— Ну… анальный?

Повисла долгая пауза. К тому времени мы были уже в парке, присели на одиноко стоящую лавочку.

— Да, — ответ папе дался очень сложно. Отец сидел опустив голову, потупившись, и разглядывая серые камушки тропинки.

— Я давно это уже знал, — мне сейчас нужна была откровенность, как и ему.

— Когда? — голос отца дрогнул.

— Однажды видел на полигоне. Еще в последний год школы.

— Что ты?.. — наверное, сейчас он хотел спросить «что ты видел?», но во время осекся.

— Как тебя лейтенант…

Потом мы долго сидели молча. Словно хотели высмотреть что-то вдали. Слов не находилось.

— Выпить хочешь?

— Давай.

Мы встали и пошли к киоску. Пара банок пива — и снова вернулись на ту же лавку.

Открыли и выпили. Конечно, это было хамством — пить по утрам, как алкаши, но ситуация была такова, что по другому — никак.

— Я давно знал, что ты, наверное, не мой отец, — тихо вырвалось у меня, когда я закуривал.

О том, что я курю, дома не знали. Мать ненавидела запах табака и вечно пилила за это отца. Сейчас же тема была такова, что вопрос о моем курении и рядом не валялся.

— Понимаешь, Аня была совсем молодой… — папа взял из моей пачки сигарету и долго мял ее в пальцах, раздумывая, как все рассказать. Потом закурил, делая глубокую затяжку, выдохнул и продолжил. — Твой биологический отец, он был моим начальником. Я тогда еще в армии не служил, был в подручных у депутата областного совета. Понимаешь, он меня самого подобрал, считай что с улицы. Ну, а тут такая история с Аней. Он знал, что я ее и пальцем не трону, потому что у меня это… короче, в детстве еще травма была. Потому и могу только когда меня это… ну… — голос отца был подавленным и тихим.

— Понимаю, — мне просто необходимо было сказать это. Хотя, чего греха таить: я его понимал. Отец же у меня детдомовец, и того мужика, о котором он рассказывал — «биологического отца», я его тоже знаю. Этот чувак всегда помогал моей семье — грех жаловаться. Мать вечно за него горой стояла, теперь понятно, что неспроста. — Мне тоже это… понимаешь, я когда… ну… на полигоне… короче, я тогда напился, понимаешь? — слова давались с трудом.

— Понимаю, — он кивнул. Нам обоим сейчас нужно было это золотое слово: «понимаю».

— Я думал, что девочки, они меня еще не интересуют… ну, может еще не нашлась та, ну… которая для меня, — допил свою банку пива и снова закурил. — А потом понял, что мне с ними не по себе. А тут еще Лешка свою трахает у нас в комнате. Мне очень не по себе. И еще у нас на параллели парень есть. Мне хочется быть с ним.

Дальше слова лились из меня фонтаном. Как прорвало. Рассказывал ему все, все, что накипело. Мне так много нужно ему было сказать.

Мы просидели в том парке до трех часов. Потом отец сел на поезд и уехал домой, а я вернулся к себе, неся с собой две сумки с продуктами.

Общага уже оживленно щебетала своей суетной жизнью. В комнате никого не было. А мне это и на руку. Рассовав продукты по шкафу и холодильнику, я вырубился. Видно, только тогда алкоголь до меня добрался.

Суббота прошла в стирке и уборке. Я вообще старался не выходить из комнаты. А в воскресенье пришли одногруппники, и мы шлялись по городу до полуночи.

К понедельнику, я можно сказать, успокоился и строго решил продолжать дальше жить. А там как карта ляжет.

Есть такой препод у нас на кафедре — Лисковский Лаврентий Григорьевич. Сука редкая. Все остальные эпитеты о нем — матерные, ибо по своей скотской натуре, он являет собой высшую степень этой скоткости.

Знакомство наше началось не лучшим образом. Мало того, что я опоздал на первое занятие по практике, так я еще с его отчеством напортачил. Стою такой, как лист перед травой, и заявляю:

— Лаврентий Павлович, можно зайти?

Эта сучара расплывается в елейной лыбе с видом: «Пиздец тебе, котенок!» и отвечает:

— Лаврентий Павлович — это там кто-то другой, а я Лаврентий Григорьевич.

Дело было в начале второго курса, а сейчас уже третий с грехом пополам пережил. Но все равно поджилки трясутся при первом же упоминании о нем. А если учитывать, что Лаврик особенно полюбил давать ИДЗ (Индивидуальные домашние задания) и потом их долго, и нудно принимать индивидуально, его мерзопакостность стала притчей во языцах даже за границами института.

Итак, сегодня я шел с Лехой, соседом Просковина. Мы обсуждали разные воплощения слова «секс». Начиналось все со скромного подкола Лехи о том, что идет он по стопам нашего Васьки Сорокового, но последний закончил плохо (по нашим обоюдными меркам). Потом разговор плавно перешел на секс с мозгами, и соответственно, без внимания не остался Лаврик.

— Ебать!.. — до меня дошло, как молнией в столб шандарахнуло: надо было переписывать свое ИДЗ. Проблема состояла в другом: я не знал уже, как изощриться, чтобы сделать правильно. Лаврик и через два года помнил нашу первую встречу. — У меня еще три ИДЗ осталось. Лех, а ты сдал?

— Дык! Я же с Просковиным живу, — довольно заявил Лешка. — Он же голова светлая, Лаврика с первого раза всегда сдает и мне помог. Кстати, слушай, — пацан реально замялся. — Может, попросишь сегодня его тебе помочь, а? У меня тут… ну, ты меня понял… секс другого рода намечается.

При мысли о Просковине, что-то приятно сжалось внутри. Дебильная ситуация. Я жду встречи с пацаном, который мне еще неделю назад был лесом пофигу, а после всего одной ночи, волнуюсь, как девица на первом свидании. В памяти всплыл силуэт Сергея в полутьме комнаты.

Мы как раз входили в общагу.

— Я подумаю, — тихо отозвался в ответ. — Может, и правда попросить.

— Да ты точно попроси. Он не откажет тебе. Это вот Сороковому бы он отказал, однозначно.

— А чего? — это было новостью. — И почему это Просковин к Васе плохо относится?

— Ой, да там долгая история. Как таковой, контры у них нет. Похоже, Васька, своей гиперактивностью, поперек дороги Сереге встал. В общем, я не в курсе, может, он у него кого-то отбил. Потому как у Сереги, за все это время, никого не было.

Мы уже поднялись на свой этаж. С каждым шагом становилось как-то тревожней, напряженней. С каждым шагом сердце билось сильнее.

Комната Просковина была через одну от моей и считалась модной, т.е на два места, в отличие от подавляющего большинства, рассчитанного на три или четыре места. Леха, отперев дверь, и пожелав мне на завтра удачи, скрылся за старым пологом, считавшимся второй дверью. А я поплелся к себе.

Приготовить поесть, перекусить и помыться — на такие мелочи, вроде, и времени много не надо, а на деле затягивается до позднего вечера. В итоге, в душ я шел уже в районе одиннадцати. В это время нет такого наплыва народа, и вода бежит горячая.

Душ у нас для людей без комплексов. Один на этаже и предназначен для одновременного мытья сразу шестерыми. Кабинок, как таковых, не было. Места отделялись только небольшими перегородками, т.е. те, кто мылись, светились у всех на виду голыми задами, стоя перед вмурованными в стену лейками.

Я устало вполз в наполненное густым паром помещение. У дальнего отсека, по-другому это назвать нельзя, кто-то мылся. В свете тусклых ламп была видна только голая, в мыле, худощавая спина и округлая, словно девчачья, попка. Как человек, привыкший к таким картинам за три года пребывания в этом священном нудистском колхозе, моющегося я проигнорировал. Мне-то что, первый раз жопу голую вижу?! Раздевшись полностью, включил воду и нырнул под нее. Самое оно. Вода ласково омывала мое тело. И как только я, довольный и расслабленный, намылился, произошло очередное ЧП: свет потух.

Сами понимаете, какая у меня была реакция. Рассудил оптимистично, успокоил себя тем, что «Хоть не вода отключилась, уже хорошо. А в темноте я дорогу в комнату найду». Потратив еще пару секунд на смывание мыла, на ощупь стал выбираться, из наполненной паром, душевой. Только я развернулся, наткнулся на кого-то. По всей видимости, того, кто мылся по соседству.