Да, конечно, но как я смогу бросить ее в городе одну, только с парой сандалий? Спрятать ее в нашем доме под видом служанки тоже не получится. Острые глаза Па-Баста ее сразу заметят. Может быть, мне поможет Тахуру? Усадьба Несиамуна большая, гораздо больше нашей, там работает множество слуг.

Но как я вообще смогу ее спрятать? А капитан, а гребцы, а повар со своим помощником? Они же ее видели. И не разболтают ли по пьянке в какой-нибудь пивной, что наемник, выполнявший приказ генерала Паиса, остался в Асвате выполнять еще один его приказ? Паис узнает об этом моментально. Мне остается только молиться, чтобы к этому времени женщина уже успела попасть во дворец.

Ту сидела, подперев голову руками. Она казалась совершенно спокойной, и я подумал, что годы ссылки научили ее терпению и мудрому фатализму, которых у меня еще не было. Если она и чувствовала на себе мои пристальные взгляды, то виду не подавала. Я смотрел на мягкий овал ее лица, маленький ровный нос, лучики морщинок вокруг глаз. Она откинула назад свои густые волосы, обнажив стройную шею, загорелую до черноты, и тогда я представил себе, как выглядело ее лицо, когда вот эти необыкновенные голубые глаза были обведены черной краской, губы выкрашены красной хной, а в пышных и мягких волосах сверкали драгоценные камни. Словно прочитав мои мысли, женщина сказала, не глядя на меня:

— Когда-то я была очень красива.

— Ты и сейчас красива, — ответил я, несмотря на подкативший к горлу ком. — И сейчас.

Глава шестая

Был полдень, когда я, связав женщине руки, свел ее по сходням на берег в районе складов Пи-Рамзеса. Путешествие прошло спокойно и приятно. Обратный путь занял восемь дней; по прибытии я поблагодарил гребцов и дал им трехдневный отпуск, сказав при этом, что на берегу нас должен ждать специальный отряд тюремных стражников. На причале всегда дежурили солдаты на случай прибытия ценного груза для храмов или дворца, поэтому выдать их за тюремщиков было проще простого. Отпустив гребцов и велев им отвести ладью на стоянку военных судов, я отвел женщину подальше, снял с ее рук веревку, и мы быстро смешались с толпой. Чтобы скрыть лицо, она накинула капюшон.

Стоял приятный теплый день. Месяц азир заканчивался, уступая место месяцу хоак, период летней жары подходил к концу. Путь до дома Тахуру был очень неблизким, но я, сколько ни ломал голову, так и не смог придумать, куда еще можно было бы отвести женщину, чтобы скрыть ее от посторонних глаз. Мы пробивались в толпе мимо орущих ослов, скрипящих повозок и пронзительно зазывающих покупателей лавочников, а я продолжал размышлять. Окажется ли дома Тахуру? Как провести Ту мимо стражников у ворот? Сколько у меня будет времени, прежде чем Паис узнает, что ладья вернулась и я жив?

Когда мы вошли в район рынков, стало немного свободнее. Люди толпились в основном возле прилавков с товарами, и мы смогли ускорить шаг. В тени деревьев сидели старики в грязных набедренных повязках, жестикулируя и о чем-то споря хриплыми голосами, а вокруг них кипела городская жизнь. Время от времени я оглядывался назад, но Ту не отставала от меня ни на шаг; ее босые ноги и подол плаща покрылись густым слоем белой пыли. Мы прошли мимо группы молящихся, которые собрались возле небольшого святилища Хатхор, откуда доносился запах курящихся благовоний. В первый день месяца хоак весь Египет собирался праздновать день богини любви и красоты Хатхор.

Мне вспомнились мои женщины. Тахуру, такая очаровательная и своенравная, с нежной, изящной фигуркой. Моя мать Шесира, всегда изысканно одетая, обожающая дорогие украшения, которые ей часто дарил муж. Мои сестры, Мутемхеб и Тамит, со светлой кожей, которую они так боялись открывать на солнце, в одеждах из тончайших тканей, с огромным количеством ларчиков с маслом для волос и кувшинчиков с дорогими благовониями. А за моей спиной шлепали босые ноги женщины с телом сухощавым и мускулистым не от физических упражнений, а от тяжелой работы, и лицом, к которому слишком часто прикасались жгучие пальцы Ра. И все же я не лгал, когда говорил ей, что она красива. Ее сверкающие голубые глаза таили в себе столько мудрости и жизненного опыта, сколько изнеженным красоткам моего круга и не снилось. Она притягивала к себе взоры без всяких искусственных ухищрений. Прошедшая великолепную выучку в царском гареме, она, должно быть, и в самом деле когда-то была весьма лакомым кусочком.

Когда мы подошли к озеру Резиденции, я оставил Ту под деревом, где она уселась, опустив ноги в воду, а сам, пройдя мимо часовых, поднялся по знакомым мраморным ступеням. Проходя мимо дома прорицателя, я заметил движение возле одного из пилонов и на ходу поприветствовал старика-привратника. Он не ответил. Улыбнувшись про себя, я пошел дальше.

Слуга Несиамуна встретил меня крайне радушно и заверил, что госпожа Тахуру дома. Пройдя сквозь строй многочисленных статуй, я вошел в дом, после чего послал слугу сообщить о том, что стою внизу.

Я приготовился к ожиданию, поскольку давно привык ждать Тахуру подолгу. Она всегда и везде опаздывала, никогда при этом не утруждая себя извинениями и объяснениями, очевидно полагая, что является центром мироздания. Пройдясь немного по залу, я уже собрался было усесться на один из деревянных стульев, стоящих в дальнем углу, когда внезапно передо мной появилась Тахуру. Увидев меня, она замерла на месте. Я удивленно уставился на нее, потому что на ней была лишь легкая туника, никакой косметики, а волосы были небрежно завязаны на макушке. Никогда еще Тахуру не выглядела столь небрежно.

— Камен! — выпалила она. — Я заставила тебя ждать? Извини. Мне делали массаж. Прости мне мой вид. Я не ожидала, что ты вернешься так скоро…

В ее взгляде не было того мягкого укора, с которым она обычно смотрела на меня, если замечала на моей одежде хотя бы крошечное пятнышко; моя юбка была смята и покрыта грязью, ноги и волосы запылились, но Тахуру, кажется, этого не замечала. Она так и стояла передо мной, босая, переминаясь с ноги на ногу и покусывая губы. После некоторой паузы я встал, взял ее за горячую руку и прикоснулся губами к ее щеке.

— Я скучал по тебе, Тахуру, — произнес я дежурную фразу. — Что с тобой? Мне кажется, ты чем-то взволнована.

— Правда? — переспросила она. — О да, Камен, спасибо, у меня все хорошо. Послушай, мне нужно поговорить с тобой, прямо сейчас. Я должна тебе кое-что показать. Я тебя еле дождалась. Пойдем в мою комнату.

Я с нежностью взглянул на Тахуру — она смотрела мне в лицо, раскрасневшаяся, со сверкающими глазами, а ее чуть дрожащие пальцы и некоторое замешательство при нашей встрече выдавали сильное волнение.

— Сейчас пойдем, — ответил я. — Но сначала мне нужно сообщить тебе нечто. Тахуру, случилось кое-что ужасное. Я могу тебе довериться?

Она убрала руку.

— Конечно.

— Учти, речь пойдет не о каком-нибудь легкомысленном секрете, о котором можно посудачить с подружками, — серьезно проговорил я. — Поклянись, что никому не скажешь. Скоро праздник Хатхор. Поклянись ее именем!

Тахуру отступила на шаг.

— Клянусь, — произнесла она. — Камен, ты меня пугаешь.

— Прости. Давай выйдем в сад, где нас никто не подслушает.

Тахуру послушно последовала за мной; я видел, что она чем-то очень взволнована, иначе она никогда бы не вышла из дома полуодетая, да еще без косметики на лице, из боязни, что кто-нибудь увидит ее в таком виде. Мы зашли за густой куст, сели на траву, и я рассказал Тахуру все. Я знал, что очень рискую, но, с другой стороны, если сейчас я не могу положиться на свою невесту, то как смогу я после этого доверять ей как своей жене? Паис частенько заходил в их дом, где его принимали как старого знакомого. Кроме того, Паис был братом прорицателя.

Пока я говорил, у меня было чувство, что я разворачиваю некое вышитое полотно, и вдруг мне пришла в голову одна мысль: а что если прорицатель знал о планах своего брата? Что если все козни против Ту исходили именно от него? Я читал рукопись. Гуи был холодным, безжалостным человеком, который сначала использовал молодую девушку в своих интересах, а потом бросил ее на волю царского суда. Что если убить ее для него все равно что прихлопнуть муху? Особенно сейчас, когда так велика опасность того, что всплывут его старые грехи? Если фараон прочитает рукопись, едва ли он будет просто разгневан. Значит, если Паис открывал ящик и читал рукопись, а потом рассказал обо всем брату, они вместе решили, что сначала должна умереть Ту, а потом и я, как ненужный свидетель.