Когда эта мысль пришла ему в голову, Маша была рядом, ее профиль двигался на фоне солнечных бликов, невообразимо далекий, чужой. Они шли парком Гагарина, вокруг светилась ярко-зеленая майская листва, желтые и лимонные бабочки порхали над молодой травой в поисках еще не распустившихся цветов.

Что же это получается: придумал сказочную повесть о бабушках и дедушках, о первом поцелуе… Четыре месяца витал в небесах, как детский воздушный шарик. А она… Четыре месяца и три дня.

— А что, если нам пойти и прямо сейчас подать заявление в загс?

Маша посмотрела на него, чуть склонив голову набок, словно маленькая собачка.

— А у тебя паспорт с собой? — спросила она.

Уже вылезая из такси на углу Разина и Комсомольской, Маша проговорила, как бы между прочим, вскользь:

— А вот я давно жду: когда же это он перейдет от теории к практике…

6

Дни шли за днями, они по-прежнему встречались у Чапаева, гуляли и путешествовали по кафе. Добавилось новое развлечение — воображаемый шопинг. Они ходили по магазинам, присматривались к предметам, которые раньше были им не нужны. Вот большая сковорода: можно изжарить генеральский омлет. Чайный сервиз: будем принимать гостей. Для той же цели — несколько пар разноцветных тапочек. Детские товары. Нет, это потом…

Май был в разгаре, открылась навигация, теперь вместо кафе можно было посидеть в буфете прогулочного теплохода, глядя, как мимо проплывает город на высоком берегу.

— Вон мои окна, смотри!

— Где? Не пойму…

Родион берет Машину руку и чертит ее пальцем по стеклу.

— Раз, два, три — сверху. Раз, два… Восемь — слева.

Маша поворачивается в пластмассовом кресле, ее коленка упирается Родиону в бедро. Кажется, будто трепещущий ток течет от ее руки через все его тело, уходит, как в землю молния, обратно в ее коленку… Удивительные, странные ощущения. Словно ему лет пятнадцать и он впервые встретился с девушкой, с Владой из восьмого «Б»… Нет, надо их забыть: всех этих Влад, Лен, Инг…

Странно смотреть с реки на серую громаду своего дома, на раскрытую форточку кухни с красной занавеской…

Совсем уже скоро они будут вместе вставать по утрам, вместе распахивать окна навстречу рассвету — каждый свою створку. Свадьба назначена на двадцатое июня.

Дом медленно поворачивается в солнечных лучах, со всеми своими фальшивыми колоннами и башнями в стиле сталинского ренессанса, последовательно вспыхивают и гаснут вертикальные ряды стекол.

— Когда-нибудь все же пригласи меня, — говорит Маша. — Хочется посмотреть, как ты живешь.

Родион отпрянул, выпустил ее руку. Что значит — когда-нибудь пригласи?

— Ты меня разыгрываешь, — сказал он.

Маша посмотрела на него с недоумением, в ее глазах метнулся непонятный испуг.

— Ты что же — правда забыла?

— Забыла, — грустно сказала она. — Теперь вспомнила.

Ведь она была у него — две недели назад, перед самой поездкой в Москву, они провели прекрасный вечер, потом он проводил ее домой.

Рискованный вечер, в смысле их эксперимента, вдвоем в квартире… Вечер соблазна, балансирования на самом краю, вечер удивительных переживаний…

Как же она могла забыть? Что с ней такое происходит вообще?

Глава вторая

У Чапаева

1

После этого случая Родион не на шутку встревожился, мысли о романтическом москвиче улетучились; дело тут более серьезное, совершенно непонятное дело.

Маша стала задумчивой, иногда ее глаза как бы гасли, тянуло помахать ладонью перед ее лицом: ты куда смотришь — наружу или внутрь?

Один раз она просто не узнала его: пришла на свидание, остановилась посреди площади, повернулась на каблуках, платье взметнулось, как у фольклорной танцовщицы: она явно кого-то искала, уж не Родиона ли?

Он подошел, Маша смотрела на него несколько секунд, будто пытаясь понять, чего от нее нужно этому незнакомому человеку…

Родион стал присматриваться к ней, уже в свете своего нового подозрения. Голос тот же — и вроде бы не совсем тот. Походка, кажется, изменилась. Жесты, движения… Любимый ее жест — быстро накрутить на палец локон у виска и отпустить, будто проверяя его золотистую упругость: куда он делся?

Нет, на месте. Они шли вдоль набережной речпорта, рассматривая круизные суда, мечтая о путешествии. Маша поставила ногу на кнехт, обнажив коленку, проследила за взглядом Родиона и тихо рассмеялась, накрутив локон на палец.

— Все это может кончиться потрясающим разочарованием, ты не находишь?

— В любой идее есть доля риска.

— А я вчера читала на каком-то сайте, что в последнее время входят в моду пробные браки.

— Ага. Пробные браки были всегда, только этому явлению не могли подобрать подходящего названия.

— Мы можем оказаться сексуально несовместимыми.

Родион осторожно провел пальцем по ее коленке. От таких маленьких прикосновений его бросало в дрожь. Они часто касались друг друга, именно так, кончиками пальцев. Со стороны могло показаться: вот двое, они давно близки, наверное, муж и жена…

— Неужели ты чувствуешь то же, что и я? — спросил он.

— Возможно, — сказала Маша. — Если мы друг друга не устроим, никогда не поздно будет развестись.

— Ну уж нет! В свете нашего эксперимента… Над самой жизнью…

— Какого эксперимента? — Маша посмотрела на Родиона, невинно захлопав ресницами.

В свои тридцать пять лет Родион имел довольно смутное представление о браке, а теперь и вовсе испытывал смятение. Может быть, эта девушка просто больна? И вот, за периодом ре-миссии наступает самый обыкновенный кризис? Или же — в самом деле — перед ним вовсе не Маша?

2

На следующий вечер он рисовал спектакль. Это снова была «Куропатка», первое представление с участием Марии Белой после ее поездки в Москву. Родиону пришло в голову, что его подозрения просто смешны: сейчас Маша выйдет на сцену и будет играть. Как всегда — самозабвенно, отчаянно, преодолевая Станиславского и Михаила Чехова, чуть передергивая самодовольного Раковского.

Интересно, как бы справилась с этой задачей какая-нибудь другая?

Заречная появлялась на седьмой минуте действия, и пока шла эросцена между сельским учителем и траурной дочерью управляющего, Родион рисовал свет… В такие минуты он чувствовал себя демиургом; наверное, подобные ощущения испытывает вратарь: в прямоугольной арке ворот, словно в проеме сцены, бегают и гоняют мяч маленькие человечки, а он управляет ими быстрым движением глаз.

Но все оказалось гораздо сложнее и кончилось настоящей катастрофой.

Маша играла не то и не так. Первая же ее реплика (Яне опоздала… Конечно, я не опоздала…) повергла всех в изумление. Зуев, игравший Треплева, вел диалог, время от времени заглядывая Маше в глаза, наверное, подозревая, не пьяна ли она или, может быть, что-то похуже…

Родион вдруг подумал, а не запутала ли ее в Москве какая-то секта: что, если Машу используют с некой целью? Может, загипнотизировали ее, что ли?..

Или перед ним все-таки не Маша? Ведь она играет просто невозможно, будто совсем не актриса, а какая-нибудь служащая на корпоративной вечеринке, которой поручили поздравить начальника.

В середине первого действия по спинам актеров пробежало напряжение. Это значило, что сам Раковский высунулся из-за кулисы, светит оттуда своим большим разгневанным лицом.

Меж тем раздвигается занавес маленькой сцены, за ним на пластмассовом «камне» сидит Маша, она играет Заречную, которая играет Мировую Душу: актриса, которая играет актрису. Родион запускает на задник луну, обрисовав фигуру Маши конторовым светом так, что вокруг ее золотой головки образуется тонкий ореол.

Маленькая сцена, построенная в глубине большой, зрители — настоящие зрители, пришедшие сюда с улиц города, смотрят на зрителей, вышедших из-за кулис…

Пауза затянулась. Уже через пятнадцать секунд все сидевшие в зале, даже те, кто никогда не видел пьесы, поняли, что актриса забыла текст.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: