…Так. Глаза слезиться перестали. И вроде как у неё внутри уже не так хрипит. Может, от горячей воды. Прогрелась немного. То ли от чистого воздуха. Да что это он так об этой твари вдруг озаботился?! Злясь сам на себя, сердито рявкнул:

— За мной!

При виде накрытого стола пленницу затрясло: масло, горячий чай, варенье, ароматная парящая картошка, мясо и — хлеб. Настоящий горячий хлеб. В одном из походов за добычей наткнулся на хитрый импортный агрегат в одном из опустевших домов. Ещё не распакованный. В коробке. Ю помогла разобраться с находкой — портативная хлебопекарная печь! Засыпаешь в неё муку, дрожжи, сахар и соль, наливаешь воды либо молока в нужной пропорции. И — всё. Сама замесит, сама испечёт. Сколько продуктов перевёл, пока наловчился пользоваться этой штукой, сколько раз хотел в гневе выбросить или разбить об стену, пока не начало получаться! Но терпение и труд всё перетрут, как в пословице говорится, и вот теперь у Михаила всегда был свежий хлеб. Настоящий, ароматный, горячий. Муки же в хранилище хватит ему лет на двадцать…

Толкнул к стулу, нажал на плечи, усаживая на место. Вытащил из ящика вилку, бросил на стол. Едва не расколотив, швырнул тарелку:

— Ешь, давай.

Отвернулся к стене, пытаясь успокоиться. Сзади явственно донеслось всхлипывание…

— Чего ревёшь, тварь?! Жри, пока я добрый! Вы, сволочи, мою жену убили. И ребёнка. А я, идиот, мало того что тебя пожалел, теперь ещё кормлю! У, сволочь!

Со всего маха ударил в оштукатуренную стену, не замечая, что из рассаженных костяшек потекла кровь. Махнул рукой:

— Ешь! Ешь, тебе говорят!

Тишина. Чуть слышно звякнула вилка о фаянс тарелки. Обернулся — ест. Действительно ест. Давится слезами, но кидает в рот и картошку, и мясо, и выуженные им из банки солёные огурчики болгарского производства. Да ещё как жадно-то… Ну это понятно. Два месяца почти на сухарях и воде. Организму витамины нужны. Без всяких сомнений… Чуть помедлил, отошёл от стола к стоящему возле стены ящику, вытащил из него здоровенную двухлитровую бутыль с тёмной, почти чёрной жидкостью, вернулся, поставил аккуратно на стол, затем взял кружку побольше, налил, подвинул ей.

— Пей. Это сок. Вороничный. Сам делал. Вчера по сопкам лазил. Свежий.

Она послушно взяла, сделала глоток, потом вдруг лицо её искривилось, она с трудом, дрожащей рукой поставила кружку обратно на стол:

— Что со мной будет?! Ты опять посадишь меня в яму? Я же там умру! Не выдержу! Я уже схожу с ума!

— Ешь и пей. Могу тебе пообещать, что в яму ты не вернёшься.

— Оставишь тут? С собой?! Я… Я сделаю всё, что ты пожелаешь! Всё-всё! Всё, что захочешь! Абсолютно! Я могу убирать, стирать твою одежду, готовить! Я буду твоей рабой до конца своих дней! Я на всё готова! Сделаю всё, что только ты не пожелаешь!

…Какая же она… Жалкая… На его лице появилась похотливо-циничная ухмылка, и он медленно протянул:

— Всё-всё, говоришь?

И когда она с готовностью подтвердила, произнёс:

— Раздевайся. Совсем. Догола.

Девушка с готовностью вскочила со стула, торопливо зашарила руками по одежде, но он молниеносным движением остановил её:

— Достаточно. С меня — хватит. Наелась?

Она, недоумевая, кивнула в знак согласия. Парень отошёл назад:

— Подожди. Теперь мне надо поесть. Сядь пока.

Дождался, пока людоедка сядет. Затем сел сам, принялся за еду. Ел основательно. Неторопливо. Он уже принял решение насчёт её. И отступать не собирается. Чувство жалости, на миг проснувшееся в нём, исчезло, когда увидел её подлинную натуру. На смену пришло равнодушие и холодная решимость… Поднялся, взялся было за посуду, чтобы отнести на мойку. Пленница сунулась было, чтобы перехватить, но он отодвинул её плечом:

— Не надо.

Застыла, словно столб, поняв, что что-то произошло. Непоправимое. Перечеркнувшее напрочь все только что зародившиеся надежды и мечты. Молча положил тарелки в раковину из нержавейки, тщательно вымыл, убрал в ящик.

— Пошли.

Отвёл её в каптёрку, где хранилась одежда.

— Что тебе ещё понадобится? Обувь? Бушлат? Шинель? Может, голландку?

Так назывались кожаные куртки, которые раньше выдавались подводникам. Девушка торопливо зашарила по полкам, боясь ещё больше разгневать своего… Хозяина? Владельца? Тюремщика? Она путалась в догадках, но спешила. Обычные чёрные туфли на низкой подошве флотского образца. Размер её. Не жмут. Пара носков. Короткая женская шинель. На голову… а, ничего не надо. Сейчас лето. Он терпеливо ждал. Наконец людоедка закончила.

— Всё?

Кивнула головой, страшась увидеть на его лице жестокость или смертный приговор. Но ничего подобного не было. Так, равнодушие и скука. Ещё — вроде бы как нетерпение…

— Пошли.

Вышли на улицу после долгого пути по огромному, просто колоссальному, на её взгляд, подземелью.

— Руки за спину.

Она послушно сложила их сзади и едва удержалась, чтобы не дёрнуться, когда ощутила на запястьях верёвку. Затем он снова натянул ей на голову мешок, куда-то повёл, взяв под руку. Почувствовала, как он поднимает её. Пробившиеся сквозь ткань запахи сказали, что это — машина. Он хочет её куда-то отвезти?! Мотор заработал. Автомобиль тронулся. Ничего не видно… Вроде бы в прошлый раз они плыли меньше. Или больше? Не помню… Мешок сполз с головы, сдёрнутый его рукой, и девушка прищурилась от яркого света. Пусть вечер по часам, но сейчас полярный день, и солнце просто ходит по кругу. Осмотрелась — какой-то причал или пирс. Незнакомое абсолютно место. Множество ржавых корабельных корпусов. Кое-где из-под воды торчат мачты.

— Бывай. В следующий раз так легко не отделаешься.

Легко перемахнул через полосу воды на свой катер. Дизель, до этого работавший на малых оборотах, взревел, и, набирая скорость, судёнышко двинулось к выходу в море. Девушка осмотрелась — что это за место? И — он что, просто выгнал её? Или отпустил? Но… Почему? Она же… Она… Без сил опустилась на колени прямо на плиты бетонного причала. Что же ей делать? Куда идти?!

Михаил спокойно направил свой катер к выходу из бухты, ориентируясь по установленным на вершинах сопок реперам. Да и осадка у его плавсредства маленькая. Проскочит, если что. Дизель бодро рокотал. Взяв очередной пеленг, зажал штурвал и от нечего делать повернул голову в сторону, вздрогнул — не может быть! Это же… «Скат»? Но откуда здесь он мог взяться?! Лежит себе аккуратно на берегу, метрах в двадцати от берега… Не раздумывая, переложил на реверс, останавливая катер. Когда тот замер, сбросил якорь. Тот взял сразу. И глубина небольшая. Метров двадцать. Нормально. Повозился, отвязывая от борта лодку из спасательного комплекта. Упав на воду, та сразу зашипела, надуваясь. Спрыгнул, вытащил складные вёсла, собрал, вставил в резиновые уключины по бортам и изо всех сил налёг на рукоятки. Раз, два. Раз, два… С шипением выехал на песок. Уж больно разогнался на радостях! Выволок почти невесомую ношу подальше, на всякий случай привязал к коричневой берёзке. Широким размашистым шагом зашагал к неожиданной находке, с автоматом наготове. Это уже въелось в плоть и кровь намертво…

Вот он замер, то ли брошенный за ненадобностью, то ли просто принесённый морским течением. Десантный люк, один из пяти, легко открылся. Значит, не брошен. Поскольку слой густой смазки покрывает весь металл. Рубка — цела. Приборы все на месте. Сколько же их тут! Куда как больше, чем на его катере. Обшарил весь корабль сверху донизу, но так и не понял, каким путями тот очутился здесь, в одном из морских гарнизонов полуострова. Экипаж был. Точно. Уж больно характерные пятна на палубе от пыли, остающейся после чумных трупов. Она съедает любую краску. Даже сурик. Топлива нет. Абсолютно пустые цистерны. Но оно не испарилось. Просто его не заливали. Нет никаких запасов, в том числе и аварийных. Пустые рундуки. Оружие — снято. Ну это не беда. Пушки у Михаила в загашнике имеются. И боеприпасов море. То ли на списание, то ли на обучение везли и потеряли, когда всё началось… Скорее — второе. Двигатели просто в идеале. Новенькие. Хотя сам катер уже бывал в деле. Разницу видно. Эх! Повезло!.. Возвращение на свой катер, послушно застывший в полумиле от берега, заняло гораздо больше времени, чем в первый раз. Хотя бы потому, что время от времени бросал в воду самодельный лот, промеряя глубину. По всему выходило, что сможет подойти к берегу при большой воде практически в упор. Значит… Чего откладывать-то? Переложил тягу, на самом малом ходу двинулся к острову, прикрывающему вход в бухту. Хорошо, что с причала гарнизона его не видно! А то попрётся за ним эта… Тварь… Не стрелять же в неё, раз отпустил? Тонкий, но очень и очень прочный стальной трос послушно сматывался с катушки лебёдки. Зацепил его за швартовочные узлы, тщательно, очень тщательно обмотал, на всякий случай ещё и проволокой, места вязки петель. Вернулся на свой катер. Теперь надо обождать прилив… Дизель рявкнул изо всех сил. Вода вскипела, пузыри от бешено работающего винта лопались с такой силой, что перекрывали даже двигатель. Трос натянулся, запел, словно струна… Лишь бы выдержал! Должен, во всяком случае… Должен!!! «Скат» качнулся. Взвизгнула подушка, заскользив по траве. Медленней, медленней! Чтобы не порвать юбку… Ни в коем случае! Иначе можно забыть про него! Ну ещё немного! Ещё чуть! Есть! Ура!!! Катер на воздушной подушке скользнул на воду и послушно закачался на мелкой волне. А буксир рванулся вперёд с такой силой, что Михаил едва удержался за штурвалом. Вовремя переложил рычаги, сбрасывая обороты. Трос выбрал слабину, вновь натянулся, подтаскивая десантный аппарат ближе. Лебёдка уверенно вращалась, наконец парень застопорил её. Нормально. Столько хватит. Снова поддал мощности. Его ждёт остров. И — дом. Теперь можно опять жить уже привычной жизнью, не торопясь обратно, потому что у него кто-то сидит под замком. Всё-таки после избавления от этой… людоедки… ему стало намного легче. Выживет — её счастье. Нет — её проблемы. Но он не будет причастен к её смерти. Всё на собственной совести девчонки. Хотя она довольно красива. Но уже, к сожалению, не человек. Тварь, как верно сказано. Ни стыда. Ни совести. Ни чести…