— Сейчас слишком жарко для неприятных разговоров, — проворчал он. — Мне предстоит далекий путь, а от команды не будет проку, пока трус Лейг не отправится за борт. Пожалуй, прежний устав изрядно устарел. Особенно если верить всяким слухам…

— Э… — Сисст выпрямился, изо всех сил пытаясь восстановить самообладание. — Каким слухам?

— Болтают, что в Сорке умерло несколько пехотинцев, которые случайно оказались рядом с пострадавшими от птерты.

— Но ведь птертоз не заразен!

— Знаю, — ответил Хлонверт. — Только слюнтяй и кретин может поверить в эти выдумки, но как раз таких и вербуют в наше время в воздушные экипажи. Пауксейл был одним из немногих толковых людей на борту, и я потерял его из-за вашего проклятого тумана.

— Вы не должны во всем винить туман, капитан,

— сказал Толлер, многозначительно глядя на Сисста. — Наделенные властью не оспаривают факты.

Хлонверт круто развернулся к нему.

— Что ты хочешь этим сказать?

Толлер изобразил спокойную, приветливую улыбку.

— Я хочу сказать, мы все видели, что произошло.

— Как тебя зовут, солдат?

— Толлер Маракайн, я не солдат.

— Ты не… — Гнев на лице Хлонверта сменился некоторым удивлением. — Что такое? Что это за тип? — Он испытующе поглядел на Толлера.

Длинные волосы, серый мундир ученого в сочетании с высоким ростом и рельефной мускулатурой воина; на боку меч… Однако отсутствие шрамов и ветеранских татуировок доказывало, что Толлер отнюдь не бывалый вояка.

— Если ты не солдат, будь поосторожней с мечом, — бросил капитан. — А то еще сядешь на него и, неровен час, сделаешь себе бо-бо.

— Кому-кому, а мне нечего опасаться этого оружия.

— Я запомню твое имя, Маракайн, — негромко сказал Хлонверт. И тут протрубили малую ночь — прозвучала переливчатая двойная нота, которая означала, что нужно спешить в укрытие, ибо в любой момент может напасть птерта.

Хлонверт отвернулся от Толлера, обнял Сисста за плечи и повел к воздушному кораблю.

— Пойдем выпьем в моей каюте, — сказал он. — Там тепло и хорошо, и там я передам тебе послание магистра Гло.

Глядя им вслед, Толлер пожал плечами. Фамильярность капитана сама по себе являлась нарушением этикета, а вопиющее лицемерие — ведь он обнял человека, которого недавно сбил с ног, — сильно смахивало на оскорбление. Сисст очутился в положении собаки, которую хозяин может побить или погладить — как ему заблагорассудится, — и предпочел не возражать.

Интересно, подумалось Толлеру, а зачем, собственно, прилетел Хлонверт? Какого рода послание привез? Почему магистр Гло не стал дожидаться обычного транспорта? Неужели назрело нечто, способное прервать монотонную жизнь на удаленной станции? Или на такое везение нечего надеяться?

С запада набежала тень, и Толлер взглянул на небо. Ослепительно яркий ободок солнца исчез за громадой Верхнего Мира. Сразу стало темно, высыпали звезды, замерцали искры комет и светлые вихри туманностей. Начиналась малая ночь, под покровом которой шары птерты вскоре покинут облака и бесшумно опустятся вниз в поисках своей исконной добычи.

Оглянувшись, Толлер обнаружил, что остался один-одинешенек. Весь персонал станции спрятался в помещениях, а команда воздушного корабля укрылась на нижней палубе воздушного шара. Впрочем, Толлеру было не привыкать: он частенько задерживался снаружи и, заигрывая е опасностью, скрашивал тем самым существование, а заодно доказывал своим поведением, что отличается от типичного представителя касты ученых.

На сей раз он поднимался по склону к станции еще медленнее, чем обычно. Не исключено, что за ним наблюдают, следовательно, вести себя иначе просто-напросто нельзя. У двери Толлер остановился и, хотя по спине бежали мурашки, немного помедлил перед тем как поднять задвижку и войти. У него за спиной кренились к горизонту девять сверкающих звезд Дерева.

Принц Леддравор Нелдивер предавался тому единственному занятию, благодаря которому вновь чувствовал себя молодым.

Как старший сын короля и глава вооруженных сил Колкоррона, он должен был заниматься политикой, а относительно ратных дел, разве что составлять планы компаний. Во время баталий ему надлежало находиться в глубоком тылу, на хорошо защищенном командном пункте, и оттуда руководить войсками. Но принц никогда не заботился о собственной безопасности и вовсе не стремился перекладывать заботы на плечи заместителей, в чьи способности ни капельки не верил.

Чуть ли не каждый младший офицер или солдат-пехотинец мог за кружкой пива рассказать историю о том, как внезапно в гуще боя рядом с ним появился принц и помог прорубить дорогу к спасению. Леддравор поощрял такие слухи, поскольку считал, что они способствуют поднятию дисциплины и морального духа.

На сей раз он руководил вторжением Третьей Армии на полуостров Лунгл на восточном берегу Колкорронской империи. Во время боя пришло сообщение о неожиданно сильном сопротивлении в одном горном районе. Когда же, вдобавок, стало известно, что в этой местности много деревьев бракки, Леддравор не смог усидеть на месте и отправился на передовую.

Он сменил белую кирасу на доспехи из вареной кожи и принял на себя командование частью экспедиционных сил.

Вскоре после восхода солнца он в сопровождении бывалого сержанта по имени Риф выполз из подлеска на край большой поляны. В этих восточных краях утренний день был намного длиннее вечернего, и Леддравор знал, что у него в запасе достаточно времени для атаки. Приятно было представлять, как падут под его клинком враги Колкоррона. Он осторожно раздвинул завесу листвы и принялся изучать открывшуюся глазам картину.

На круглой поляне, ярдов четыреста в диаметре, не было ни единого дерева, если не считать купы бракки в центре. Около сотни мужчин и женщин племени геф собрались вокруг деревьев; все глядели на макушку одного из тонких прямых стволов. Леддравор сосчитал деревья и обнаружил, что их девять — это число имело магические и религиозные связи с небесным созвездием Дерева.

Он посмотрел в полевой бинокль и, как и ожидал, увидел на макушке привязанную к стволу обнаженную женщину.

— Дикари затеяли свое идиотское жертвоприношение, — прошептал Леддравор, передавая бинокль Рифу.

Сержант долго не возвращал бинокль.

— Значит, мы наверняка застанем их врасплох.

Он взглянул на тонкую стеклянную трубку у себя на запястье. В нее был вставлен кусочек тростника, на котором через равные промежутки виднелись нанесенные черной краской метки. С одного конца тростник пожирал часовой жук, который двигался с неизменной скоростью, одинаковой для всех жуков этого вида.

— Прошел пятое деление, — сказал Риф. — Следовательно, остальные отряды уже должны быть на своих позициях. Сейчас бы и ударить, пока дикарям не до нас.

— Рано. — Леддравор продолжал изучать племя в бинокль. — Я вижу двух часовых, которые пока еще смотрят на лес. Дикари мало-помалу становятся осторожными. Не забывай, они научились делать пушки. Если мы не возьмем их тепленькими, они наверняка успеют по нам пальнуть.

— Понятно, будем ждать, пока дерево выстрелит. Да вон, верхняя пара листьев уже складывается.

Леддравор с интересом наблюдал, как верхняя пара огромных листьев бракки поднимается из обычного горизонтального положения и складывается вдоль ствола. В природных условиях это явление происходило два раза в год в течение периода зрелости дерева, но принц, урожденный колкорронец, видел его редко. Самопроизвольный залп бракки с потерей энергетических кристаллов являлся расточительством, которого не следовало допускать ни в коем случае…

Верхние листья сомкнулись вокруг ствола, последовала короткая пауза, затем дрогнула и стала подниматься вторая пара листьев. Леддравор знал, что глубоко под землей начала растворяться перегородка в камере сгорания. Скоро зеленые кристаллы пикона, извлеченного из почвы верхней частью корневой системы, смешаются с пурпурным халвеллом, собранным нижней сетью корней; выделятся тепло и газ, а затем громыхнет так, что будет слышно на много миль окрест, и дерево выстрелит свою пыльцу.