— Я знаю их все! — выпалила женщина.

Она позволила вывести себя на улицу. Июльское солнце согрело все вокруг своим живительным теплом, и постепенно холод, ледяной лапой сжимавший душу и сердце миссис Кармоди, начал таять.

…Прошло три года, три ничем не примечательных года. И вот, в один прекрасный момент миссис Кармоди, наводившая лоск в гостиной, вдруг остановилась и глубоко задумалась. Потом она так никогда и не смогла вспомнить, что именно навело ее на эту мысль, но вот в чем был вопрос: в тот июльский день, три года назад, когда в зале заседаний местного суда ей без всякой борьбы буквально подарили весь мир, так вот, в этот самый день встретился ей мистер Вейнрайт или нет?

Вейнрайт предсказал этот момент. Он его увидел. Но каким образом он «вспомнил» то, что увидел только через несколько месяцев? Сама она Вейнрайта не заметила. Как она ни старалась, но, кроме ощущения всепоглощающего, застилающего глаза счастья, ничего об этом дне она вспомнить не смогла.

Сидевший на другом конце комнаты старик заерзал в своем кресле.

— Кажется, только вчера, — пробормотал он себе под нос, — Филлис и этот парень с фермы Козен поженились и однако… — он задумался. — Пирл, когда же это было? Моя память уже не та, что раньше…

Женщина, погруженная в свои мысли, не слушала болтовню старика. Но тут ее взгляд упал на Пирл, и она почувствовала неладное. Ее толстая дочь вместо того чтобы, как обычно, валяться на диване, сидела, широко открыв изумленные глаза.

— Ма! — завизжала она. — Ты слышала? Он говорит, что Филлис и Чарли Козен поженятся!

Дыхание миссис Кармоди перехватило. В одно мгновение она оказалась около Вейнрайта и с поджатыми губами и холодными, как сталь, глазами нависла над ним. «Поженятся!» А она-то рассчитывала, что Билл и Филлис… Как же так? Ведь еще вчера Билл говорил ей…»Поженятся!» Вот и настанет конец всему, чего она достигла за последние несколько лет. За эти годы она скопила почти тысячу долларов, но это такая мелочь! Страх и ярость наполнили ее до краев.

— Ах ты, старый дурак! — завопила она. — Так значит, все эти годы, пока я за тобой ухаживала, ты вынашивал планы, как бы навредить мне и моим детям!

Вид испуганного, вжавшегося в кресло старика отрезвил миссис Кармоди. Неимоверным усилием женщина взяла себя в руки.

— Я больше не хочу, — с угрозой в голосе произнесла она, — никогда об этом слышать. Ты меня понял? Ни одного слова!

— Конечно, конечно, миссис Кармоди, — изумленно пролепетал старик, — ни слова, если вам так угодно. И все же, моя внучка…

Дрожа от бешенства и страха, женщина вернулась к своему пылесосу. Она снова взялась за работу, но руки у нее тряслись. Когда-то, несколько лет тому назад, у нее был, пусть и довольно туманный, план, но что делать в такой ситуации: Филлис хочет выйти замуж за кого-то другого, а не за Билла. План, надо сказать, довольно гнусный, и тогда она надеялась, что он не понадобится. Но она его не забыла. Гримаса отвращения исказила ее лицо, когда она вытащила всю эту мерзость из темных глубин сознания.

В зеркале над раковиной она заметила отражение своего искаженного злобой лица. Зрелище не из приятных, надо заставить себя успокоиться. Но страх оставался. Дикий, животный страх немолодой одинокой женщины, без работы и, соответственно, без заработка, без… без всего. Значит, остается только ее отчаянный план…

Она пристально рассматривала сына, когда тот к обеду вернулся с поля. За последний год в нем появилось какое-то непонятное ей спокойствие. Словно, достигнув двадцати, он внезапно стал взрослым. Он и выглядел как мужчина, а не как юноша: среднего роста, крепко сложенный, со следами тайной страсти на лице.

Она отметила, что Билл украдкой посматривает на сидящую с ними за столом Филлис. Уже больше года женщина замечала взгляды, которые Билл бросал на эту девушку, кроме того, когда-то женщина сама просила его об этом. Молодой человек должен бороться за девушку, которую любит! Просто обязан! Вопрос только в том, как ей, матери, объяснить своему сыну тот план, который она придумала.

После обеда, пока Филлис и Пирл мыли посуду, она тихонько прошла в комнату Билла. Все получилось куда проще, чем она предполагала. Выслушав ее, он долго лежал совершенно неподвижно, с каким-то странно умиротворенным выражением лица.

— Значит, идея в том, — наконец произнес он, — что сегодня вечером вы с Пирл поедете в кино. Старик, как обычно, будет спать. И тогда я, после того как Филлис тоже пойдет спать, проникну в ее комнату, и… потом ей придется выйти за меня замуж.

Он сказал это так бездушно, что она даже отшатнулась, словно увидев в зеркале свое отражение: бесконечно злую, все ломающую на своем пути тварь, в которую теперь превратилась.

— И если я сделаю все это, — продолжал Билл, — то мы сможем и дальше оставаться на ферме. Я правильно тебя понял?

Она кивнула. Голос ее не слушался. И сразу же, словно боясь, что Билл передумает, она поспешно вышла из комнаты.

Постепенно тяжесть, оставшаяся от этого разговора, прошла. Но когда около трех часов она зачем-то вышла на веранду, то сразу же натолкнулась на сидящего там Вейнрайта. Заметив ее, старик поднял глаза:

— Какой ужас, — сказал он, — ваша сестра повесилась. Мне рассказали об этом в гостинице. Взяла и повесилась. Страшное дело, страшное. Вы совершенно правы, что не поддерживали с ней никаких отношений.

И, словно забыв о ее существовании, уставился в пространство.

То, что он сказал, сначала показалось ей невероятным… И тут же она поняла все: и слова старика, и слабую улыбку, снова играющую на его губах.

«Значит, вот что он задумал, — холодно подумала она. — Этот старый мерзавец хотел устроить так, чтобы Филлис не вышла за Билла. Пользуясь своей репутацией предсказателя, он коварно рассказал ей, что Филлис и Чарли Козен… Все понятно! А теперь он пытается ее напугать. «Повесилась» — надо же!» Она улыбнулась. Хитро придумано, ничего не скажешь! Но она хитрее.

От кино у нее осталось только странное впечатление нескончаемой болтовни и ярких красок. Слишком много бессмысленных разговоров, слишком много света. Глаза болели, и, когда наконец они вышли на улицу, мягкий вечерний полумрак показался настоящим бальзамом.

Светила луна, и лошади тоже не терпелось вернуться домой. Когда они подъезжали к ферме, женщина обратила внимание, что во всем доме не горит ни одно окно. Темной и безжизненной глыбой стоял он посреди серебрящихся в лунном свете полей.

Оставив Пирл распрягать лошадь, она прошла внутрь, дрожа от нетерпения. Одна из ламп в кухне все-таки горела, хотя и слабо. Женщина включила лампу поярче, и, прихватив ее с собой, начала подниматься на второй этаж, где находились спальни. Она постоянно спотыкалась: проку от лампы, похоже, не было никакого. Она поднялась наверх, подошла к комнате Билла. Тихонечко постучала в дверь. Нет ответа. Она заглянула внутрь. Тусклый желтый свет лампы выхватил из темноты пустую кровать, и женщина застыла, не зная, что делать дальше.

Зазвонил телефон, и толстяк прервал рассказ. Пыхтя, он вытащил из кресла свое расплывшееся тело:

— Извините, дела, — откланялся он.

— Только один вопрос, — быстро вставил Кент, — что с предсказанием Вейнрайта о «повесившейся сестре»? Я думал, что миссис Кармоди жива и здорова, хотя и находится в сумасшедшем доме.

— Это так, — огромная туша хозяина гостиницы заполнила собой дверь. — Она действительно жива. Мы думаем, что Вейнрайт и правда, пытался ее напугать.

Утром следующего дня Кент занял позицию в небольшой, поросшей лесом лощине, из которой хорошо просматривалась ферма. Но старик не появился. В полдень Кент вернулся в гостиницу. Одна мысль, словно навязчивая муха, непрерывно зудела у него в голове; сегодня старик отправился в какое-то другое место… какое-то другое место… другое место. Его воображение словно наталкивалось на глухую стену, когда он пытался представить себе это «другое место».

На следующее утро, в восемь часов, он снова спрятался в лощине. И снова ждал. И снова старик не появился.