— Но как ты думаешь: что я мог почувствовать, когда, придя в тот вечер домой, обнаружил, что ты исчезла? — Джон внимательно посмотрел на нее. — Эллис была расстроена. Она просто не поверила тебе, когда ты наврала ей, что твоя мать сломала лодыжку и что ты должна незамедлительно лететь к ней в Канаду. Моей дочурке всего восемь, но знаешь, дети в этом возрасте уже очень умны и прозорливы и читают между строк не хуже нас, взрослых.

— Да, я знаю и очень сожалею, что все так получилось. Я... я просто смалодушничала. — В глазах Одри блеснули слезы. Она вспомнила доверчивое личико Эллис, и ее опять стали мучить угрызения совести. — В тот момент мне просто не пришло больше ничего в голову. В моих мыслях был полный сумбур и...

— Но почему он возник, этот сумбур? — быстро встрял Джон, и его глаза превратились в узенькие щелочки. — Вот этого я не понимаю! Почему тебе вдруг взбрело в голову бежать? Если ты решила, что не чувствуешь себя счастливой со... с нами, почему нельзя было подождать до утра и объяснить мне все спокойно вместо того, чтобы пускаться в такое паническое бегство?

— Потому что... потому что...

— Не торопись. Взвесь слова. Я тебя не гоню.

— Как ты не можешь понять, что некоторые люди совершают поступки спонтанно, под воздействием какого-то неосознанного импульса? — отчаянным голосом выкрикнула она. — Не всякий человек способен сначала все осмыслить, взвесить, а уж потом предпринимать какие-то рациональные шаги. Тут кроется одна из причин нашей с тобой несовместимости, этим объясняется, почему у нас нет ничего общего. Ничего!

— А мне думается, у нас с тобой есть немало общего.

— Я вовсе не имела в виду секс! — бросила она ему.

— Я тоже не говорю о постели! — Мужчина наклонился вперед, взял в ладони ее лицо и впился в нее поблескивающими темными глазами. — Не могу даже представить, какими ничтожными величинами мы с Эллис были в твоем сердце, девушка, если ты под воздействием какого-то неосознанного, как ты выразилась, импульса в одночасье исчезла куда-то из дома, как исчезает трусливый вор в ночи.

В этот момент официант принес им первые блюда, и Одри набросилась на свой суп с таким энтузиазмом, будто вынуждена была обходиться без первого уже многие месяцы.

— Итак, рыжик, ты хочешь сделать вид, что у нас все идет чин чином? Что ж, прекрасно. Будем вести себя, как воспитанные взрослые люди. Может быть, для начала вежливо побеседуем о снеге, луне и звездах? — Он весело расхохотался. — Да, кстати, как ты чувствуешь себя здесь, в родном Оуэн-Саунде после Нью-Йорка? Есть какая-нибудь разница? А если есть, то в чем конкретно?

Джон глубоко вздохнул и потер пальцами отяжелевшие веки. Казалось, он начал прогибаться под неимоверным грузом какого-то незримого камня, свалившегося ему на плечи и спину. Она хотела дотянуться до него и погладить его руку, чтобы он поверил: все у них будет хорошо. Но мгновенье миновало, она не протянула ему руку, и он в поддержание светской беседы грустным тоном пробормотал:

— Иногда бывает так тяжело возвращаться в родное гнездо, из которого уже давно улетел. Не так ли, рыжик?

После этих проникновенных, задушевных слов Джона у Одри отлегло от сердца, и она подумала, что, возможно, пик их конфронтации пройден. Теперь мысли женщины зароились вокруг одного вопроса: как он прореагирует на ее сообщение о том, что она забеременела от него?

— А чем ты здесь в основном занимаешься? Встречалась ли со старыми друзьями? Может быть, тоже посидели в ресторане? — спросил он.

— До друзей как-то все не доходило дело... В последние дни я стала почему-то больше уставать и поэтому редко выбираюсь из дома. — Его взгляд насторожился, и она поспешно добавила: — Нет, со здоровьем это не связано. Скорее всего с погодой. Я вообще плохо переношу зиму, и когда она приходит, у меня наступает как бы состояние спячки. С Эллис осталась Алберта?

Джон утвердительно кивнул и откинулся на спинку стула, чтобы дать возможность официанту поставить перед ним основное блюдо — жареную треску с овощами. Когда они бывали в ресторанах, он почти всегда заказывал рыбу. Почему ей запомнилась такая мелочь, связанная с ним? И сколько еще других штрихов и фактов, имеющих отношение к Джону, отложила в своих хранилищах ее память, чтобы она не забывала о нем во все последующие годы жизни? Одри тряхнула головой и спросила:

— Значит, ты улетаешь... завтра утром?

— Ближе к обеду. А какие планы у тебя? Когда ты собираешься вернуться в Нью-Йорк? И собираешься ли вообще?

— Я сейчас ничего не знаю... — Ее голос вдруг совсем ослаб.

— Может быть, ты решила поставить крест на наших отношениях? Может, в этом все дело? Тогда сразу посвяти меня в свои замыслы, чтобы я не носился, как челнок, между Америкой и Канадой.

— Никаких таких замыслов у меня никогда не было! — выпалила Одри и тотчас густо покраснела.

Джон промолчал, а девушка вновь тряхнула головой и тяжко вздохнула. Пронизывая ее взглядом, он сказал:

— Объясни же мне, зачем тебе понадобилось придумывать всю эту историю о том, будто ты уехала в Оуэн-Саунд, потому что просто струсила, смалодушничала? Тебе не нужно ничего скрывать от меня. Поделись со мной всеми своими переживаниями. Ведь я не собираюсь мстить тебе, так что нет причин, чтобы ты пускалась в бега. Проблемы не исчезают, если человек убегает от них. Из собственного опыта я знаю: чем безогляднее отмахиваешься от какой-то проблемы, тем тяжелее, зримее нависает она над твоим горизонтом.

— Но я действительно смалодушничала, Джон. — Одри понимала, что все, о чем он только что сказал ей сейчас, было правдой. — Я не хотела разрыва наших отношений, но я... — Положив нож и вилку, она уперлась локтями о стол и вперила опустошенный взгляд в тарелку с пищей, к которой даже не прикоснулась. — В конце концов я поняла, что не создана для любовных утех. Сначала я думала, что они увлекут меня или я увлекусь ими, но все оказалось гораздо сложнее... Когда я перебралась в Нью-Йорк, мне казалось, что этот огромный город даст мне жизненный опыт, расширит мой кругозор, разовьет ум, но...

— Ты выросла в большой семье, Одри, и с самого детства многие твои проблемы решали за тебя те члены семьи, которые были старше тебя, в том числе, естественно, и твоя мать. — Джон осторожно, ласково взял ее за локоть. — Поэтому Нью-Йорк, в котором ты оказалась одна среди сотен тысяч чужих людей, должно быть, произвел на тебя шокирующее впечатление, особенно поначалу. Ведь так?

Она пожала плечами и произнесла:

— Во всяком случае, приехав в самый большой город Америки, я надеялась превратиться в умудренную опытом, эрудированную женщину. Но, увы, мне никогда не суждено стать таковой. Поэтому я и сбежала.

— Я все это знаю и понимаю, — тихо сказал Джон.

— Ты вообще меня не знаешь!

— Нет, знаю и даже лучше, чем знаешь себя ты сама.

— Я так и думала, что ты выдашь нечто подобное.

— Хочешь сказать, что я предсказуем? — Он мягко засмеялся и нежно погладил большим пальцем ее руку. — В таком случае ты, возможно, предскажешь мой ответ на вопрос: почему я примчался вслед за тобой в Оуэн-Саунд?

— Потому что ты был раздражен моим бегством из твоего дома — вот мое предположение.

— Нет. Я прилетел сюда вслед за тобой не потому, что был вне себя от ярости или испытал унижение и боль после твоего бегства. Я примчался в Оуэн-Саунд для того, чтобы забрать тебя и увезти туда, где теперь твое место.

— До тебя не дошло ни слова из того, что я только что сказала минуту назад!

— Я четко расслышал все, что ты сказала, рыжик. Но, разумеется, я все еще не услышал трех слов, которых ты так и не произнесла. Трех коротеньких слов, которые погнали тебя в эту канадскую глушь.

— Я... — Одри бросила на него жаркий, мечущийся взгляд. — Я... я люблю тебя, Джон Моррисон.

— Разве было так трудно произнести эти слова раньше?

— И тем не менее я не собираюсь лететь обратно в Нью-Йорк, чтобы снова раздвигать перед тобой ноги в твоем кабинете во время утреннего кофейного ритуала! — резко бросила она ему в ответ. — Я не хочу быть твоей шлюхой, или, в твоем облагороженном варианте, любовницей.