Он нашел ее руку и медленно потянул к себе. Линда склонилась над ним, опершись на подлокотники. Где-то в просторной, чистой комнате тикали часы, заставляя его вспоминать обо всех тех минутах, часах и днях, проведенных без нее, в то время как она была именно тем, что он искал.

Солнышко, ласковое солнышко...

Ее лицо склонилось над ним, щеки нежно розовели, янтарные волосы струились вдоль щек, глаза казались просто огромными. Ее губы приоткрылись, слегка подрагивая. Ричард потянулся к ней изо всех сил, несколько дюймов, разделявших их, показались ему милями. Наконец он взял ее лицо в свои руки, и она стала издавать мягкий низкий звук от удовольствия, напоминающий ровное гудение улья, пока весь воздух вокруг не наполнился волнующими вибрациями. Он почувствовал ее дыхание на своей коже, пьянящий, едва уловимый запах кожи.

Поцеловать ее. Целовать до бесконечности...

— Нет, — застонал он, с наслаждением касаясь ее губ, — это неправильно.

Испуг мелькнул на ее лице. Она положила руки ему на плечи, отодвигаясь. Холодный воздух затопил пространство, где она только что была, и он содрогнулся, проклиная пустоту.

Линда сделала шаг назад.

— Подожди, — сказал он, вставая.

— Я не хочу опять становиться твоей очередной ошибкой. — Она отвернулась к окну и сделала жест рукой, чтобы тот не подходил. — Мне уже однажды пришлось пройти через это. Удовольствие небольшое. — Линда ссутулилась и издала невеселый смешок. — Мне как-то нехорошо. Ты можешь уйти?

— Позволь мне все объяснить.

— Ты не смог объяснить мне это семь лет назад, зачем бередить старое сейчас.

Он поморщился:

— Ох, ты все об этом.

— Да. В отличие от тебя, я не могу забыть того, что случилось в отеле. — Линда обхватила себя за плечи. — Конечно, зачем помнить, как мальчишка сказал восемнадцатилетней девчонке, которая занималась с ним любовью первый раз, что это всего лишь глупая прискорбная ошибка.

Ричард не отвечал. Возражение или извинение выглядело бы неискренне. Они избегали говорить об этом так долго, что он начал думать, что она забыла об этом. Так было легче. Или он думал, что так было легче.

— Да уж, — жалобно сказала Линда, бросая на него быстрый взгляд, — видишь, у всех есть скелет в шкафу.

— Как это вообще могло произойти? Ведь ты была девушкой Чарльза, — повторил он то, что говорил и много лет назад.

Ее страдание ранило его. И Ричард был этому причиной. Не важно, что тогда он был просто желторотым юнцом и не мог оценить возможные последствия. После внезапной близости с ней его надолго одолели стыд и вина, принудив в конце концов к бегству. А Линда осталась один на один с Чарльзом. Это было ужасно. Как он мог не понимать этого сейчас?

— Чарльз и я были прекрасной парой, — рассеянно произнесла Линда, глядя на долину, простирающуюся за ее окном. — Все так говорили, — ее улыбка была горькой, — правда, они не знали о тебе и обо мне.

У Ричарда перехватило дыхание.

— Я и ты, наша единственная ночь любви, — она взглянула на него, но ее мысли были далеко, — действительно большая ошибка. Наши чувства... такие несовершенные.

Но такие яркие, такие сильные, подумал он, и достаточно серьезные, чтобы длиться все эти годы.

Она махнула ему рукой, мол, уходи. Все в порядке. Мы теперь просто друзья.

Нет, они не были друзьями. Он знал это уже тогда, когда она подошла к нему на свадьбе.

Ричард сделал шаг по направлению к Линде, но сильная боль, пронзившая поврежденную ногу, заставила его остановиться.

Девушка вздрогнула от звука его шагов.

— Уходи! — тихо повторила она.

Ее беззащитность пугала его, но он сам был слишком слаб, чтобы помочь ей. Проклятая гордость, но Ричард не хотел, чтобы она видела, как он спотыкается и пошатывается, пытаясь обнять ее и утешить. Без трости он мог в этот момент даже упасть. И тогда вместо того, чтобы ненавидеть, она будет жалеть его как калеку. Или хуже, решит, что он трусливо вернулся в Мидлхилл, как раненый зверь возвращается в свою берлогу.

Ругая себя что есть сил, он медленно и осторожно направился к двери. Ступени выглядели неприступно, как скалы, но, стиснув зубы, мужчина стал взбираться на них.

Он был лишь половинкой того человека, который когда-то покинул Линду.

И вот он покидал ее вновь, и практически ничего не изменилось.

Но изменится, поклялся он себе. На этот раз изменится.

Линда продолжала стоять у окна даже тогда, когда Ричард ушел. Его медленное карабканье по ступенькам унесло последние следы обиды на него, но она не позволила себе помочь ему. Не в этот раз, сказала она себе.

Она так хотела этого поцелуя, что все еще чувствовала его на своих губах — одуряющее влечение, непреодолимое желание, чтобы он был с ней, внутри нее. Небольшое усилие, и страсть захлестнет их с головой, обрекая на душевную сладкую муку, пока желание удовлетворения не заслонит весь мир вокруг.

И что потом?

Вероятно, Ричард был прав, когда колебался. Это просто разобьет им сердца, по крайней мере, ей. Она никогда не понимала, о чем он думает. За исключением того, когда догадалась, что ее возлюбленный считал их отношения ошибкой.

Это было как нож в сердце.

— Хватит, — громко произнесла она, оборачиваясь к пустой комнате.

Этот дом был ее убежищем, и она сама его создавала: пастельных тонов обои, блестящие деревянные полы, скупая, почти аскетическая обстановка. В ее любимой комнате — два мягких кресла с деревянными подлокотниками и диван с узким столом напротив. От дуновения ветра колыхались светлые, легкие занавески цвета зимнего неба. Внизу, в гостиной, басовито били дедушкины часы, светила под персиковым абажуром лампа, которую она помнила еще с детства.

Не надо все драматизировать, у меня не такая уж плохая жизнь, подумала она. Карьера, друзья, увлечения... И было только одно, что и восторгало ее, и одновременно портило ее существование, — мучительная привязанность к Ричарду Бейли. Если бы на горизонте показался бы какой-нибудь подходящий мужчина, она вышла бы за него замуж без оглядки в сторону Ричарда. Скорее всего...

А может, и нет.

Она положила руку на лоб. Ей необходимо успокоиться.

Ее глаза задержались на кресле, когда она выходила из комнаты. Небольшое коричневое пятнышко отмечало место, где лежала голова Ричарда.

Он спустился вниз и сел в свою машину, держа трость на коленях. Его мама раздражалась, если видела его без нее. Ходить с ней — значит быть храбрее, чем без нее, сказал он себе. Это другая сторона силы. Или слабость...