— Я уверен, шеф будет доволен таким достижением. Отлично. С нетерпением жду выписки. Я буду рукой Аллаха, сеятелем добра среди неправедных и погрязших в разврате.

— Иншалла, — серьезно сказал доктор. — Если пожелает Аллах.

— Хвала Аллаху, — отозвался я, пристыженный искренней верой, прозвучавшей в его голосе.

— Остался еще один момент, а потом мне хотелось бы поделиться с вами соображениями, касающимися философии, которой придерживаюсь я. Во-первых, и вы наверняка об этом знаете, в мозгу — точнее, в гипоталамусе, — есть центр удовольствия, который можно стимулировать искусственным образом.

Я сделал глубокий вдох:

— Да, слышал об этом. Говорят, ощущение потрясающее…

— Подопытные животные и люди, которым дают возможность самим стимулировать «центр удовольствия», часто забывают обо всем на свете: о еде, питье, о других потребностях организма, — и продолжают возбуждать себя, пока не погибнут. — Его глаза сузились. — О нет, господин Одран, ваш центр удовольствия мы не трогали.

Ваш… шеф решил, что искушение будет слишком сильным, а у вас масса более важных дел, чем устраивать себе какой-то псевдорай.

Не знаю, хорошая это новость или плохая. Я, конечно, вовсе не хотел бы тихо зачахнуть, истощив свой организм бесконечным квазиоргазмом. Но с другой стороны, если придется выбирать между подобной перспективой и свиданием с парочкой озверевших психопатов-убийц, вполне возможно, в момент слабости я отдам предпочтение первому. Невероятное наслаждение, которое никогда не кончается, не теряет первоначальной остроты…

С непривычки придется нелегко, но со временем приноровлюсь.

— Рядом с центром удовольствия, — продолжал доктор Еникнани, — расположен участок, вызывающий необузданную ярость и агрессивность. Это также центр наказания. При его стимуляции человек испытывает страдание, по силе не уступающее экстазу во время воздействия на центр удовольствия. Так вот, данный участок мы обработали. Ваш шеф посчитал, что это может оказаться полезным при определенных обстоятельствах; кроме всего прочего, он получает возможность вас как-то контролировать. — Доктор говорил подчеркнуто неодобрительным тоном. Я, естественно, тоже не испытывал особой радости. — Если вы сами решите «включить» центр наказания, можете превратиться в ужасное существо, настоящего ангела-мстителя, которого невозможно остановить. — Он замолчал; доктор явно считал профанацией высокого искусства нейрохирургии то, что приказал сделать Фридландер-Бей.

— Мой… шеф обдумал все до последней детали, верно? — произнес я с горькой насмешкой в голосе.

— Да, очевидно. То же самое должны сделать и вы. — После этого доктор неожиданно наклонился и положил мне руку на плечо. Подобный жест сразу изменил тон разговора. — Мистер Од-ран, — произнес он очень серьезно, глядя мне прямо в глаза, — я знаю, почему вы решились на операцию.

— Ага, — промычал я, с любопытством ожидая продолжения.

— Во имя Пророка, да будет с ним мир и благословение Божие, вы не должны страшиться смерти.

Этого я не ожидал.

— Ну, вообще-то я не особенно размышляю на подобные темы… Но ведь электронные штуки, которыми вы напичкали мой мозг, не настолько опасны?

Если честно, я действительно боялся, что, произойди что-то не так, и я рискую стать идиотом, но уж никак не трупом. Нет, такое мне в голову не приходило.

— Вы не поняли меня! Я говорил совсем о другом. Когда вы покинете госпиталь и начнете деятельность, ради успеха которой претерпели все тяготы, изгоните из сердца страх. Великий английский мудрец Виллиам аль-Шейк Сабир в своей замечательной пьесе «Король Генрих Четвертый, часть первая» говорит:

«Жизнь — игрушка для времени, а время — страж вселенной — когда-нибудь придет к концу». Как видите, смерть ожидает всех нас. От нее не скрыться, не убежать; смерть — благо, ибо это — врата, через которые человек попадает в рай, — да будет благословен его Создатель. Итак, исполняйте свой долг, господин Одран, и пусть не смущает вашу душу недостойный страх перед смертью!

Просто замечательно: мой врач оказался еще и мистиком-суфием! Я не знал, как отреагировать, и молча разглядывал его физиономию. Доктор сжал мое плечо и выпрямился. — С вашего разрешения, — произнес он. Я слабо взмахнул рукой:

— Пусть сопутствует тебе удача.

— Мир тебе, — произнес от традиционную фразу.

— И с тобой да пребудет мир, — ответил я. Доктор Еникнани покинул палату.

Джо-Маме наверняка страшно понравится эта история. Интересно будет услышать ее интерпретацию…

Сразу после ухода врача явился молодой санитар со шприцем. Я попытался объяснить, что вовсе не мечтал, чтобы меня накачали наркотиком; просто хотел задать пару вопросов. Но парень резко произнес:

— Повернитесь на живот. Куда колоть: слева, справа?

Я немного поворочался, и в конце концов решил, что мой бедный зад везде болит примерно одинаково.

— А еще куда-нибудь нельзя? В руку?

— В руку нельзя. Могу только пониже, в ногу. — Он довольно грубо стащил простыню, протер ваткой бедро и всадил шприц. Потом быстро протер место укола, повернулся и пошел, не сказав ни слова. Я явно не принадлежал к его любимым пациентам.

Мне захотелось остановить парня, объяснить, что я вовсе не самовлюбленный, сластолюбивый и порочный сын свиньи, каким он меня считает. Но прежде чем он дошел до двери, прежде чем я успел открыть рот, голова сладко закружилась и знакомое, по-матерински теплое и ласковое забвение приняло меня в свои объятия, избавив от всех ощущений. Последняя мысль перед тем, как я полностью отключился: «Так здорово никогда в жизни не было…»

Я не ожидал наплыва посетителей; еще до конца не решившись на операцию, все-таки предупредил всех знакомых, что ценю их заботу, но предпочитаю, чтобы меня оставили в покое, пока не поправлюсь. В ответ мне тактично дали понять, что навещать меня никто и не собирается. Ну и пусть, гордо сказал я себе. На самом деле мне не хотелось никого видеть, потому что я примерно представлял себе эту процедуру. Посетители усаживаются на кровати у тебя в ногах и начинают притворно-бодро уверять, что ты прекрасно выглядишь, скоро почувствуешь себя лучше, что все по тебе ужасно скучают. А если ты не успеешь заснуть на данном этапе, в подробностях опишут все перенесенные когда-то ими операции. Все это мне не нужно. Я хотел в одиночестве насладиться последними молекулами эторфина, введенного в мой мозг, чтобы он постепенно рассасывался. Конечно, на всякий случай я приготовился играть роль стоика и мужественного страдальца в течение нескольких минут в день. Но репетиции оказались напрасными. Мои друзья были верны слову: ни единого чертова посетителя, вплоть до последнего дня перед выпиской! Никто не нашел времени позвонить, прислать открытку или хотя бы какой-нибудь трогательный цветочек. Ну погодите, я вам этого не забуду!

Я видел доктора Еникнани каждый Божий день, и каждый Божий день он напоминал, что есть многое, чего следует бояться больше смерти. Доктор любил творчески развивать эту оригинальную мысль: такого зануду я еще не встречал.

Его попытки успокоить встревоженную душу пациента приводили к обратному результату; доктору следовало бы ограничиться обычными медикаментозными средствами — пилюльками. Они, — я имею в виду больничные лекарства, изготовленные на фармацевтических фабриках, — действовали просто замечательно, заставляя забыть и о смерти, и о страданиях — вообще обо всех неприятностях.

По прошествии нескольких дней стало ясно, как сильно ценит мое благополучие родной Будайин: даже если бы я умер и был погребен в новенькой мечети в Мекке или в какой-нибудь египетской пирамиде, воздвигнутой в мою честь, никто об этом и не узнал бы! Вот так друзья! Вопрос: как мне вообще пришло в голову рисковать ради таких крыс своей шкурой! Я задавал его себе снова и снова, но ответ всегда был один: потому что кроме них у тебя никого нет. Печально, правда? Чем дольше я наблюдаю за поведением людей, тем больше радуюсь, что никогда не принимал их поступки близко к сердцу. Иначе свихнулся бы или повесился с тоски…