— А если огнетушителями? — спросил респираторщик.

Гомолла хотел использовать огнетушители дальше, где пожар был еще сильней, но сейчас вынужден был согласиться с бойцом.

Спасатели быстро разобрали аппараты.

— Передайте наверх, что требуются огнетушители, и как можно больше! — приказал Гомолла спасателю, который держал связь с отделением обеспечения.

Огонь завяз в мыльных струях и стал понемногу откатываться назад — метр, два, пять…

В одной из выработок метан скопился на потолке, смешался с воздухом, который все же поступал по вентиляционному штреку, и, достигнув концентрации, рванул фугаской. Взрыв вышиб в штреках бетонные перемычки, ударил по крепи… В голове Гомоллы будто что-то лопнуло и зазвенело. Две с половиной тысячи градусов в эпицентре хотя и поглотились пространством и потоками ледяной подземной воды, но дыхнули обжигающим жаром.

Взрывная волна спрессовала воздух, и где-то уже не так далеко грохнул еще один взрыв, тряхнув землю так, что стойки пошли наперекосяк; некоторые лопнули и вылетели из своих гнезд.

По мощности эта вспышка была сильней первой. Падая, Гомолла на мгновение выпустил из губ мундштук и глотнул ядовитой окиси углерода. Резкая боль в надбровных дугах скорчила его…

Шахта «Июльский манифест» считалась в бассейне самой газонасыщенной. Если в Руре из тонны угля выделялось всего четырнадцать кубометров, то здесь — пятьдесят. Обычно метан вытекал из трещин пород, скапливался в выработках. Дозиметристы все время следили за ним. Допускалась незначительная концентрация метана в воздухе. Если количество газа возрастало, тогда увеличивали мощность воздушные насосы, ураган свежего воздуха несся по вентиляционным штрекам.

Но часто случалось, что метан выделялся из толщ и боковых пород внезапно. С грохотом и гулом, напоминающим орудийные выстрелы, сотни тысяч кубометров газа врывались в шахту и распространялись со скоростью двести-триста километров в час. Тогда взрыв происходил неизбежно, как неотвратим он был в этот раз.

Струя кислорода вернула Гомоллу к действительности. Он приподнялся. Колени дрожали, голову ломило, как после угара. Привалившись спиной к стене забоя, штейгер огляделся… Да, все развивалось с дьявольской последовательностью. Пожар активизировался. Откуда-то из ответвлений шахты доносились сильные хлопки. Дым плотно забил штреки, сквозь него едва проглядывался огонь — горел не то уголь, не то деревянная крепь. Но где же люди? Похоже, отошли, назад. Но нет, они не могли уйти и бросить его. Тогда они впереди. Оттолкнувшись от стенки, штейгер пошел вперед…

Чертыхаясь, обжигаясь о тлеющие угли, он лез через баррикады разбитой крепи и обрушенной породы. В одном месте путь преградили опрокинутые взрывом- вагонетки, и пришлось переползать через них, опасаясь рваных краев. Только когда выбрался из завалов, он увидел спасателей.

На аварийную шахту приехал министр горного дела и энергетики Ян Кульпинский. Директор коротко обрисовал обстановку.

— Значит, Гомолла ищет задвижки в дегазационных трубах? — спросил Кульпинскии отрывисто.

— Нет, он работает на три фронта сразу. Ищет задвижки, пробивается к взрывникам и борется с огнем. Но температура растет. Вода не долетает до пламени — испаряется.

В это время Гомолла выхватил из чьих-то рук брандспойт и сам двинулся к огню. Спасатель, который очутился рядом, стал обливать водой бока и кровлю выработки над его головой. Стоило Гомолле остановиться, сразу появлялся огонь. Работать стало невозможно. От жара раскалывалась голова.

Ухнул новый взрыв, тряхнул кровлю. Застонала крепь, стойки с треском и звоном начали лопаться, будто под ними оказались заряды.

Взрыв отшвырнул Гомоллу, опрокинул навзничь, он сильно ударился затылком о каменную стенку выработки. В глазах замельтешили красные круги. Тяжело перевернувшись на живот, он ощупал голову. По распаренному лицу текла холодноватая кровь. Несколько секунд Гомолла лежал, прислушиваясь к звону в ушах. Потом подкатила злость.

«Врешь, не возьмешь! — Он поднялся на колени, нащупал з темноте вздрагивающий брандспойт, из которого хлестала вода, выпрямился и, затаясь, снова двинулся к огню, чувствуя, как сзади стали подтягиваться остальные бойцы с огнетушителями и брандспойтами. — Врешь!..»

Выбрасывая длинные языки, шипя, огонь попятился вглубь, оставляя обуглившуюся крепь.

Наконец Гомолла нашел задвижки и передал на поверхность:

— Дегазационные трубы отключил… Все в порядке… Но дым выел глаза.

Прошла ночь. Спасатели сменялись, отходили в безопасное место, чтобы немного отдохнуть, и снова шли в пекло. Они передавали из рук в руки 25-килограммовые мешки с песком и укладывали их вблизи пожара. Никто не считал этих мешков. Когда же забили последнее отверстие, свepxy передали, что на перемычку ушло две тысячи.

Но огонь расползался по горизонтам, подобно растекающейся лаве. Нужно было ставить перемычки в других местах, пока не начались метанные вспышки и взрывы.

Пришел и покатился новый день. Но никто не поднялся из шахты. Никто не хотел есть. Мучила только жажда.

— Гомолла, — передавал директор, — следи за шахтной атмосферой. Организуй базы над квершлагом 403, вторую — на уклоне два, ниже горизонта 580. Третья база на горизонте 580 будет главной. Четвертую создай в пласте 404.

База — это как у альпинистов площадки с запасами продовольствия и снаряжения на подступах к вершине. С баз спасатели уходят на строительство перемычек. Здесь получают питьевую воду, меняют респираторы, берут необходимый инструмент.

Перемычки на своем квершлаге должны изолировать верхний огонь. Вспомогательные группы переносили мешки с песком. Действовали они быстро, но и для людей был предел выносливости. Температура уже достигала 65 градусов. Кто-то, вскрикнув, упал. К человеку подбежал врач. И снова замелькали мешки, передаваемые из рук в руки. В невыносимой жаре, в дыму.

— Гомолла, возвращайся с людьми. Получите асбестовые костюмы, — приказывали из штаба.

— Только когда закончим перемычку.

— Оставь заместителя.

— Не могу.

— Тогда съешь что-нибудь, а то умрешь с голоду!..

— А люди? Муха со Славеком?

— Разрешите, я проскочу к ним через огонь! — подскочил Быхкало к Гомолле.

— Сгоришь!

А может, найду какой закуток, если что…

Гомолла отложил телефонную трубку, взял шланг, окатил бойца с головы до ног, сказал тихо: — Иди!

Отдавая этот приказ, он рисковал жизнью спасателя. Температура в шахте превышала допустимую. Но понимал он и другое; там, впереди, погибают люди. Если удастся Быхкало вывести взрывников из огня, тогда можно будет всюду ставить защитные перемычки и ими зажать, задушить пожар. В противном случае огонь перебросится на другие участки и надолго выведет шахту из строя. Это был как раз тот случай, когда слова присяги горноспасателей «не щадя ни своих сил, ни жизни, спасать застигнутых аварией людей» обретали конкретный смысл.

Где-то в дальнем штреке хлопнул еще один выстрел метана. Взрывная волна запуталась в лавах и, обессилев, погасла, не долетев до людей.

«А что же я, старый пень, послал его одного?» — вдруг ужаснулся штейгер.

Кто-кто, а он-то хорошо знал, что в критических ситуациях нельзя работать одному. Только двое, только в паре, прикрывая и защищая друг друга.

Гомолла взглянул на бойцов. «Кого послать?.. Быхкало сам вызвался, другим приказывать не имею права». Он потоптался, опустив брандспойт, пытаясь рассмотреть людей в респираторах. Мелькнул старый, почти одногодок, спасатель Пшинский. Махнул ему рукой. Мокрый от воды и пота боец подбежал к Гомолле.

— Останься за меня! Знаешь, где работают остальные?

Пшинский кивнул. Гомолла ободряюще хлопнул его по плечу, отдал шланг и бросился в пожар следом за Быхкало.

Он бежал, а вокруг рушились балки, оседала крепь. Один подгоревший брус зашиб плечо. Кожа, казалось, начинала лопаться от жара. Брезентовая роба успела высохнуть, раскалиться и теперь жгла тело. А впереди еще было много огня…