— А вы мне скажите, — напала она на торговку, — чем я хуже вас? Или грудь моя не такая упругая, или бедра мои не покаты, или ноги мои не прямые?

Торговка была толстой, корявой, неухоженной женщиной и потому сразу обиделась.

— Ты, дура надувная! — возопила она. — Вы только поглядите, люди добрые, кто на меня нападает? Кто меня, мать двоих детей, оскорбляет при людях? Ты хоть знаешь, что такое ребенок?

— Если мой будущий муж или возлюбленный захочет, — скромно возразила Галочка, — я немедленно рожу ему наследника.

— Синтетического! — догадалась торговка. — Пластмассового!

Галочка отвернулась от противницы и положила руку на плечо Мише.

— Миша, не слушай наветов. В нашем времени все равны. Неважно, как ты произошел на свет, главное, чтобы человек был хороший. Ты меня понимаешь?

— Еще как понимаю, — ответил Миша.

Галочка потянулась к щеке Миши и ласково, нежно поцеловала его.

Миша даже побледнел от счастья.

И если ты хочешь, — прошептала надувная девушка так громко, что весь рынок слышал, — то пойдем со мной в трехзвездочный отель «Гусь», потому что я страстно мечтаю тебя любить и радовать!

Девушка часто дышала…

Миша позволил себя увести. Минц пытался было окликнуть его, но Удалов сказал:

— Пускай идет. Его счастье или его беда… Он взрослый. Вышел из комсомольского возраста.

Торговка громко хохотала вслед возлюбленным. К ней подошел страж и предупредил о правилах поведения на общественных рынках. Торговка замолчала.

— Она свое дома возьмет, — сказал Удалов.

Местный люд лениво бродил от столика к столику; кое-что брали. Стражи, которые сначала проверяли товары, теперь уже переоделись. Ходили как покупатели, как бы направляя действие, помогая вести обмен.

Удалов выменял зонтик, который в собранном виде становился меньше грецкого ореха, у Минца хорошо ушел однотомник Белинского, издания начала века с золотым тиснением по переплету. Стендаль не возвращался, интересно, куда его потащила страстная надувная кукла?

Минц упорно заговаривал с покупателями и просто зеваками из будущего, но люди отвечали ему односложно. Но даже скупые ответы представляли для «лазутчика» интерес.

— Скажите, пожалуйста, какой у вас общественный строй? — слышал Удалов голос профессора.

— Свободный, — отвечал один покупатель.

— Демократический, — отвечал второй.

— Меня он устраивает, — говорил третий. — Другого нам не предлагают.

— Сколько было мировых войн? — спрашивал Минц.

— Не помню, — с туманной улыбкой отвечал страж в штатском.

Бритый молодой продавец долго выбирал себе подругу, наконец ему понравилась губастая, глазастая, рыжая, курчавая. Он не стал сбывать остатки товара, а поспешил с купленной подругой в гостиницу.

Без пяти два на площади появился начальник местных стражей. За ним двигалась машина, нагруженная разного цвета и размера мячиками и шариками. К повозке была прибита вывеска «Ликвидационная комиссия».

За повозкой вереницей шествовали стражи, переодетые покупателями. Начальник загребал с повозки несколько мячиков, вываливал их на стол продавцу, в обмен решительно забирая привезенный товар. Все молчали. Во-первых, с милицией не спорят, это закон шоп-туриста, во-вторых, каждый понимал, что обмен получается в пользу гостей. Десять мячиков — это десять солидных предметов из далекого будущего. Каждый можно толкнуть дома долларов за тридцать, как минимум. Поездка окупилась. А если отвезти товар в Москву…

Вываливая на столик мячики, начальник говорил каждому:

— Благодарим за визит. Попрошу в гостиницу, где вас ждет вкусный обед с прохладительными напитками.

Туристы потянулись к автобусу. Они оживленно беседовали и сговаривались в гостинице обменяться товарами, если кому чего не подходит.

Чикита уже ждала в автобусе.

— После обеда полчаса личного времени, — сообщила она, — затем экскурсия на кладбище. Для всех желающих.

— Зачем? — не понял Минц.

— Ознакомиться со своим захоронением и могилами ближайших родственников и соседей.

Удалов закручинился. Ему не хотелось смотреть на свою могилу, но и отказаться от визита он не посмел.

— У нас не хватает двух молодых людей, — сказал Минц. — Вернее всего, они ушли в гостиницу

— Ничего с ними не случится, — равнодушно ответила Чикита. — Здесь практически нет преступности.

Обед оказался сытным, но скучным, даже недосоленным и совершенно не перченным. Прохладительные напитки были чуть теплыми, чай просто теплым.

Потом они поднялись в двойной номер. Удалов вывалил мячики и шарики на кровать.

— Может, не стоит их сейчас надувать? — спросил Минц. — Если тебе достался слон, то получится трагедия. Потолки здесь непрочные.

— Но на зонтик я могу полюбоваться? — спросил Удалов.

— Любуйся, — согласился Минц.

Удалов стал рассматривать шарики в надежде угадать, какой из них содержит в сложенном виде зонтик. Даже легонько мял шарики руками. Шарики были тяжелыми, словно сделанными из каучука.

Под дверь комнаты въехал листочек бумаги.

— Смотри, — сказал Корнелий. — Выходят на связь. Может, это Миша Стендаль просит помощи.

— Осторожнее, — предупредил Минц. — Мы в чужой стране.

— В своей, — возразил Удалов. — Но изменившейся со временем. — Надо взять записку.

— Бери, — согласился Минц. — И читай вслух.

Сам он отошел к окну и стал выглядывать наружу. Но что увидишь с шестого этажа, кроме рано облетевшего парка и пролетающих над землей индивидуальных средств передвижения?

Удалов подобрал листок.

«За умеренное вознаграждение, — прочел он вслух, — могу выдать важные тайны. Если согласны, то на кладбище у могилы Корнелия Удалова буду стоять за деревом. Доброжелатель».

— Ох, не нравится мне это, — сказал Удалов, в сердцах отбрасывая листок, который полетел над кроватью и приземлился в руки Минцу. — И на кладбище я идти не хотел. Зачем мне смотреть на свою могилу? Ну кто в наши дни смотрит на свои могилы?

— А я пойду, — сказал Минц. — Я думал убежать от них, пройти по улицам, заглянуть тайком в библиотеку. Для этого и шляпу выменял. Чтобы от них не отличаться. Но боюсь, что моя акция была обречена на провал, так как мы окружены их агентами и переодетыми милиционерами. Теперь же у меня появилась надежда. Что у тебя осталось из ценных вещей?

— Янтарное ожерелье, — сказал Удалов. — Я его припрятал.

— А у меня… — Минц залез двумя пальцами в верхний карман пиджака, — где же мамино колечко? Ага, здесь! И царская десятка! Думаю, что этого хватит, чтобы узнать все, что нужно.

— Иди без меня, — упрямился Удалов. — Мне еще пожить хочется.

Но, конечно же, Минц его уговорил. Да и есть в каждом человеке любопытство перед лицом собственной смерти. Скажите мне: хочешь ли узнать, какого числа и какого года ты умрешь, и я закричу: ни в коем случае! Подарите мне неизвестность! А скажут: подглядеть хочешь? Я ничего не отвечу, но, внутренне содрогаясь, пойду и стану подглядывать в замочную скважину.

Удалов сказал себе, что только дойдет до кладбища, погуляет там, посмотрит на могилы соседей, может, даже им поклонится… хоть это и не очень красиво. Живут твои соседи, зла против тебя не таят, а ты цветок несешь к ним на могилу…

Вошел кавказский человек Георгий и велел начинать спецэкскурсию. Удалов положил в карман мячик с зонтиком и спустился вниз.

Остальные уже стояли у автобуса и были настроены мрачно, бледны и смущены неправильностью своего поведения перед лицом вечности. А когда подошла Чикита и стала раздавать букетики из искусственных цветов, все брали их со смущением.

— А где Стендаль? — спросил Удалов. — С ним все в порядке?

— А что может быть не в порядке с молодым человеком, который купается в море любви? — искренне удивилась Чикита.

— А когда выкупается? — спросил Минц.

— Присоединится к группе в установленный срок.

Залезли в автобус.

Минц велел внимательно смотреть по сторонам в пользу Академии наук, но Удалов смотреть забывал, потому что мысли возвращались к скорой встрече с собственной кончиной.