Тоже не беда. Такую же грамоту послали из Орды и ря

занскому князю. А в Рязани у меня есть немало верных людей.

16

Они ее слово в слово князю Дмитрию в Москву передадут. У нас с тобой сейчас другая забота: доставить эту грамоту тому, кому она и предназначалась. У князя Данилы от удивления округлились глаза.

— Вернуть грамоту Ягайле? Тек зачем мы .ее тогда отбивали?

Отвечу, князь. Отбивая грамоту, мы узнали маршрут и си

стему связи между Ордой и Литвой. А через время, дай бог,

мысумеем прочитать и их тайнопись. А раз так, то мы, пере

хватив нужного нам гонца, узнаем самые важные для нас но

вости. Не за самой грамотой мы сейчас охотились, князь, а за

тайной ордынского письма. Так что самая главная ордынская

грамота у нас с тобой, князь, еще впереди. Понимаешь, меня?

Понимаю, боярин.

А раз так, то поймешь меня и дальше. Но чтобы Ягайло

не заподозрил ничего неладного и не изменил свою тайнопись,

нам и надо вернуть ему эту грамоту. И сделать это так, чтобы

у него не возникло подозрений, что она побывала в наших ру

ках.

Но как это сделать, боярин? Посольство все перебито, го

нец без головы, печать с грамоты сорвана.

Боброк усмехнулся.

— Предоставь эту заботу мне, князь. Лучше скажи, есть ли

у тебя человек, которому ты верил бы, как себе? Хочу послать

его на опасное дело. Могут ждать его смерть и пытки, а пото

му и нельзя в нем ошибиться.

— Есть, боярин. Тот атаман, что отбил грамоту.

В глазах Боброка мелькнуло удивление.

— Ты говоришь о Дороше? Но что связывает тебя, родови

того русского князя, с безродным степным ватажником? Почему

он у тебя в такой чести?

Князь Данило задумчиво потер переносицу.

— Ладно, боярин, слушай. Давно это было, пожалуй, десяток

лет назад. Настигли раз в лесу мои слуги беглого холопа. Ло

вок был, крепко отбивался, двоих или троих рогатиной заце

пил. Д* только скрутили его мои молодцы и привели ко мне

на расправу. Молчал он, волком на всех смотрел, да нам и не

нужны были его слова. Потому что еще два дня тому назад

были у нас люди боярина Векши и рассказали, что один их хо

лоп из-за своей опозоренной невесты подстерег ее обидчика,

молодого паныча, и хотел его жизни решить. Да только сумел

тот, раненный, от него ускакать. За кровь моих слуг я мог сам

этого холопа насмерть забить или дать псам порвать. А мог

вернуть его на расправу к бывшему хозяину, боярину Векше.

Да только не сделал я ни того, ни другого. Велел накормить,

спрятать подальше от чужих глаз. А потом темной ночью дал

ему коня, саблю, харчей на дорогу и проводил до степного

порубежья. Не забыл он той встречи, боярин, однажды и меня

от лихой беды спас. С тех пор и держимся мы друг друга,

всегда на помощь один другому приходим. И если нужен тебз

верный человек, положись на него смело.

Некоторое время Боброк раздумывал, потом медленно скатал пергамент в свиток, положил сверху сорванную печать.

— Что ж, княже, если веришь ты ему, то мне верить и бог велел. А сейчас послушай, что за мысль мне в голову пришла...

17

Поглаживая свою пышную бороду, боярин Векша с нескрываемым интересом рассматривал стоявшего напротив него атамана Дороша. Да, сильно изменился за последнее время его бывший холоп. Пожалуй, ничего не осталось от вчерашнего смерда в этом бравом, плечистом молодце с дерзкими глазами.

—' Что, боярин, не узнаешь? — с усмешкой спросил Дорош,-вдоволь насмотревшись и сам на боярина.

— Узнал, как не узнать, — важно проговорил Векша. — А из

менился ты знатно, никогда и не подумаешь, что мой беглый

холоп.

Атаман весело блеснул зубами.

— Пустые слова говоришь, боярин. Не твой холоп я, а воль

ный человек и сам себе хозяин. Так что забывай при мне это

слово.

Рука Векши замерла на бороде, он нахмурился.

— Кому дерзишь, холоп? По плетям соскучился?

Положив руку на рукоять сабли, Дорош громко рассмеялся.

— Очнись, боярин, где видишь ты своего холопа? — Дорош согнал с лица улыбку. — Еще раз говорю тебе, и запомни хорошо мои слова: казачий атаман Дорош стоит перед тобой, вольный человек, у которого только один хозяин — он сам. И не вспоминай прошлое, боярин, не береди мою душу. А то свистну — раскатают мои ватажники все твои терема по бревнышку.

Выпучив глаза, забыв закрыть рот от испуга, слушал боярин слова Дороша. И когда тот замолчал, Векша дрожащей рукой перекрестил вначале его, а затем себя.

— Да что это ты говоришь, атаман! Да разве поминаю я ста

рое, заросло уже все быльем.

Дорош усмехнулся.

— Так будет лучше, боярин. Потому что совсем не о старом

пришел говорить я с тобой. Сдается мне, что можем мы сейчас

помочь друг другу в одном деле.

В глазах Векши зажглись огоньки любопытства, он выжидающе склонил голову набок. Дорош покосился на четверых слуг боярина, стоявших у двери, но Векша успокаивающе махнул рукой.

Что при них сказано, то похоронено.

Вольный человек я, боярин, а вольный человек не сидит на

одном месте. Кормимся мы и живем тем, что господь бог и

сабля острая нам посылают. И не разбираем в этом деле ни

кого: ни фрягов, ни литвинов, ни ордынцев. Вот и третьего дня

наткнулся мой дозор на одну татарскую сотню. И на самих та

тарах было кое-что из рухлядишки и воинского доспеху, да и

шли они каждый о двуконь. Словом, решили мы, что лишние

они в нашей степи.

По мере того как Дорош говорил, Векша все больше волновался. Несколько раз облизал свои толстые губы, глаза смотрели на атамана не мигая.

— Когда обшаривали мои хлопцы их главного, что один спал

в шатре, то нашли при нем одну забавную штуковину.

Дорош сунул руку за свой широкий пояс, достал и протянул

18

Векше печать со шнуром от Мамаевой грамоты. Боярин схватил печать, поднес к своим глазам.

Это печать самого великого золотоордынского хана Ма