Однажды ночью разыгралась буря, и Рвиан не видела снов, потому что гром и вспышки молний почти не давали ей уснуть. Она сначала надеялась, что гроза эта — предвестник того, что оккультное лето скоро закончится, но утро разочаровало ее. Жара не спала, воздух снова стал почти осязаемым, и зловещий зрак солнца взирал на остров с синего неба.

Но, когда буря прошла, точно она тоже была всего лишь сном, жизнь Рвиан бесповоротно изменилась.

Глава 21

Едва выглянувшее из-за горизонта солнце накрывало небо ровным покрывалом из плавящегося серебра. Граница, отделявшая небо от гладкой поверхности моря, исчезла, вода и воздух превратились в единую объятую огнем субстанцию. Ни волна, ни облачко не нарушали яростной, причинявшей боль глазам и опустошавшей душу голубизны. Величественная власть рождавшейся зари была мимолетной, точно в мановение ока сгоревшая в пламени нового дня, как в костре, паутинка пера. Краткая передышка, принесенная ночью, окончилась, оставшись позади, столь ничтожная в пламени встававшего над миром солнца.

Человек отвернул прищуренные глаза в сторону и принялся разглядывать скалу, на которой находился, надежда его вспыхнула и растаяла столь же быстро, сколь легко ночь превратилась в день. Вокруг ничего не изменилось, хотя он и надеялся, сам не зная и не понимая почему, что все это сон, который исчезнет с восходом солнца. Лучик надежды растаял в его глазах, лишь только человек посмотрел на окружавший его со всех сторон безупречно белый монолит.

Он был таким, каким человек помнил его. Стоило ли, собравшись с силами, вставать на ноги, чтобы, поднявшись, убедиться, промерив скалу шагами, что в ней ровно пятьдесят шагов (на тридцатом небольшое возвышение, вокруг периметра океанская гладь) в длину и девятнадцать в ширину. Гигантская утроба, кажется, готова ждать, зная, что в свое время получит его так же, как выбеленные солнцем кости и черепа, которые он швырял в ее воду, чтобы хоть как-то развлечься, а заодно и избавиться от постоянного напоминания о смерти, стоявшей так близко за плечами.

Человеку было легче сказать, чего он не знает о себе, чем то, что ему известно обо всем том, что его окружало. Он не знал ни своего имени, ни места рождения, ни того, как назывался окружавший его океан. Он подумал о том, что совершенно не представляет себе, каким образом попал сюда, и эта мысль заставила его подумать, что он не имеет ни малейшего понятия о том, есть ли у него враги, друзья, семья, жена и дети. Он не знал, как выглядит и сколько лет и как прожил на свете.

Он почти что ничего не знал, и это было самым пугающим его обстоятельством.

Казалось, что он был рожден уже взрослым самим океаном, этой внушавшей благоговейный ужас матерью, ждавшей, что он вернется в ее лоно, и бесстрастно взиравшей, как солнце плавило мозги человека, доводя его до исступления.

И что ему теперь делать? Броситься в пучину и утонуть? Или скончаться от страшной жары и жажды? Кожа его ссохнется на костях, а затем полопается и исчезнет вместе с плотью, оставляя на камнях один лишь скелет, который когда-нибудь обнаружит такой же, как и он, человек. Он знал каким-то образом, что не боится смерти, но не знал, как и почему она наступит, и это неведение, это отсутствие памяти было самым неприятным моментом в его странном заточении.

В человеке не слабела вера в то, что попал он сюда обычными, далеко не волшебными путями, а стало быть, может надеяться точно так же отсюда и выбраться. Может быть, какой-нибудь корабль, проходящий мимо, заберет его, или капитан этого судна даст несчастному лодку, еды и какой-нибудь тент, чтобы спрятаться от солнца.

— А может быть, и нет, — сказал некто невидимый из-за спины человека. — Люди оставили тебя здесь, так почему ты думаешь, что они придут тебе на выручку, а не проедут мимо?

— Потому что они люди, — возразил человек, — а не все люди столь жестоки.

— А ты уверен? — вкрадчивым голосом спросила Смерть. — Ты знаешь это?

Человек ответил не сразу. Подумав, он твердо произнес:

— Да.

Ответом ему стал негромкий смешок.

— Тебя нет, — сказал человек. — Я говорю сам с собой, наверное, я схожу с ума.

— Наверное, — прозвучал ответ.

— Нет, — сказал он, и дрожь пробежала у него по спине, несмотря на жару. Человек провел по лицу ладонями, ощущая запах увлажнившего его ладони пота. — Поди прочь.

Он, напрягая глаза, всматривался в свои руки, а Смерть тихо хихикала, или это шелестели волны: человек, боровшийся с отчаянием, не знал.

Они, эти руки, были сильны и, по всей видимости, привыкли к труду, ладони и пальцы покрывали мозоли. Тыльную поросшую темными волосами сторону каждой руки испещрили белые полоски старых шрамов, так же выглядели и предплечья. Отметины неуловимого, как концы радуги, прошлого, которое он чувствовал, хотя не знал, кем был и откуда пришел. Человеку хотелось хотя бы малой зацепочки, намека, чтобы, ухватившись за него, попытаться нечто узнать — это было похоже на ускользавший сон, словно он пытался ухватить пальцами туман. Человек заморгал веками, когда пот, побежавший со лба каплями, упал на ресницы, лишая его возможности видеть. Он отер лицо и оставил попытки сконцентрироваться. Он сжал зубы, отрицательно покачал головой, чтобы не заплакать, не сознавая, что движения его полны природной гордости, и скосил взгляд в сторону солнца, думая, как долго еще сможет протянуть.

Пожалуй, недолго. Без укрытия от палящего зноя, без воды и пищи. Губы его уже растрескались, язык вздулся, алчущей влаги плотью касаясь высохшего неба. Скоро кожа покроется волдырями, сияние небес и океана сделает его слепым; а потом…

— Я возьму тебя, — сказала Смерть.

— Пока придется подождать, — возразил он.

— А к чему? — настаивал невидимка негромким вкрадчивым голосом. — Ты, так или иначе, предназначен мне, так есть ли смысл продлевать страдания?

— Я не знаю, кто я, — ответил человек. — Мне хочется вспомнить.

— А для чего тебе это? — усмехнулась Смерть, и море отозвалось ей тихим эхом. — Разве не все равно, кто ты? Ты человек на скале, одинокий в неизвестном море. Что еще тебе надо знать?

— Кто я, — сказал человек, — кто я.

— Никто, — ответила Смерть. — Ты мешок плоти и костей, который скоро иссохнет, скукожится и отойдет ко мне.

— Тогда подожди, — сказал он. — Подожди, покуда я не буду готов.

— Ты просто продлеваешь свою агонию, — возразила Смерть, — и ничего больше. Приговариваешь себя к ненужным мучениям. Здесь нет никого, кто увидит это, нет в том чести.

«Честь», — струны памяти натянулись.

— Это я, — сказал человек.

— Ты — никто, — возразила Смерть. — Идем ко мне.

— Нет! — закричал он и, посмотрев в небо, увидел, что солнце прошло свою высшую точку и потихоньку склоняется к западу. — Ты видишь? — обратился человек к той, с кем спорил. — Мне удалось выиграть у тебя еще один день.

Смерть промолчала. Человек тяжело дышал, воздух обжигал легкие. Ему стало легче, только когда золотой диск, целый день метавший в него свои огненные стрелы, взметнул лучи над краем водной глади. Небо на востоке потемнело, точно опускавшийся шар задернул его какими-то шторами. На какие-то секунды небесная твердь окрасилась в горделивый багрянец, в само и коралл. И лишь потом на синем бархате заблистали звезды и лунный серпик. Воздух стал прохладнее, человек вздохнул и поднялся, стараясь подставить свое тело под слабые струйки едва ощутимого ветерка, который осушил бы пот. Он застонал и, опустившись, принялся укладываться на камни, закрыв глаза, все еще видевшие солнце, которое точно напоминало, что, покуда человек будет цепляться за жизнь, он будет созерцать дневное светило.

Наконец-то человеку удалось заснуть.

Утром его разбудили первые лучи, растекавшиеся по водной глади как расплавленный металл.

Какая-то тень мелькнула на ровной поверхности, появилась и пропала. Наверное, это было устроено Смертью нарочно, чтобы убедить человека в тщете его надежд, но когда он скосил глаза, изо всех сил желая, чтобы видение оказалось реальностью, то увидел, что тень обрела очертания и превратилась в синюю четырехвесельную лодку, двигавшуюся по направлению к островку. На корме и носу виднелись люди. Он рухнул на колени, не чувствуя боли, которую причинял ему камень, вознося беззвучную молитву Богу или Богам, — человек не был религиозен. Он сказал Смерти: