Я придвигался все ближе и ближе. Нас разделяло всего футов десять. Еще шаг… В это мгновение Шиит разрядил в меня обойму маленького белого пластикового игломета. Целая армада игл пронзила воздух. Последние два заряда вонзились мне в бок, чуть пониже левой подмышки. Я почти не почувствовал их, словно это произошло не со мной. Знал, что потом будет по-настоящему больно, а какая-то часть рассудка, неподконтрольная училкам, задалась вопросом: отравлены иглы, или это просто острые кусочки металла, которые рвут мышцы в клочья.

Впрочем, очень скоро я узнаю ответ на собственном опыте.

Меня охватило отчаяние. Я совсем забыл про свой парализатор и, в любом случае, не собирался состязаться в меткости с Шиитом… Уже падая, сумел выхватить черную училку и вогнал ее в розетку.

Как описать свои ощущения? Ты привязан к креслу, и зубной врач дрелью вгрызается тебе в небо; ты чувствуешь, что еще немного — и начнется припадок эпилепсии, а он все не начинается, и ты страстно желаешь, чтобы пришли долгожданные муки, потому что находиться на Грани их еще страшнее. Глаза слепит нестерпимо яркий свет, в уши бьет непереносимо громкий шум, тело раздирают наждаком шайтаны, в нос лезет непередаваемо мерзкая вонь, тошнотворная гадость забила рот… Я был готов умереть, лишь бы избавиться от всего этого. Готов растерзать любое живое существо, оказавшееся рядом.

Я схватил Хасана за руки и вонзил зубы в его горло. В лицо брызнула горячая кровь; помню, я еще подумал, какой у нее замечательный вкус… Хасан дико взвыл от боли и страха; он стал бить меня по голове, но не в силах был оторвать от себя охваченное бессмысленной яростью, отчаянием и паническим ужасом животное, в которое я превратился. Его тело извивалось в моих руках, мы вместе свалились на пол. Шииту удалось отползти в сторону. Он вскочил, вставил новую обойму в игломет, нажал на спуск, вгоняя в мое тело заряд за зарядом. Я снова прыгнул, опять вцепился ему в горло, разрывая зубами плоть, выдавливая пальцами глаза. Теперь кровь заструилась по рукам, теплая кровь врага… Хасан издавал ужасные вопли, но их почти перекрывал мой надсадный животный вой.

Черная училка безжалостно терзала меня, словно едкой кислотой разъедая мозг.

Даже поединок, высвободивший всю звериную страсть и ненависть, не принес мне ни капли облегчения, не избавил от бесконечной, монотонной пытки. Я кусал, рвал, грыз окровавленную тушу, которую некогда называли Шиитом.

Очнулся я в госпитале, одиннадцать дней спустя, до предела накачанный транквилизаторами. Я узнал, что терзал Хасана, пока жизнь не покинула его, и продолжал калечить уже бездыханное тело. Хасан сполна заплатил за смерть Никки и остальных, но по сравнению с тем, что сделал я, все преступления Шиита казались невинными детскими играми. Я грыз и рвал труп, пока не превратил его в бесформенную груду мяса и костей, так что полиции с большим трудом удалось установить личность покойного. То же самое я сделал с Оккингом.

Перед выходом из госпиталя меня напутствовал доктор Еникнани, добродетельный турок. Мне здорово досталось от Хасана, но, к счастью, я не помнил, как это произошло. Порезы, ушибы, иглы, засевшие в теле, не представили особой проблемы для медиков. Доктора просто починили мое бренное тело и, словно мумию, запеленали с ног до головы. На сей раз никаких строгих неприветливых санитаров — за всем следил компьютер. Врач вводил программу: перечень наркотиков, дозировка, максимальное количество, которое мне разрешается. Чтобы получить очередную порцию, достаточно было нажать на кнопку. Если же я делал это слишком часто, попросту ничего не происходило. А если ухитрялся дождаться урочного часа, компьютер сам вводил соннеин прямо в капельницу. Я провалялся почти три месяца, а когда наконец вышел на волю, мой зад оставался гладким, как у младенца. Вот было бы здорово — раздобыть хотя бы один такой автоматический впрыскиватель! На рынке уличной торговли наркотиками произошла бы настоящая революция. Правда, кое-кто в результате потеряет работу, но такова уж цена прогресса.

Я провалялся так долго не из-за ран и прочих физических страданий, которые пришлось претерпеть, пока я делал из Хасана суповой набор. По правде говоря, подобными травмами занимаются в отделении неотложной помощи, и через несколько часов пациент спокойно обедает или танцует с какой-нибудь красоткой. Подлинную проблему для врачей представлял мой мозг. Я совершил и увидел слишком много жутких вещей, поэтому доктор Еникнани и его коллеги боялись избавить меня от черной училки и приставок, которые блокируют чувства, понимая, что в незащищенный рассудок хлынет поток информации о происшедшем, и я сразу чокнусь, как паук на роликовой доске.

Меня, то есть нас — два трупа и один полутруп, — обнаружил мальчишка-американец и тут же вызвал полицию. Меня доставили в госпиталь, а здесь никто из высокооплачиваемых, высококвалифицированных специалистов не пожелал рисковать репутацией и положением, взяв на себя ответственность. «Как поступим, коллеги? Вытащить обучающие приставки или оставить их? Если вытащим, пациент может навсегда потерять рассудок; если оставим, они все сожгут в его голове». А пока они совещались долгие часы, черная училка возбуждала центр наказания. Я снова и снова терял сознание, но, как вы понимаете, в бреду мне мерещилась отнюдь не Хони Пилар…

Сначала они вытащили черную училку; остальные оставили, чтобы я как бы пребывал в эмоциональном вакууме. Врачи шаг за шагом, медленно и осторожно, возвращали меня к полноценной жизни; могу с гордостью заявить, что сейчас башка у меня работает так же, как прежде, а все училки я держу в коробочке на случай, если нахлынет тоска по прошлому.

И на сей раз посетители в больницу не приходили. Очевидно, мои приятели, в отличие от их героического друга, не страдали потерей памяти. Я воспользовался вынужденным бездельем, отрастив бороду и длинные волосы. Наконец однажды утром доктор Еникнани решил меня выписать.

— Дай Бог нам никогда больше не встречаться. Я пожал плечами:

— С этого дня я собираюсь посвятить себя какому-нибудь спокойному маленькому бизнесу, скажем, продаже поддельных древних монет туристам. Хватит с меня. Не хочу никаких забот и неприятностей.

Доктор Еникнани улыбнулся:

— Этого никто не хочет, однако неприятности подстерегают нас на каждом шагу. Нельзя просто спрятаться от них. Помните самую короткую суру в Благородном Коране? Одно из первых откровений, ниспосланных Аллахом своему Пророку: «Скажи: «Прибегаю к Господу рода людского, от наущения сатанинского злого, что вселяет искушение в сердца рода людского, из джиннов и рода людского».

— От сатанинского наущения, ножей, парализаторов, иглометов и пистолетов, — уточнил я. Доктор Еникнани медленно покачал головой:

— Ищущий нож — найдет нож; ищущий Господа — найдет Господа.

— Ну что ж, — произнес я утомленно. — Когда выйду отсюда, начну новую жизнь. Надо будет всего-навсего изменить привычки, образ мыслей, отбросить к чертовой матери многолетний опыт.

— Вы смеетесь надо мной, — печально сказал он. — Но настанет день, и придется всерьез задуматься над тем, что сегодня кажется шуткой. Я молю Аллаха, чтобы это случилось не слишком поздно.

Доктор оформил бумаги на выписку. Итак, я снова стал самим собой, снова свободен как птица и могу идти куда пожелаю, хотя идти-то мне в принципе некуда.

Я отказался от своей квартиры; единственное, что у меня осталось, — сумка с целой кучей денег. Вызвав такси, я отправился к Папе. Уже второй раз я приезжал без предварительной договоренности, но теперь, по крайней мере, была уважительная причина: Хасана не было и некому звонить насчет встречи. Лакей узнал меня; более того, его обычно невозмутимое лицо на мгновение оживилось. Я стал знаменитостью. Когда политики и секс-бомбы ласково треплют тебя по плечу, это ровно ничего не значит, но уж если тебя узнает лакей, то можно смело считать, что твое лестное мнение о себе хоть в чем-то справедливо.