Гадостей они не сделают, но и помогать не будут. Мы, русские люди, предками только и гордимся».

Удалов задумался глубоко и, как всегда, не вовремя. Пока он витал в облаках, исчезла и Галочка. Затем из-за окна донеслись крики, и те, кто был ближе к окну и смогли выглянуть наружу, сообщили, что могучий слон превратился в серую шкуру. И ребятишки начали резать шкуру и растаскивать по домам, но тут из-за угла выскочили люди в черных чулках на рожах и унесли шкуру слона в свой танк, который таился в кустах.

«Ну что ж», — вздохнул Удалов, стараясь не слушать страшных криков и причитаний толпы. Он решил увести рыдающего Мишу Стендаля, который только что потерял смысл жизни…

Он сделал шаг к корреспонденту и даже протянул руку, но сказать ничего не успел…

— О Боже! — раздался чей-то возглас. Но возгласом не остановить неизбежности…

Миша Стендаль начал съеживаться, уменьшаться, и через несколько секунд обнаружилось, что Удалов смотрит на лежащий возле его ног костюм, рубашку, галстук… Десантники из окружения президента уже прибежали с лопатой и носилками. На эти носилки они положили тела Миши, Гаврилова и бритого жениха — из чего следует догадаться, что пока Удалов глазел на гибель Миши Стендаля, остальные женихи тоже сдулись.

— Это выше моего понимания, — сказал Удалов.

— Куда выше.

Вокруг выли, кричали и ругались родственники. Требовали прокурора и намеревались жаловаться в газету.

Удалов же пробился к Минцу, который как раз закончил съемку. Он засунул камеру в сумку, что висела на плече, и пошел к президенту, отступавшему к выходу. Путь ему прокладывали могучие десантники.

А когда все они вышли на улицу, то Удалов увидел, что оболочки, шкурки людей и слона постепенно исчезли, словно испарились. И хотя Президент приказал взять на анализ одежду погибших, ясно было, что он не надеется поживиться ради науки.

— Пленку отдашь? — спросил президент, когда они уже стояли на свободе под августовским, одновременно жгучим и прохладным солнцем…

— Сам сначала просмотрю, — сказал Минц.

— Только копий не снимать, — велел президент.

— Ты думаешь, что все забудется?

— И скоро, — ответил президент.

Он снял черный лохматый парик и вытер им потное лицо.

— А как же матери, — вмешался Удалов, — друзья, родственники? А ведь я поверил кладбищенскому сторожу, что они не желают нам зла…

— Никто не желает нам зла! — крикнул Минц. — Неужели ты ничего не понял?

— Я понял, что произошло убийство! — громко возразил Удалов.

— Тише, тише, — постарался успокоить друзей президент. Голос его звучал глухо, потому что он стаскивал через голову цыганскую юбку. — Трагедия — тоже понятие субъективное. Минцу кажется, что трагедии нет, а Удалову кажется, что трагедия есть. Я же как истинный ученый и государственный деятель обдумываю, как компенсировать нанесенный ущерб. То есть примирить ваши несовместимые точки зрения — трагедия была и ее не было.

— И что же ты намерен для этого сделать, Толя? — спросил Минц.

— Уехать. Ты прав, Лев, ты прав, — согласился президент, — я просто уеду отсюда.

— Значит, ты поверил мне, что заговора против нас не было? Что это попытка разрешить их собственные проблемы…

— Если они для этого могли убить наших парней, — не выдержал Удалов, — значит, они наши враги!

— Погодите, Удалов! — рассердился президент.

— Дайте мне уехать.

— От ответственности?

— Минц, уведи этого маньяка!

— Уведу, если ты поклянешься мне, что никто в городе не пострадает.

— Я не буду проводить конфискаций, — усмехнулся президент. — И ты знаешь, почему.

И Удалов с горечью догадался — почему. Да потому что никаких предметов и покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.

— И ты не боишься, что в нас вживили жучки, что нас отравили вирусом шпионажа? — Минц ехидно усмехался.

— Не нужны им ваши души и головы! — закричал президент.

Прокричав это, президент полез в машину.

Джип умчался к столице, к большим делам. За ним, показавшись на мгновение из тучи подсвеченной уличным фонарем пыли, вылетел танк сопровождения и скрылся в другой туче.

— С наукой покончено, — сказал Минц. — Осталась лишь человеческая трагедия. Скоро домой из загса вернется мать Гаврилова…

— Какая ужасная судьба! — сказал Удалов.

Он последовал за Минцем в кабинет. Не хотелось идти домой и отвечать на вопросы Ксении. Все равно хорошим все это уже не кончится.

— Даром ничего не дается, — сказал Минц, словно подслушав мысли Удалова.

— Нельзя быть таким жестоким, — упрекнул друга Удалов. — Дети погибли, молодые мужчины… на пороге семейного счастья.

— Да? — Минц поставил на плиту чайник. — Тогда ответь мне, что надо путешественнику во времени? Если он едет из прошлого в будущее — то достижения человеческого разума, вещи, предметы, радости жизни, которые в конце концов обернутся не радостями, а испытаниями, если вторгнутся в жалкую цивилизацию, подобную нашей. А если он отправился из будущего в прошлое?

— Я знаю, — сказал Удалов, — я думал. Им нужны естественные предметы, шелк и хлопок, янтарь и огурцы, мед и кедровые орешки — они истратили все, что есть на Земле, и теперь тоскуют.

— А тебе не кажется, что это наша вина? Что это мы истратили то, что есть на Земле, а им оставили только озоновые дыры и необходимость всюду ходить в широких шляпах и плащах, чтобы меньше подвергаться действию космических лучей.

— Ты хочешь сказать, — испугался Удалов, — что, убив юношей, они нам отомстили за погубленные леса и нивы, опороченные реки и испоганенный воздух?

— Корнелий, перестань! — отмахнулся Минц. — С какой стати внуки будут мстить дедушкам? Истреблять их, чтобы самим не родиться на свет?

— Но они же их убили!

— Обрати внимание — они не тронули ни одного женатого мужчины. Исчезли лишь холостяки.

— Ну и что?

— Ты так и не ответил на вопрос: что нужно человеку будущего от своего прадеда? Чего он не имеет?

— Не знаю!

— Им нужны молодые силы. Понимаешь, им нужны здоровые отцы для своих детей.

— Какие еще отцы?

— Сегодня наш город недосчитался шестнадцати молодых людей.

Шестнадцать мертвецов!

— Нет, не мертвецов! Наши с тобой земляки: и Стендаль, и Гаврилов, и неизвестные нам люди — все они живы и сегодня празднуют свои свадьбы с оригиналами тех кукол, которые исчезли сегодня у нас.

— Они там? В будущем?

— Как же ты не догадался? Они получили от нашего времени то, чего были лишены из-за экологической катастрофы. Неужели ты не заметил, что в будущем нет детей?

— Я думал, что они в школе.

— Будущее — трагическое общество, и виноваты в этом мы с тобой, потому что губили Землю, а Земля отомстила человеку. Теперь пора платить по счетам. Подобно тому, как самых прекрасных греческих девушек отправляли в лабиринт к Минотавру, так и мы отправили, сами того не подозревая, своих молодых людей в будущее, чтобы они стали отцами нового и, может быть, славного поколения гуслярцев.

— Значит, провели нас на куклах?

— Это был тонкий эксперимент. Сначала они подсылали к нам копии, так чтобы молодые люди могли выбрать себе девушку по вкусу. Затем во время визита в будущее девушка уводила молодого человека в спальню. Если у них зарождалось настоящее чувство, юношу оставляли там, а нам возвращали копию девицы вместе с копией жениха.

— Значит, мы здесь женили копию на копии?

— Точно. А настоящие сейчас гуляют на свадьбе в конце двадцать первого века.

Вроде бы не стоило расстраиваться, но Удалов ушел к себе удрученный. Ксения встретила его неласково: почему-то она решила, что Удалов замешан в похищении ее покупок из будущего. Пропеллер, кухонный комбайн — все исчезло.

Удалов, как смог, объяснил Ксении, что виноваты в том правнуки.

Ксения не до конца поверила, но ушла спать.

Дождавшись, пока он останется один, Удалов выдвинул нижний ящик Максимкиного письменного стола. Понимал, конечно, что ничего там нет и быть не может, но все же полез — обидно было, что халат отдал, а зонтика нет.