Значит, придется все-таки идти в лес и заколоть грокона. Его не испугаешь, не прогонишь — хитер, умен, да чересчур упрям и яростен… И силу свою сознает, ни огня не боится, ни криков, и ему наплевать на ментальный приказ. Говорят, эливенеры с юга способны повелевать любыми живыми тварями, хоть снаперами, хоть длиннорылами и кабанами, но он, пер Струба, мощи такой не имеет. И никому, ни в Республике Метс, ни в Союзе Атви, с делом таким не справиться, даже святым отцам из Совета Аббатств… Чего уж о нем говорить, о простом священнике-управителе?.. Ему без копья и стрел с гроконом не совладать — все одно, что грозовую тучу разгонять зажженным веником. И глупо, и бесполезно. Да и опасно.

Пер Струба наморщил лоб, хмыкнул и, прихрамывая, быстрым шагом двинулся к окованным железными полосами воротам — поднимать вторую смену караульных, что дремали сейчас в надвратной башне.

*

Около десятка охотников проскользнули сквозь маленькую калитку в воротах и растворились в темноте. Поймать грокона ночью — не так тяжело. Свинья плохо видит в темноте, в основном полагаясь на обоняние. Охотники тщательно вымазались корнями болотного чеснока, постаравшись отбить запах. Конечно, такая уловка не собьет зверюгу с толка, но возможно позволит подкрасться хоть немного ближе.

Струба раскинул над охотниками телепатическую сеть, связав их воедино. Теперь каждый видел и слышал все, что чувствовал другой, знал, где он находится и главное, они могли действовать одновременно, не произнося ничего вслух.

Грокон ощутил неладное ярдов за сорок. Тяжело всхрапнув, кабан поднял налитые кровью глаза. Широкие ноздри раздулись, втягивая новый, неуместный в сухом тайге запах. Последний раз копнув землю, грокон развернулся и подозрительно огляделся. Шерсть на жирном загривке встала дыбом, из приоткрытой пасти на землю капала грязная слюна. Негромко хрюкнув, кабан отбежал на несколько ярдов от дерева, а потом, затрубив как во время гона, кинулся в поросший кустарником лес.

Первый охотник успел отскочить, метнув копье в покрытый грязью бок. Оружие пробило шкуру и засело в ране, покачиваясь из стороны в сторону. Грокон, который в холке был выше среднего человека и весил около тонны, даже не заметил ранения. Стоптав колючий куст розарии, кабан кинулся на второго охотника. На таком расстоянии даже подслеповатые глазки грокона видели человеческую фигуру.

Охотник выставил вперед длинное копье, уперевшись древком в корень. Кабан, не успев остановиться, налетел на острие. Бронзовый наконечник пробил шкуру, раздвинул ребра, глубоко ушел в живое мясо. В последнем усилии грокон дотянулся до человека, поддел желтым клыком. Яростно трубя, вздернул голову вверх. Охотник, отлетел на несколько ярдов, ударившись о шершавый сосновый ствол, медленно сполз. Из распоротого живота потекла кровь. Раненый вепрь сделал несколько шагов, качнулся и упал. Жилистые ноги дернулись, затем вытянулись в судороге и безвольно опали. Грокон умер.

Кто-то подбежал к раненому. Его подняли, завернув в плащ, понесли в поселок. Трое оставшихся снимали со свиньи шкуру. Еще трое стояли под явором, рассматривая голого человека.

Незнакомец, скрючившийся в развилке, тем временем пришел в себя. Его желтоватое, слегка приплюснутое лицо с раскосыми глазами совсем не походило на лицо настоящего метса.

— Спускайся! — произнес на батви один из охотников.

Жаргоном торговцев пользовались во всем мире. Знали его в республике Метс и Атви, разговаривали на нем и в южных королевствах. Это был самый распространенный язык, и только отсталые племена в дебрях Тайга не могли связать на нем двух слов.

В ответ на просьбу незнакомец вскочил и принялся карабкаться вверх. Вскоре его стало почти не видно в густой листве.

— Мы тебя не тронем! — крикнул предводитель отряда. — Иначе, зачем нам было убивать грокона?

Шум в листве замер, словно желтолицый прислушивается к словам. Наконец сверху раздался высокий, со странным акцентом голос.

— Я вам не верю! Вы хотите сделать из меня раба.

— Кого? — недоверчиво переспросил охотник. — Какие рабы в Метсе? Ты же в свободной республике, а не у пиратов. Слезай парень, мы дадим тебе одежду и отведем к нашему начальнику.

Сверху раздался шорох, и стоявшие внизу разглядели спускавшуюся фигуру. Человек дополз до развилки, замер, недоверчиво поглядывая на охотников.

— Да не бойся ты. Если надо будет, все равно снимем, — крикнул высокий охотник, одетый в кожаный кильт и сотканную из грубого полотна куртку. Ноги закрывали высокие поножи.

Услышав последнюю фразу, человек вскочил на ноги и стремительно полез обратно наверх.

— Не пугайте малыша, — тихий спокойный голос пера Струбы услышали все. И стоявшие рядом, и охотники, разделывавшие тушу. А вот то, как он подошел, не заметил никто.

Священник шагнул к дереву, коснулся теплой, шероховатой коры. Поднял голову, всматриваясь в листву. Через какое-то время сверху донесся шум и появился желтолицый. Он лез осторожно, крепко хватаясь за выступы в коре и стараясь цепляться только за толстые ветки. Человек добрался до развилки, но не остановился, а спустился дальше на землю. Встал на землю, рядом со священником. Выпрямился.

Незнакомец был маленький — он едва доставал невысокому Струбе до подбородка.

Служитель взял желтолицего за руку. Накинул ему на плечи куртку. Длинная одежда доставала до коленок, скрывая бледные, худые ноги.

— Пойдем, — священник легонько потянул незнакомца за руку. — Тебя там накормят и согреют, а оставаться ночью в лесу — очень опасно.

*

В Метсе не было желтых людей. Да что там в Метсе, таких людей не было нигде. Это пер Струба знал точно. В Канде у людей преимущественно красноватый оттенок кожи, на юге, в Д’Алви, встречаются черные. По внутреннему морю плавали пиратские галеры с белыми рабами, сидящими за веслами. Но вот желтолицых не встречалось.

Через час умытого и накормленного пленника привели в келью пера Струбы. Священник сидел на высоком деревянном стуле и читал книгу. Услышав стук, он обернулся и взглянул на вошедших.

— Садись. — Струба показал на кровать, застеленную серым шерстяным одеялом. — Как тебя зовут?

— Ятамо, — негромко ответил желтолицый.

Священник прислушался к незнакомому акценту. Все буквы желтолицый произносил неожиданно мягко, гласные переливались, будто Ятамо пел негромко.

— А меня Струба, — ответил священник. — Пер Струба, священник-управитель второй степени. Киллмен и страж границы.

Ятамо сложил ладони на груди, склонил голову. Спутанные черные волосы безвольно обвисли, закрывая лицо и грудь.

— Какой странный жест, — подумал Струба. — Он весь сжался, словно боится, что его ударят.

— Расскажи, как ты оказался в Тайге, рядом с Мельтом? — как можно мягче попросил священник.

Ятамо поднял голову, посмотрел Струбе в глаза.

— Я не знаю.

Струба расслабился, привычно входя в состояние ментального обзора. Мозг Ятамо был по-прежнему ничем не защищен. Священник медленно, стараясь не растревожить желтолицего, потянулся вглубь, туда, где за обычными мыслями хранилось знание. Сидевший напротив, действительно был Ятамо. Только это было не имя, а скорее название нации. Но когда Струба попытался переворошить воспоминания, на него хлынул такой поток образов, мыслей и эмоций, что священник отпрянул, вырвался из чужого мозга, чтобы не утонуть в воспоминаниях. Стараясь не ослаблять контроля, он продолжил допрос.

— Ты давно в лесу? — мягко спросил Струба.

— Около года, — ответил Ятамо. — А до этого я долго шел вдоль берега.

— А как ты оказался на берегу? — Струба поднялся, подошел к Ятамо, опустил руку ему на плечо. Желтолицый вздрогнул, замер, боясь пошевелиться. Струба прикоснулся к разуму Ятамо, уменьшил напряженность, ослабил страх и подозрительность. Затем, немного подумав, прибавил доверия к себе. Управлять чужими чувствами — очень непростое искусство, и окажись Ятамо хоть немного сильнее, или знай азы телепатии, у священника ничего бы не получилась. Но мозг желтолицего был чист, а разум открыт и доверчив. Даже дети в Республике Метс защищали свои чувства лучше, чем этот странный человек.