— Не буду, — сказал я, осторожно подбирая слова, — оспаривать мудрость решений, принятых моим начальством. Так что пусть будет так.

— Я рад, что мы достигли согласия.

Я вторично кивнул и как бы вскользь подумал: а не может ли он видеть сквозь меня? Видеть то, что я скрываю? Но нет, потому что, если бы это было так, он приказал бы схватить меня и бросить в тюрьму. Такой человек немедленно отдал бы приказ учинить расправу над Измененными, если бы узнал то, что я видел. Я стоял и молчал.

Христоф пошевелился, точно только что заметил, что с меня на ковер стекает вода.

— Ты промок.

— Туман, — ответил я.

Наместник посмотрел в окно, и морщины, избороздившие его лицо, стали глубже. Он нахмурился:

— О, и правда, какой туман. Невин, распорядись, чтобы ему отвели комнату.

Колдун кивнул и потянул за шнур, висевший у очага. Надо полагать, что где-то зазвонил колокольчик. Невин располагал в замке большой властью. Христоф добавил:

— Комнату и горячую ванну. Вечером ты нам что-нибудь расскажешь, а, Сказитель?

— Это мой долг, — согласился я.

Кто-то тихонько постучал в дверь, и Невин велел стучавшему войти. В дверях появился слуга-Измененный. Это был «пес» с приплюснутым носом и широкими скулами. Он подошел, поклонился и пробормотал, опустив глаза вниз:

— Господа?

Невин коротко отдал распоряжения. Измененный покорно кивнул и, не поднимая глаз, покорно отошел в сторону, давая мне пройти. Я взял свои седельные сумки, посох и вышел вон из комнаты. Уже в коридоре Измененный предложил понести мои сумки, я ответил отказом, который, как мне показалось, привел слугу в замешательство.

— Я умею сам себя обслуживать, — сказал я ему, — и не привык, чтобы кто-то носил мои вещи.

Услышав это, он искоса посмотрел на меня, что позволило мне наконец увидеть его глаза. Они были печальными, как и у большинства настоящих собак, и в них, как мне показалось, отразились одновременно и удивление, и любопытство.

— Как скажете, господин.

— Я Давиот, Сказитель, — представился я. — А как зовут тебя?

— Том, господин, — ответил слуга.

В тихом голосе Измененного слышалась такая же покорность, которая была у него в глазах. Мне стало любопытно, как живут здесь, в замке, его соплеменники.

— Очень приятно, Том. Придешь послушать меня сегодня вечером?

Он снова посмотрел на меня и (на сей раз сомнений у меня не было) в его глазах читалось искреннее удивление.

— Послушать вас, господин? — Он, совершенно очевидно, не понял меня.

— Да, — сказал я. — Когда я буду выступать в зале.

— Я слуга, господин.

Он коснулся своей рубахи, сделанной из грубой зеленой материи, отороченной красным. Я иногда, но отнюдь не часто, видел слуг, одетых подобным образом, от этого, на мой взгляд, веяло какой-то искусственностью. Христоф или, возможно, Невин сами придумали для слуг подобную форму. Я спросил слугу:

— Все Измененные в Тревине носят такую форму?

— Да, господин.

— Для отличия? — снова спросил я и получил в ответ еще одно «да, господин».

Том оказался столь же несловоохотливым, как и Борс, правда, я не знал, было ли это естественным свойством этого Измененного или этого требовали от всех слуг в Тревинском замке. Как бы там ни было, я сознавал, что мои вопросы заставляют его нервничать, поэтому я перестал спрашивать и последовал за Томом в направлении отведенной мне комнаты.

В комнате было тепло. Том установил жаровню возле окна и зажег фонарь. Чистое белье аккуратно лежало на постели, а Измененный, сидя на сундуке, старательно чистил металлические детали моего посоха. Никогда еще они не блестели так с тех пор, как мне вручили его, и, когда я снял башмаки (Том попытался было помочь мне), он проделал то же самое с их потертой кожей. Слуга принес маленький столик и поставил на него оловянный кувшин, распространявший по комнате аромат приправленного специями вина, и чашу, которую наполнил. Я выпил, а он продолжал драить мои ботинки.

— Не хочешь ли ты принести еще одну чашу и выпить со мной? — спросил я.

— Господин?

Он оторвался от работы, во второй раз встречаясь со мной взглядом. Я взмахнул рукой, сжимавшей чашу.

— Выпей со мной.

— Господин! — На сей раз это был не вопрос, а испуг. Печальные глаза Тома наполнил страх, а мои расширились от удивления.

Я спросил:

— Это что, запрещено? Я не могу пригласить тебя выпить со мной?

— Я же Измененный, господин.

— Мне это известно, Том, — сказал я, а он кивнул, словно этим все объяснялось. — И тем не менее я прошу тебя.

Том облизал губы, глаза его забегали из стороны в сторону, точно он думал, что за нами подсматривают или подслушивают наш разговор. Теперь он действительно напоминал мне собаку, которой довелось провести жизнь в ожидании побоев.

— Истинные и Измененные не пьют вместе в Тревинском замке, господин.

Он был страшно взволнован, поэтому я не стал повторять своего предложения. Вместо этого я добавил:

— В Дюрбрехте, Том, дела обстоят по-другому.

Это, конечно, было преувеличением, но чем-то Том напомнил мне Урта, и мне хотелось установить с ним более доверительные отношения.

Он сделал легкое движение.

— Мы не в Дюрбрехте, господин, мы в Тревине.

— Но мы одни в комнате, — возразил я. — Кто узнает?

Я видел, как губы Тома беззвучно произнесли одно лишь имя «Невин», и слуга вновь с удвоенной энергией принялся за свою работу. Я подумал о том, как этот проклятый колдун запугал Измененного, но предпочел спрятать наполнявший меня гнев. Помолчал немного, затем снова спросил:

— Разве у вас здесь Истинные никак не общаются с Измененными?

— Мы слуги, господин, — ответил Том. — Слугам не место в компании с людьми.

Тон, которым он произнес эти слова, был настолько раболепным и униженным, что я почувствовал, как гнев мой охватывает меня все сильнее и сильнее. Я вспомнил грубый прием, который был мне оказан, и оскорбление, нанесенное мне Невином, отставил в сторону свою чашу и нагнулся поближе к стоявшему на коленях Измененному.

— Ваше место? — со всей мягкостью, на которую только был способен, спросил я его. — Этот замок рухнет без тебя и твоих соплеменников. Кто будет чистить им сапоги, а? Кто станет готовить им еду, ухаживать за лошадьми? Я говорю, что ты вполне заслуживаешь, чтобы выпить со мной, а если Невин считает, что это не так, так он просто идиот. Я знавал Измененных, с которыми поднял бы кубок с большим удовольствием, чем с некоторыми людьми. У тебя разве нет чувств, человек?

Я было хотел сказать «гордости». В порыве неожиданно нахлынувшего негодования я и не заметил, как назвал Тома человеком. Моя горячность испугала слугу: он попятился и, усевшись на полу, взирал на меня как на взбесившееся животное. Я поманил Тома к себе. Он не послушался, отстранился, точно боялся подхватить заразу.

Я вздохнул и сказал уже гораздо спокойнее:

— Том, в Дюрбрехте у меня был друг, Измененный, как и ты. Он тоже считал меня своим другом, и я гордился этим. Я полагаю, что между нашими племенами нет больших различий, кроме тех, которые выдумывают такие, как Невин. И я не вижу причины, почему бы тебе не выпить со мной вина. Если ты, конечно, не возражаешь.

Глаза Тома вылезли из орбит, уголки губ оттянулись назад, обнажая зубы в какой-то атавистической гримасе, делавшей его похожим на своих дальних предков. Подобно тому, как минуту назад во мне вспыхнула ярость, точно так же теперь внезапно пришло ко мне осознание того, что, если Том доложит о моей выходке Невину, меня почти наверняка запишут в диссиденты, если не объявят бунтовщиком. Если сейчас колдун наблюдает за мной, то его доклад в Дюрбрехт наделает мне немало бед. Я зашел слишком уж далеко, открыто высказывая свои мысли.

И вдруг я услышал слабый, едва уловимый звук. Слуга произнес имя.

Он прошептал:

— Урт.

В полном изумлении я вымолвил:

— Ты знаешь Урта?

Том покачал головой. Я было хотел нажать на него, но воздержался и решил дать ему собраться. С отсутствующим видом он протянул руку за ботинком, который уронил, и не менее отрешенно принялся натирать его. Я ждал: тут была какая-то загадка, которой не разгадать, если я буду форсировать события.