Тогда он получил изрядную взбучку, а надо сказать, что наказывала я его крайне редко. Плача, я отодрала испорченную полоску и заменила ее. Кое-как я возместила потерянное, но потрясение осталось. В те дни я только что окончила юридическую школу, алиментов не получала, а когда позволяешь себе мало даже скромных радостей, каждая ценится на вес золота.

Мне трудно припомнить, каким образом я вышла за своего бывшего мужа, Майка. Теперь я не попалась бы на то, что привлекло меня в нем в те годы: он был смел, самонадеян и сексуален. Когда мы встретились, я только что окончила колледж, а он учился на втором курсе после четырехлетней службы в авиации. Оглядываясь назад, я согласилась бы, что пару свиданий с ним, пожалуй, и можно было бы выдержать, но на роль мужа этот нечуткий, неуемный и озабоченный только своими проблемами человек решительно не годился. Ему предстояло много учиться. Я работала секретаршей в юридической конторе и, конечно, мечтала о большем. Моего жалованья не хватало на содержание семьи, и Майку приходилось подрабатывать после учебы.

Его полное имя было Майкл Александр, и я подозреваю, что уже в первые три месяца нашей совместной жизни он стал тайком от меня погуливать. Тогда я, конечно, этого не знала. Ближе к первой годовщине я начала подозревать, что он развлекается и пьянствует на стороне. Спорили мы с ним буквально обо всем, начиная от освещения и температуры в комнате и кончая оценкой телепрограмм и общих знакомых. На третий или четвертый месяц я стала обедать со своими друзьями, а он — играть в покер и ходить на спортивные соревнования со своими. Только однажды мы обсудили проблему и пришли к единому выводу: развода не избежать.

Помню, что произошло это в субботу. Я прибиралась в квартире, а он выполнял какое-то задание и одновременно смотрел футбол. «Хорошенькие занятия — ничего не скажешь», — бросила я ему, а он уставился на меня и с минуту не отводил взгляда. Потом встал и выключил телевизор. Впервые за год супружеской жизни. И сказал: «Джек, ты права, это не занятия». — Только он называл меня Джеком. — «Наверное, лучше побыстрее покончить с этим, чем спорить о том, кто из нас прав».

И мы покончили. В разводе мы показали себя куда более организованными супругами, чем были в браке. Наконец-то мы могли действовать сообща. Я вполне справилась бы с арендной платой, страховкой и коммунальными платежами за наш домик до конца года без всяких алиментов. Майк решил переехать к приятелям. По правде говоря, я и не надеялась на алименты: разве по силам бедному студенту платить их? Расстались мы мирно и жалеть нам было не о чем. Кроме развода мы вместе не сделали ничего, что имело бы смысл.

Мне было двадцать три года. Теперь я вижу, как часто мне нравились люди, в которых я вовсе не была влюблена, и наоборот, я любила кого-то, но не могла понять, за что, собственно. Было время, я любила Майка, но мне ничего в нем не нравилось. Теперь же, хотя я и не люблю его, многое в нем меня даже восхищает…

Когда мы расстались, я вздохнула свободно. Затем не пришли месячные. Я ждала сколько полагается, но безуспешно. Беременность была случайным следствием одного из наших немногих соитий.

Первое время я боялась, что он потребует остановить бракоразводный процесс или будет настаивать на аборте. Я решила оставить ребенка и воспитать его, хотя и не была уверена, что поступаю правильно. Свои тогдашние доводы я припоминать не берусь. Наверное, я боялась, что второго такого случая не представится. Я редко встречалась с мужчинами и не ценила любовь и семейное счастье превыше всего. Как большинство единственных детей в семье, я любила независимость и уединение. Я убедилась, что не могу жить с Майклом Александром, но полагала, что уживусь с его ребенком.

В те дни Майк был законченным эгоистом и не возражал против того, чтобы я делала все, что мне угодно, если это не затрагивало его интересы. На следующий день после рождения Шеффи я позвонила ему из больницы и, несмотря на то, что мои родители устроили ему форменный разнос, он говорил со мной очень вежливо и благодарил за то, что я позволила ему взглянуть на сына. Майку хотелось время от времени навещать его, и я не была против. — «Я назову его Шеппард Майкл: Александр, — сказала я. — А себе верну девичью фамилию. Он будет Шеппард Александр, а я — Джеквелин Шеппард».

Он поблагодарил меня за то, что я дала сыну его фамилию. Насколько я помню, в тот первый год Майк приезжал: к нам дважды.

Когда Шеффи родился, мне было очень одиноко, но любовь к нему не позволяла много думать об этом. Кроме того, я старалась занять более прочное положение в обществе. Чтобы уменьшить расходы, я вернулась к родителям. Мама ухаживала за Шеффи, а я работала, не жалея сил. Через три года службы в фирме я получила право на стипендию и поступила в юридическую школу. Теперь я уже могла думать об адвокатской карьере.

Поначалу мне было очень трудно, хотя адвокаты, на которых я работала, рассказали мне об основных требованиях юридической школы. Они подбадривали меня и помогали дельными советами. Во время летних каникул они устраивали мне практику в суде, а когда я была зачислена в коллегию адвокатов, помогли сделать первые шаги. И вот я, новоиспеченный: веснушчатый адвокат, мать-одиночка с пятилетним ребенком на руках, снова поселилась отдельно, в маленьком домике, и принялась практиковать семейное право.

Я — поздний ребенок. Когда я родилась, моей матери было тридцать пять лет, а отцу и того больше. Я только год проработала в новом качестве, когда мама умерла от инфаркта. Ее смерть совершенно выбила меня из колеи. Ни братьев, ни сестер у меня не было, и отец здоровьем не отличался. Мы всегда думали, что он уйдет первым. И теперь мне пришлось за ним ухаживать. Если бы не Шеффи, я не вынесла бы этого груза, но ласковые ручки ребенка излечивают от любых недугов.

Тогда-то Майкл Александр снова вернулся в мою жизнь. Однако теперь в качестве идеального бывшего мужа. Он женился и его жена, Челси, несмотря: ни на что, стала моей лучшей подругой. Она в равной степени была нужна нам обоим. Майку она быстро подарила двух дочек и одновременно заставила его вплотную заняться сыном. И он щедро расходовал не только свое время, но и деньги.

Вначале Шеффи был очень скован и недоверчив, но вскоре они все выходные проводили вместе. Лишившись деда, Шеффи обрел отца, а я — свободное время. И этим я обязана Челси. Благодаря ей, между нами с Майком возникла крепкая дружба, которая все-таки была некоторым утешением, когда Шеффи умер. Майк говорил мне, что Челси прямо спросила его: «Почему ты, собственно, не платишь алиментов? Или таким образом ты собираешься продемонстрировать своим дочерям, что такое ответственность? И разве они не имеют права познакомиться с братом?»

Челси сумела сделать из Майка то, что не могла я. Она заставила этого веселого тупицу раскрыться. Она поощряла его фантазии, использовала его преданность, даже его фокусы. Изучив криминалистику, он стал полицейским. Воспитание дочерей: и: работа с женщинами — его напарницей была женщина — смягчили его резкий нрав. Я больше не могла бы влюбиться в него, но я стала его уважать. И уважаю поныне. Более того — я обязана ему жизнью. И пусть психоаналитики говорят, что переделать ближнего нельзя, я еще раз повторю, что Майк — дело рук Челси. Она вошла в его жизнь и сделала из него мужа и семьянина. Ну, и кроме того, с возрастом он научился ценить достоинства женщины, с которой жил — и ею оказалась Челси.

Таковы люди и обстоятельства, приведшие меня сюда. Мой отец, давно страдавший закупоркой артерий, окончил свои дни тяжелой душевной болезнью. Его поместили в частную лечебницу, и когда Шеффи погиб, он неспособен был понять, что произошло. Все же он был единственной ниточкой, привязывавшей меня к Лос-Анджелесу. Когда он умер, я решила, что настало время больших перемен. Конечно, такие потери возместить нечем, и боль не унять переездом с места на место, но все-таки друзья и привычная обстановка перестали напоминать мне о моих утратах.