Туда еще подняться можно, но вернуться живым — маловероятно. Он размышляет всего несколько секунд. Потому что бывал в переделках и похуже. Приняв решение, он бежит вперед.

Майкл преодолевает лестницу, перескакивая сразу через четыре ступеньки, перепрыгивая через деревянные конструкции, и каким-то образом добирается до верха. Здесь дыма столько, что дышать нечем. В легких чувствуется сильная боль.

Впереди по коридору вихреобразно закручиваются дым и пламя. Он рвет на себя дверь гостевой спальни. Обе постели пусты, одеяла откинуты. Он захлопывает дверь. Должно быть, они в ванной, в конце коридора, где красное сияние самое яркое. На полдороге туда есть шкаф, в этом шкафу должен быть огнетушитель. Набросив на голову пиджак, он, покачиваясь, бежит по коридору.

Огнетушитель на месте. Майкл находит его ощупью, берет в руки. Он уже почти ничего не видит. Цилиндр тяжелый — значит, заправлен. Майкл в этом уверен, потому что следит за такими вещами лично, хотя больше в этом доме не живет. Он нащупывает удерживающую чеку и выдергивает ее. Затем неуверенно, наугад двигается вперед к последней двери. Быстро нажимает на спуск. Сопло огнетушителя дергается, и наружу изрыгается белый пушок пены. Майкл ныряет в шипящий дым. На чрезвычайно короткое время жара отступает, но этого оказывается достаточным, чтобы он смог ударить плечом дверь ванной.

Вот здесь он и обнаруживает дочерей, съежившихся, сжавшихся в ванне. Их лица в ужасе повернуты к нему.

— Папа! — моментально вскрикивают обе. — Папа! Папа!

На мгновение они припадают друг к другу. Его руки ощупывают их на предмет ранений, затем плотно укутывают девочек мокрыми полотенцами. На окно смотреть бесполезно — там стоят решетки из закаленной стали.

— Быстрее, — это единственное, что он произносит.

Они вываливаются в коридор, который теперь представляет собой волнующуюся темную массу едкого дыма. Флорио направляет сопло огнетушителя в центр этой дымовой завесы и нажимает на спуск, извергая туда белую пену, пока она не иссякает. Он отшвыривает огнетушитель в сторону и хватает дочерей за руки. Вперед! Девочки едва плетутся, колени у них подгибаются. Он резко дергает их и тащит в дым. Здесь их всех окутывает ужасающая жара, которая вытягивает из легких весь воздух. Девочки оцепенели, но Майкл Флорио бежит вперед и тянет их за собой. Как они еще живы, непонятно, потому что находятся в эпицентре огня, где ничто живое существовать не может.

Они прорываются сквозь огненную стену. Но за ней ничего — только тусклое мерцание и отсветы. Кажется, мира вообще больше не существует. Нигде. Он погиб. Флорио чувствует, что уже на пределе, Самое ужасное, он больше не знает, в каком направлении двигаться.

Но совершенно неожиданно обнаруживается, что в этом аду есть обитатель, который медленно направляется к ним. Это грузное существо с блестящей морщинистой кожей и чудовищной головой. В этой голове имеется прозрачное окошко, в которое смотрят озабоченные внимательные человеческие глаза.

Пожарный всматривается в Флорио и детей всего секунду, а затем поднимает брандспойт и отводит в сторону металлический рычаг. Шипя и вскипая, их окутывает струя воды. Девочки сгибаются, потому что струя сильная.

Пожарный показывает рукой в рукавице на зияющий проход, откуда появился он сам. По-видимому, он прорубил его своим топором. Майкл Флорио делает с девочками рывок вперед. Потом он и пожарный перетаскивают их через карниз. Наконец-то в легкие врывается благословенный кислород, с запахом гари. Внизу рычит похожая на сказочное чудище пожарная машина. Ее лестница поднимается к окну. В люльке стоит пожарный. Он протягивает руки, готовый принять девочек.

Тереза идет первой. Ее тошнит, она всхлипывает, кажется, жизнь покидает ее. Девон следом. Она в полубессознательном состоянии, голова безвольно болтается, лицо похоже на смуглую маску. Затем приходит черед Флорио. Он весь дымится, лицо почернело и сейчас мало похоже на человеческое. При встрече с таким ночью на пустынной улице любой испугается.

Люлька медленно отходит от стены. С высоты открывается потрясающий вид на охваченный огнем дом, десятки машин внизу, сверкание голубых огоньков, людей, беспорядочно двигающихся туда-сюда. Майклу Флорио все это кажется чем-то торжественным, одухотворяющим. Теплый ночной воздух. Беззвездное, подернутое дымом небо. Он притягивает к себе дочерей, а лестница, покачиваясь, медленно опускает их вниз… вниз… вниз…

Катманду

— У вас сломано бедро и повреждена коленная чашечка. А также разорвано несколько поперечных коленных связок. Вы доктор, так что, несомненно, понимаете, что это означает.

Понятное дело, что ничего хорошего это означать не могло, но она все равно нашла в себе силы, чтобы устало улыбнуться этому высокому, обаятельно-некрасивому человеку с добрыми глазами. А он потрогал ее поднятую под углом левую ногу, охваченную толстой гипсовой повязкой. Противовес, свисающий над кроватью, предназначался для того, чтобы приковать ее к постели на несколько недель.

Она кивнула в сторону ноги:

— Гипс и вытяжка?

Доктор-непалец улыбнулся. Она знала, что его зовут Моан Сингх и что он главный ортопед.

— Наконец-то вы начинаете приходить в себя. Я очень рад. С вытяжкой придется смириться по крайней мере недели на три. Иначе, как вы понимаете, можно лишиться ноги.

— Да, — согласилась она, на мгновение почувствовав себя врачом-практикантом, сопровождающим на обходе выдающегося профессора. В ноге по-прежнему ощущалась тупая боль.

— У вас также имеется обморожение средней тяжести. — Сингх посмотрел на часы, присел рядом и взял ее за запястье. Подняв руку, чтобы она могла увидеть, он снял с нее белую варежку.

Ребекка посмотрела на свои почерневшие пальцы. Они выглядели так, словно побывали в огне. Вторая рука была в таком же состоянии.

— Понятно.

— Вам повезло. Невероятно. Ведь мы, врачи, без пальцев работать не можем, верно?

— Да, не можем.

Он заметил, что она принюхивается к странно пахнущей мази, которой были смазаны ее пальцы.

— Как видите, мы лечим их специальным снадобьем. Мазь сделана на основе масла, полученного из молока самки тибетского яка. На Западе вы не найдете ее ни в одной аптеке, — добавил он с усмешкой. — Но здесь, в Непале, у нас есть кое-какие лекарства от наших непальских проблем.

— Вы замечательный доктор, — сказала Ребекка. — И лечите меня чудесно. Большое вам спасибо за все.

Слышать это ему было приятно. Он, кажется, даже слегка покраснел, Ребекке удалось это заметить, несмотря на его смуглую кожу.

— Мы и впредь будем делать для вас все возможное, — торжественно произнес он. Затем снова надел ей на кисти варежки и коснулся лица. — Вокруг носа и рта также имеется определенное обморожение. Но это не страшно. Омертвевшая кожа скоро начнет шелушиться, а потом ваше лицо станет таким же благопристойным, как и прежде.

Надо же, ее лицо снова станет «благопристойным». Ребекка давно уже не слышала этого архаического эпитета, но не улыбнулись. Моан Сингх, очевидно, получал удовольствие, практикуясь в английском, на котором, кстати сказать, говорил совершенно свободно.

— Хорошо, — отозвалась она.

Он деликатно откашлялся.

— Вчера вы спрашивали о вашем ребенке. Эти галлюцинации имеют под собой какую-то почву или просто результат перенесенной травмы и введенных препаратов?

— У меня действительно был ребенок, — тихо произнесла она. — В последний раз, когда я лежала в больнице, это были роды.

Он слегка смутился.

— О, понимаю. Но теперь память к вам вернулась полностью. Вы сознаете причину, по которой здесь оказались, знаете сегодняшнюю дату и все остальное?

Она кивнула:

— Разумеется.

— Мы очень тщательно проверили. Никаких органических мозговых травм, к счастью, не обнаружено. Конечно, у нас очень примитивное оборудование…

Он осекся, посмотрев на ее лицо. Неожиданно Ребекку сильно зазнобило. Сингх заботливо укутал ее одеялом, подоткнув со всех концов.