Франкфурт скрывался в густом белом тумане, как в облаке. Когда книголюбы и книготорговцы покидали гигантский комплекс зданий, где проходила ярмарка и вентиляторы неустанно гоняли из зала в зал теплый, наполненный испарениями воздух, их ожидала прохладная тишина. Даже шум машин, день и ночь трудящихся над перестройкой города, казался наслаждением.

Еще год назад я считал Франкфуртскую книжную ярмарку праздником, несмотря на истерическую конкуренцию и стремительно заключаемые контракты, тайные измены и любовные связи между коллегами. А может быть — именно поэтому. Трудно было не потерять голову от бесконечных дискуссий о покупке прав на книгу, о которой ты и знал-то всего ничего: содержание, изложенное в двух словах, либо необычайно красивое начало. Иногда дело решали рекомендации симпатичного редактора, считающего книгу ужасно современной и важной и предрекающего ей фантастический успех.

На этот раз я вылезал из своего роскошного «рено-эспейс» с чувством страха. Я тащил тяжеленную коробку с книгами к дверям отеля, вдыхая сырой воздух, и чувствовал, что нынешняя ярмарка станет для меня решающей.

Мне недавно исполнилось сорок, и я слишком хорошо понимал, что до сих пор моя жизнь проходила как наводящая сон череда проб и ошибок; и всякий раз я пробуждался в панике, полный благих намерений, готовый к переменам. Все равно каким: переехать, жениться, написать бестселлер. Наконец я устал от собственного оптимизма.

Облако, в котором безмолвно парил Франкфурт, врывалось в мои легкие, неся с собою самодовольство и претенциозность, переполнявшие писателей и их издателей (вторые, понятно, доминировали). Кто скажет новое слово в современной литературе, кто предскажет будущее? Чей голос окажется самым сильным, чья книга утолит голод, мучающий публику? Какая книга расскажет то, о чем каждый хотел узнать — сам того не сознавая? Я все яснее видел, что Франкфуртская ярмарка — всего лишь Лас-Вегас от культуры, но — увы, моя страсть к азартным играм с годами пошла на убыль.

Я издавал книги пятнадцать лет, и мой энтузиазм, честно говоря, уменьшился. То ли издательство должно работать по-другому, то ли я должен заняться чем-то другим. Это-то я понял, но не знал пока, что надо поменять.

Моя коробка с книгами не пролезала в крутящуюся входную дверь «Континенталя», гостиницы для туристов, давно потерявшей былой лоск, где я собирался остановиться.

Унылый привратник отворил моей огромной коробке и мне дверь для инвалидов. И я увидел потертые ковры на полу, следы от потушенных окурков на стенах и потолке. Из ресторана несло прогорклым маслом; настроение испортилось окончательно, и я с отвращением вспомнил, как с радостным возбуждением зарезервировал здесь же комнату для Норы. Араб-лифтер, пыхтя, втащил коробку в лифт, и я последовал за ним.

Конечно, я собирался издавать великую литературу — редкостные находки, сокровища. Никакого легкого чтения, только мастерские работы вроде «Над пропастью во ржи», на которых лишь случайно можно заработать большие деньги. Культовые книги.

Так я думал, когда открыл, сразу после университета, маленькое издательство. Папа дал мне — это был широкий жест — начальный капитал. Наследство тети Юдит, которое я с трепетом принял. Но деньги оказалась слишком серьезным испытанием для моих расплывчатых планов.

Всего через год я вынужден был пойти работать в ресторан, чтобы рассчитаться с долгами. Времени на поддержку моего умирающего предприятия почти не оставалось. Мои собственные писательские планы пришлось отложить до лучших времен. Рассказ о том, как загнулось мое предприятие, оказался грустным и коротким. Все имущество маленького издательства — восемь тысяч роскошных томов, авторами которых были двое по сей день никому не известных фламандцев и один юный ниспровергатель основ из Фехеля, — выбросили на помойку.

Не ставя в известность родных, я попытался устроиться в довольно крупное издательство, и меня сразу приняли на работу. Успех тем более приятный, что конкуренция была в ту пору велика: едва ли не каждый хотел стать редактором.

Только через три года я решился сказать папе, что издательства у меня больше нет. К тому времени я успел дослужиться до главного редактора, так что мне, собственно, нечего было стыдиться, хотя совсем избавиться от ощущения провала так и не удалось.

А через шесть лет меня неожиданно назначили на место того самого человека, который когда-то, молодым, многообещающим директором, принимал меня на работу. Он сказал, что собирается начать свое дело.

Объяснение, как я быстро понял, служило прикрытием его собственных неудач. Он управлял издательством на грани фола и избежал краха лишь потому, что мы были частью огромного концерна с солидным капиталом.

Так в тридцать четыре года я оказался руководителем довольно крупного издательства, с трудом державшегося на плаву. С управлением у нас тоже не все было в порядке: несмотря на помощь «материнского» концерна (а может быть, именно из-за нее), это оказалось довольно сложным делом.

Теперь тетя Юдит могла бы быть мною довольна: я все очень удачно реорганизовал, а главное, в первые годы мне безумно везло с дебютантами. По крайней мере, восьмерых удалось продать тиражами, превышавшими двадцать тысяч экземпляров, что помогло издательству, имевшему представительный список ранее опубликованных авторов, приобрести солидную репутацию, хотя по-настоящему процветающим я бы его не назвал.

Прошло еще шесть лет, и список дебютантов сильно сократился. Конкуренция была слишком велика. Мне все чаще казалось, что весь мир пишет книги и немедленно их издает. Нужно было срочно выдумать что-то новенькое.

В ту осень у нас был только один козырь: дебют Норы Вебер. Ее книга выплыла неожиданно, из-под вороха пришедшей по почте школярской прозы.

Я сам помог Норе ее отредактировать. Сперва она не желала соглашаться ни с одним советом. Лишняя точка, запятая, вычеркнутая строка — любая мелочь была победой, Нора сопротивлялась всему. Впрочем, сама она — может быть, именно поэтому — мне очень нравилась.

Книга ее рассказывала о дружбе между двумя женщинами, возникшей благодаря какой-то старой истории. Называлась она — «Песок». «Необычная книга, которая непременно понравится женщинам», — было написано в нашей рекламе.

Я по-настоящему верил в эту книгу Мне и самому интересно было читать о женщинах, а страницы, где Норины персонажи ссорились, были написаны весьма изощренно. Я перечитывал их много раз, и не столько по причинам профессиональным, сколько потому, что одна из героинь напомнила мне Сабину — с ее подозрительностью, гипертрофированной чувствительностью, одержимостью проблемами добра и зла. А еще эта книга напомнила мне об отношениях между мамой и тетей Юдит, потому что в ней описывалась дружба между еврейкой и нееврейкой.

В Голландии книга Норы вызвала, к моему огорчению, неоднородную реакцию, но зато выиграла литературную премию и удивительно хорошо продалась. Теперь я собирался представить ее остальному миру. Одна мысль о том, что мы можем столкнуться с непониманием, приводила меня в бешенство.

Наверное, я уже не считал больше, что должен издавать только книги вроде «Над пропастью во ржи», но все-таки в отношении большинства изданий исполнял, как и раньше, роль миссионера. Я по-прежнему был убежден, что хорошая литература не должна оставаться незамеченной. Хотя и понимал, что в последние годы стал путать понятие «хорошая» с «коммерчески успешная».

Франкфурт. Я настоял на том, чтобы Нора сама поехала представлять свою книгу, хотя из опыта знал, что это редко помогает. Я зарезервировал ей номер в гостинице, стараясь не думать об истинных мотивах этого поступка, но тайно, в глубине души надеясь, что серьезная, юная Нора позволит мне стащить с нее обтягивающие джинсы. Что я наконец увижу, как выглядят ее груди без этой небрежной, коротенькой маечки. Что наш неуверенный поцелуй получит наконец продолжение.