтесь!

Галя незаметно вышла во двор и помчалась в барак к Лукашонку.

— Беда! — чуть не плача, прокричала она. — Баремдикер за мной и тобой приехал. Приказал немедленно собираться.

Лукашонок задумался. Чего хочет от них этот негодяй?

— Что же теперь делать?! — с надеждой в голосе спросила Галя.

— Выполнять приказ. Пока собирайся, а я тем временем выясню кое-что. — Лукашонок выпроводил девушку и торопливо зашагал к конторе. Возле кухни он заметил «пикап» и стоявшего навытяжку перед Баремдикером унтершарфюрера Кампса.

К счастью, Циммерман оказался на месте. Лукашонок вошел к нему в кабинет, с ходу выпалил:

— Ваш дружок приехал за Галей и мной! Думаю, здесь дело нечисто. Что прикажете делать?

Циммерман поспешил к «пикапу».

— Герман, ты здесь? — удивился он. — Быть тут и не зайти?

— Я думал, тебя нет в лагере, — резко сказал Баремдикер. — Мне нужна парочка крепких славян. Для одного важного дела. Надеюсь, ты не будешь возражать?..

— Как можно! — наигранно обиделся Циммерман.

В конторе Циммерман достал из стола бутылку коньяка.

— А я думал, что обиделся за эту пышку! — сознался Баремдикер.

— За нее — нет, а вот Лукашонка я не дам.

Баремдикер вскипел:

— Не дашь? Да я, если захочу, любого из них отдам профессору Штайницу.

— Я буду тебе признателен, Герман, — произнес Циммерман, холодея при мысли, что Лукашонку и Гале уготована участь первых подопытных в бактериологическом центре, — если ты возьмешь других людей. Я очень тебя прошу…

Баремдикер впился в него своим сверлящим взглядом.

— Я понимаю, ты начальник лагеря и все мы в твоем подчинении, — продолжал Циммерман. — Но ведь Лукашонок — моя правая рука. Если ты его уведешь, то мне придется подбирать другого помощника, а где я возьму его? К тому же Лукашонка очень ценит подполковник Рюдель…

— Этот выскочка, что он понимает в моем деле! — взорвался Баремдикер. — Если надо, то я и ему ногу подставлю…

Циммерман похлопал его по плечу.

— Я знаю, ты все можешь… — Он сделал паузу. — Потому и прошу: возьми других людей. А я тебя отблагодарю. — Циммерман склонился к нему ниже и вынул из кармана золотой перстень с бриллиантом.

У Баремдикера заблестели глаза.

— Где ты взял это? Чудесная вещица!

— Этот перстень носил мой отец, а когда умирал, отдал мне и сказал: «Помни, сын, что ты немец, служи своей родине на совесть».

— Ладно, — сказал Баремдикер, хватая перстень. — Забирай своего помощника. А взамен кого дашь?

Циммерман усмехнулся:

— Есть тут у нас одна парочка…

Он имел в виду супругов Луковских, которых с месяц назад привез в отряд славянских рабочих унтершарфюрер Кампс. Нетрудно было догадаться, что они работали на Грюндлера. Циммерман долго ломал голову над тем, как избавиться от них. И только вчера ему удалось наконец сплавить Луковских на парники баронессы, жадной до дармовой рабочей силы.

— Ладно, грузи их от моего имени.

Луковские, привыкшие ко всему, живя у немцев, терпеливо ждали конца мучительного путешествия в тесной и душной, наглухо закрытой коробке «пикапа». Конечно, мог бы начальник концлагеря отправить их на легковой машине, ведь они не простые «славянские свиньи», а сотрудники особой секретной службы. Но, видно, так надо.

Машина тащилась медленно. Наконец она остановилась, раздался нетерпеливый сигнал, и послышался скрип двери: кто-то вышел из помещения встречать «пикап».

— В ваше распоряжение. Забирайте, и побыстрей! — донесся голос Баремдикера.

Открылась задняя дверца.

— Выходите! — потребовал эсэсовец.

Он провел Луковских в какое-то светлое помещение, передал двум санитарам, облаченным в белые халаты. По длинным бетонным коридорам санитары привели их в блестевший чистотой пустой лазарет, дали больничную одежду, показали койки, ве-лоли переодеться и ложиться спать.