…Человеческая фигура на перилах балкона. Яркая птичка на фоне черного квадрата окна. Сейчас оттолкнется и полетит. Красная кофта. Красные цветы в палисаднике. Красная кровь на асфальте…

Худой парень угрюмо разглядывал девушку, балансировавшую на краю шестнадцатиэтажной пропасти. Его мысли вспыхивали яркими картинками и, так и не превратившись в слова, собирались в группы по цветам и звукам. Справа — все красное. Слева — все громкое.

Случайному прохожему могло бы показаться, что он равнодушно ждет, когда длинноволосая девица наверху наконец-то совершит задуманное — шагнет с балкона панельной многоэтажки. Но на деле полное отсутствие мимики было типичной особенностью для людей с синдромом Аспегера. Какая бы буря не бушевала внутри пятнадцатилетнего Филиппа, его узкое бледное лицо под шапкой вьющихся волос оставалось неподвижным.

Он вошел в подъезд чуть дерганой походкой и остановился возле лифта. Двери разъехались. Шагнувшая ему навстречу женщина в ярко-розовом домашнем халате испуганно отшатнулась.

— Наркоманы! — Прошипела она. — Весь подъезд из-за вас в шприцах…

Ее можно было понять. Глаза странного парня казались черными, точно всю радужку без остатка заполняли расширенные зрачки. Они не отражали свет и оттого напоминали две нефтяные капли или кусочки эбонита, безучастно глядевшие из-под высокого лба.

Не обратив внимания на обидные слова розового халата, Филипп нажал кнопку шестнадцатого этажа и замер, слушая низкое гудение лифта. Наверное, будь на его месте другой человек, он сходил бы сейчас сума от ужаса, представляя, что может не успеть, метался бы по грязной кабинке, барабанил в испещренные надписями двери. Но время для Филиппа шло иначе, чем для всех прочих людей.

Его странный мир напоминал срез дерева, где годовые кольца были сразу прошлым, настоящим и будущим. Он шел за взволнованной девушкой по тротуару и, одновременно, разглядывал ее застывшую на перилах фигуру; видел, как она летит вниз, и, как лежит на асфальте, раскинув руки, так и не ставшие крыльями.

Впрочем, искаженное ощущение времени ничуть не мешало ему на школьных уроках. Филипп неизменно раньше всех в классе отправлял законченную контрольную работу на электронную почту учителя и потом безучастно смотрел на свою фамилию в таблице с оценками. Его балл всегда оказывался самым высоким. И не важно, о каком предмете шла речь — высшей математике, ядерной физике, программировании или мировой истории.

Наверное, учись Филипп в обычной школе, был бы изгоем — мишенью для жестоких шуток. Но ему повезло. После третьего класса спецшколы для детей с психоневрологическими отклонениями его приняли в гимназию подмосковного городка Одинцово. Новостные порталы называли этот проект знаменитого миллиардера Андрея Гумилева «резервацией юных гениев». Учебное заведение финансировал Фонд «Новые рубежи».

В гимназии оказалось слишком много учеников со странностями, чтобы считать аутизм чем-то из ряда вон. Ну и пусть кудрявый парень с правильными чертами лица никогда не отвечает на вопросы учителей. Пусть часами напролет складывает на парте мозаику из клочков бумаги. Даже сочинение по литературе, напечатанное в бинарном коде, не считается преступлением. В конце концов, кого здесь волнуют чужие причуды?

Одноклассники относились к Филиппу с пониманием. Серега Жданов, плечистый белобрысый парень по прозвищу Архимед, даже взял его под свою опеку — называл Филом и отгонял от молчуна навязчивых девчонок. Те любовались издалека тонким профилем замкнутого одноклассника и вздыхали: «Какой экземпляр пропадает!»

Всем известно, что аутисты не способны любить. Люди для таких как Фил не более чем призрачные тени на их персональном чердаке с привидениями. В лучшем случае погруженный в себя человек может терпеть рядом кого-то не слишком назойливого. Но чтобы любить — увольте!

Оказалось, все это ерунда. Фил внезапно влюбился. Она была старше его на год и училась в десятом классе той же гимназии. Признаться в своих чувствах или пригласить девушку на свидания было для него так же нереально, как безногому инвалиду стать чемпионом по фигурному катанию. Поэтому Фил просто каждый день, после уроков, провожал ее из школы домой. Шел следом, на расстоянии метров пятидесяти, не пытаясь подойти и заговорить.

Настя, крепкая, полногрудая, похожая на скандинавскую принцессу, поначалу страшно сердилась. Даже как-то потребовала оставить ее в покое. А потом махнула рукой. Ходит и ходит. Кому он мешает?

В тот день с ней творилось неладное. Она брела, опустив голову, то внезапно останавливаясь, то ускоряя шаг. Филипп едва успел заметить, как Настя нырнула в подъезд незнакомой бледно-желтой высотки, не дойдя до своего дома какой-то квартал.

В неуютном дворе гулял весенний ветер и накрапывал дождь. Разрытая посреди детской площадки траншея с водопроводными трубами все больше напоминала торфяные топи вокруг Баскервиль-Холла. Рядом не было ни души. Фил стоял, не замечая непогоды, и задумчиво смотрел на приоткрытую дверь подъезда.

Пока не увидел Настю.

Она, словно неумелый канатоходец, покачивалась на перилах балкона, служившим переходом между лестничной клеткой и площадкой с лифтами.

К тому моменту, как Фил добрался до шестнадцатого этажа, Настя успела спуститься с перил. Теперь она стояла на узенькой кромке, прижавшись спиной к ржавой ограде, и держалась за нее побелевшими пальцами.

Возможно, окажись на месте Фила нормальный человек, он бы попытался заговорить с девушкой. Окликнул, начал успокаивать, просить перестать валять дурака и пожалеть родителей.

Но Фил не был нормальным.

Поэтому он, молча, подошел к Насте и в тот момент, когда пальцы с остатками перламутрового лака на ногтях разжались, ухватил за капюшон ее красной кофты. Она на секунду прекратила движение к ленте темно-серого, почти черного от дождя асфальта, а потом соскользнула вниз с узкой бетонной полоски.

Аутизм — большая загадка человеческой психики. Бесконечное количество вопросов и ни одного ответа. Правда ли, что в устричной раковине, словно в тесной темнице, заключен обычный человек, который мечтает вырваться наружу? Или у аутистов нет ничего общего с нормальными людьми, а значит, нет и потребности меняться? И вообще, что это? Болезнь? Патология души? Или повышенная ранимость, делающая любое соприкосновение с реальностью невыносимо болезненным?

Науке это не известно. Но как бы там ни было, в момент, когда Настя уже почти летела вниз, Фил с невероятной для аутиста ловкостью подхватил ее подмышки и одним рывком втянул на балкон.

— Отстань, гад! — Закричала она и попыталась вырваться из объятий парня.

— Нет.

— Отпусти!

— Нет.

Его голос звучал глухо. Даже равнодушно. Словно он не отказывал любимой девушке в желании покончить с собой, а просил не класть ему в чай третью ложку сахара.

Наконец, Настя сдалась и перестала вырваться. Она внезапно обмякла, съежилась и позволила втолкнуть себя в лифт. Фил крепко держал ее за локоть, глядя ей куда-то через плечо. Он вообще не умел смотреть людям в лицо. Особенно — в глаза.

Всю дорогу до своего дома Настя брела за ним, точно засыпающий на ходу ребенок. Филипп не пытался ее тормошить. Просто, не меняя скорости, вел за руку привычным маршрутом: мини-маркет, детский сад, SPA-салон. Потом свернул в знакомый двор и пересек тенистый пятачок, где, не смотря на изморось, гуляла пара молодых женщин с колясками.

В подъезде Фил почувствовал смутное беспокойство. Перед его мысленным взором возникла открывающаяся дверь, а на пороге размытая фигура. То ли мужчина, то ли женщина. Кто-то из Настиных родителей. Человек смотрит на него и ждет. Чего ждет? Слов. Нужно объяснить, что произошло с его дочерью, а Фил не может. Он без проблем бы выложил все случившееся мозаикой или нарисовал песком. Песком лучше всего — у него здорово получалось рассказывать целые истории с помощью мелких кварцевых крупинок. Только разве его поймут? Существам, населяющим окружающий мир, нужны слова. Слова. Звуковые цепочки, не имеющие ничего общего с теми предметами, которые они обозначает…