— Я тоже, между прочим, не в пивной, — парировал тот. — Ладно. Ты вчера просил выяснить, была ли какая-то связь между первым и вторым «жмуриками», между Щербинским и Пухляковым…

— Так-так! Неужели была?

— Вот, слушай: они друг дружку знали однозначно, поскольку были, считай, родственниками.

— Да ты что! Какими же? Кровными?

— Нет. В общем, племянник и единственный наследник твоего доктора наук — Анатолий Щербинский — женат на дочке покойного профессора Пухлякова. Такие дела.

— Уже интересно. А еще что-нибудь удалось нарыть?

— Нет. Остальное все так… ерунда.

— Какая, например? — уточнил Горислав.

— Ну, например, Пухляков так же, как и доктор Щербинский, увлекался собирательством всяких подержанных книг.

При слове «подержанных» Костромиров сморщился, точно лимон разжевал, а потом протянул задумчиво:

— Вот, значит, как? Получается, профессор Пухляков тоже был библиофилом… Нет, полагаю, это совсем не ерунда.

— А чего это может нам дать? — хмыкнул следователь. — Ты, вон, у нас тоже библиофил, так что с того?

— Пока не знаю. Однако чувствую, есть тут что-то… Ну а муж и племянник Анатолий? Что представляет собой этот фигурант?

— Откуда мне знать? Я с ним не знаком.

— Ну, кто хоть он такой?

— Сейчас скажу… у меня тут записано… ага, вот! Кандидат педагогических наук, член-корреспондент… ты посмотри, он тоже, оказывается, членкор, как и ты… только не РАН, а какой-то… Международной академии информатизации. Я о таковской и не слыхивал.

— Есть, есть и такая, — нетерпеливо прервал друга Горислав. — А работает-то он где? И кем?

— Занимает должность первого заместителя директора ГПИБ. Только что это за учреждение — «ГПИБ», — мне неведомо.

— Постой-ка, постой… Так это же Государственная публичная историческая библиотека России! Ну надо же, как удачно!

— Не вижу в этом никакой особенной удачи, — проворчал Хватко.

— Просто я в настоящий момент как раз в ней и нахожусь, — пояснил ученый.

— В смысле, в ГПИБ? Ах, ну да, ты же говорил, что в библиотеке. Что ж, тогда тебе и козыри в рукава. Действуй. Только смотри, не пытайся подменить собой официальное следствие! И немедленно поставь меня в известность, если чего разнюхаешь.

— Гав-гав, хозяин, — ответил Костромиров.

— Ох уж мне эта рефлексирующая интеллигенция, — проворчал следователь, прерывая связь.

Уже через пять минут, разузнав у библиотечных служителей, где находится рабочее место заместителя их директора, Горислав Игоревич постучался в дверь кабинета. На стук вышел субъект, напоминающий ветерана рок-тусовки: в затертых до белизны джинсах, с пиратской серьгой в ухе и длинными, стянутыми на затылке в конский хвост, седыми волосами.

— Анатолий Яковлевич? — с объяснимым недоверием спросил Горислав.

— Что, похож? — фыркнул субъект.

— Простите… не имею чести быть…

— Да ладно! — отмахнулся тот, отступая в сторону. — Заходите, шеф у себя.

Проводив взглядом хвостатого рокера, Костромиров шагнул в кабинет.

Анатолий Яковлевич Щербинский оказался мужем среднего возраста и роста; курчавая иссиня-черная бородка обрамляла его выразительное лицо, точно багетная рама картину: круглые, близко посаженные глаза из-за стекол круглых же очков в допотопной роговой оправе смотрели по-птичьи пристально и настороженно; внешний облик дополняли большие залысины, делавшие его сократовский лоб еще выше и одновременно придававшие голове некоторое сходство с яйцом, и крупный, несколько вислый нос над чувственным безусым ртом с опущенными вниз уголками. Одет Анатолий Яковлевич был в пиджак зеленовато-коричневого цвета, с кожаными налокотниками и кожаными же пуговицами и брюки в тон. «Похоже, настоящий английский твид», — с уважением отметил про себя Горислав.

После краткого извинительного вступления Костромиров сразу взял быка за рога и объявил, что хочет поговорить с уважаемым Анатолием Яковлевичем о его покойном дядюшке профессоре Щербинском, точнее даже — об обстоятельствах смерти последнего.

— Сейчас я в любом случае очень занят, — сказал племянник после минутной паузы, — так что… А чем вызван ваш интерес, позвольте спросить? Со следователем я уже имел беседу, под протокол.

— О, разумеется! Дело в том, что Руслан Соломонович вчера утром позвонил мне…

— Вот как?

— Именно так, — подтвердил Горислав, — позвонил и просил срочно приехать…

— Зачем?

— Сказал, что нуждается в моей помощи. И даже намекнул, что ему угрожает некая опасность…

— Какая опасность?

— Это в том числе я и хочу для себя выяснить.

— А вы рассказали об этом звонке следователю? — строго перебил его Анатолий Яковлевич.

— Разумеется, — заверил Костромиров, — но… как бы это сказать… не встретил понимания.

— А чего же вы ждете от меня?

— Может быть, когда вы освободитесь, мы посидим в ближайшем ресторанчике? — вопросом на вопрос ответил Горислав. И поспешил уточнить: — Я приглашаю. Заодно все и обсудим?

— Хорошо, — тут же согласился Анатолий Яковлевич, — только я общепитовской кухни не приемлю. — И, с болезненной гримасой приложив руку к животу, добавил: — Желудок капризный. Давайте встретимся… у вас.

— Договорились, — кивнул Костромиров, пытаясь скрыть удивление. — Когда за вами можно заехать?

— В восемнадцать ноль-ноль. Я выйду к вам сам. Встретимся у центрального входа.

Без десяти минут шесть Горислав Игоревич уже ждал Щербинского-младшего перед Исторической библиотекой. Костромиров был несколько озадачен и заинтригован поведением кандидата педагогических наук. Во-первых, он не ожидал, что тот вообще пойдет на полноценный контакт, а во-вторых, уж вовсе не рассчитывал, что Антон Яковлевич сам буквально напросится к нему в гости. Что бы это все могло значить? И не ведет ли он какой-то своей игры?

Анатолий Яковлевич вышел из дверей «Исторички» секунда в секунду с педантичностью истинного библиотекаря.

— У вас замечательная машина, — заметил он, усаживаясь в двухместную костромировскую «Suzuki Cappuccino», — приятно, что и наш брат ученый может позволить себе подобную роскошь.

— Ничего экстраординарного, — пожал плечами профессор, — как говорится, «эгоист-класс».

— Для нас, библиотекарей, — поджал губы Щербинский, — такой класс — непозволительная роскошь.

— Меня хорошо печатают за рубежом, — счел нужным пояснить Горислав, с неудовольствием чувствуя, что начинает оправдываться. — Насчет ресторана не передумали?

— Нет, — коротко ответил Анатолий Яковлевич.

— Прекрасно, — кивнул Костромиров. — Но предупреждаю: я холостяк, поэтому разносолов не обещаю.

— Я не голоден.

Остальной путь до Фрунзенской набережной прошел в молчании.

В квартире Горислав сразу проводил гостя в кабинет, а сам отправился на кухню.

— Анатолий Яковлевич, вы располагайтесь пока в библиотеке, а я сейчас кой-чего на скорую руку… состряпаю.

— Это лишнее, — пробормотал библиотекарь, с интересом оглядывая книжное собрание Костромирова, — я говорил вам, что есть совершенно не хочу.

— Кто говорит о еде? — крикнул Костромиров уже с кухни и уточнил: — Вы что будете пить: водку, коньяк, виски, вино?

— Ничего, не беспокойтесь, — отвечал тот.

— Бросьте, Анатолий Яковлевич, вы же не за рулем.

— Тогда водку.

— Значит, под грибочки… Ну вот, все готово, прошу к столу.

Выпив рюмку и закусив, Щербинский восхищенно заметил:

— Замечательная у вас библиотека, Горислав… простите?

— Игоревич.

— Конечно. Извините. Замечательная! Столько редкостей, даже раритетных изданий. О рукописном собрании судить не берусь, ибо не палеограф и не кодиколог, но в остальном…

— Ну что вы! — отмахнулся Костромиров, учтиво отклоняя комплимент. — Ничего сверхъестественного. Вот у вашего дядюшки собрание — это да! Один Даль чего стоит! Собственно говоря, половины моей печатной коллекции и стоит.

— Вы про «Убиение христианских младенцев»? Нелепая и гнусная инсинуация. И опасная притом.