«Лорэн, — говорил он, — мы просто не можем себе всего этого позволить!»

Она плакала, и тогда начинался трудный подъем с препятствиями на вершины спора, после которого всегда наступало примирение. Но эти сцены на много дней оставляли у него тошнотворное чувство беспокойства: бывали произнесены слова, которые его горько уязвляли. «Ты заставляешь меня жить здесь, как какое-нибудь животное, — плакала Лорэн. — Нет телевизора, какая-то древняя стиральная машина, а мне приходится видеть в журналах такие замечательные розовые стиральные машины! И женщин в красивых платьях, и если бы папа не дарил мне деньги, я не смогла бы даже купить себе немного духов!»

Тайлер не хотел, чтобы отец Лорэн давал ей деньги.

«Почему же? — резко спрашивала она. — Это лишает тебя твоей дурацкой мужественности?»

Через некоторое время, когда они начинали спорить о деньгах, она просто заявляла: «Я не желаю этого слышать», — и отворачивалась.

Тайлер понимал, что со временем ему придется переехать в более крупный приход, где он станет получать больше денег и где будет больше людей, с которыми Лорэн сможет общаться. Но он полюбил этот городок — Вест-Эннет. Ему нравилось жить далеко за городом, ходить пешком в город в сапогах, под которыми скрипит плотно слежавшийся снег. Ему нравились лица его прихожан, когда они глядели на него по воскресеньям. Он любил запах кофе в комнате для собраний после службы, когда сам он ходил между прихожанами, расспрашивая кого-то о детях, кого-то — о работе, еще кого-то — о проблемах с машиной, потому что ведь всегда у кого-нибудь возникают проблемы с машиной.

Летом в воскресные дни он любил поплавать в озере, проехав много миль на велосипеде, чтобы расслабиться после чтения проповеди. Мчась мимо фермерских домов, посреди широких полей молодой кукурузы, видя вдали извивающиеся стены, уходящие к горизонту, он испытывал То Чувство и, крутя педали, возносил хвалу за прекрасный, прекрасный Господний мир.

В воскресные вечера они ели на ужин блинчики, а потом он сжимал Лорэн в объятьях.

Но что-то ушло. Когда он говорил ей: «Я люблю тебя», она улыбалась, но не отвечала. Если он спрашивал, не случилось ли что-нибудь, она пожимала плечами и отодвигалась. Чувство неловкости сидело с ними за столом, укладывалось с ними в постель (она теперь не хотела, чтобы он трогал ее груди, когда они занимались любовью), чувство неловкости следовало за ним утром, когда он брился в ванной. Но тут Лорэн забеременела снова, и Тайлер почувствовал, что счастье снова заливает их фермерский дом.

Кэрол Медоуз услышала о Маргарет Кэски много всякого.

— Она ужасно недоброжелательна, — говорила Лорэн, наблюдая, как Кэтрин с Мэттом играют на полу с кастрюльками и сковородками, ставя их одну на другую, пока высокая пирамида с грохотом не рушилась, а потом начиная все сначала. — Она холодная, как у ведьмы титька.

— Как грустно за Тайлера, — сказала Кэрол.

— Да он же этого не замечает. Он вообще ничего не замечает, кроме того, сколько бензина я трачу, разъезжая на машине.

Кэрол не хотелось ничего этого слышать. Ей очень хотелось сказать, что счастье в замужестве, по ее мнению, не так трудно обрести. Просто нужно отдавать себя. Одной из причин, почему Кэрол не слишком часто встречалась с другими женщинами Вест-Эннета, было то, что они постоянно жаловались на своих мужей, а ей это не нравилось. «Да они просто ноги о них вытирают», — говорила она Дэвису. Споры из-за того, куда повесить рулон туалетной бумаги, — такие стычки, по ее мнению, не имели никакого смысла. И она подумала, что, если Лорэн тратит слишком много бензина, ей просто следует постараться тратить его как можно меньше. Такое мелочное перетягивание одеяла туда-сюда могло постепенно выщербить семейную жизнь, могло наверняка повлиять на чувства мужа и жены друг к другу в постели, а для Кэрол любые мелочи ее интимных отношений с Дэвисом были таким даром, который она никак не хотела утратить и даже подумать не могла о том, чтобы нанести этому дару урон.

Вернувшись из поездки в Массачусетс, Лорэн сказала Кэрол — и большие карие глаза ее вдруг наполнились слезами:

— Тайлер ужасно разозлил моего отца.

Черная струйка глазной туши медленно ползла по ее щеке, пока Лорэн не стерла ее бумажным платком, поданным ей Кэрол.

— Ох ты господи, — отозвалась Кэрол и откинулась на спинку кресла.

— Тайлер сказал… — Лорэн достала пудреницу и кончиком безымянного пальца коснулась кожи под глазами: жест был естественный и элегантный. — Тайлер сказал, что предпочитает не говорить о политике, но все-таки ввязался. — Лорэн защелкнула пудреницу, и чуть заметная судорога боли вдруг пробежала по ее лицу.

— Они всерьез поспорили или это было просто обычное мужское соревнование, кто кого перещеголяет?

— Не знаю. Может, и соревнование… Только я старалась не вслушиваться, потому что это так скучно, но Тайлер бывает порой так, понимаете, бестактен: он говорит о религии.

Кэрол добродушно кивнула:

— Мужчины любят говорить о своей профессии.

— Но — о религии, Кэрол! Я уверена, что намного интереснее слушать Дэвиса, когда он говорит о естественных науках.

— Религия — интересная тема. Она кажется мне очень интересной.

Лорэн запустила руку в густые, пышные волосы, розовый лак на ее ногтях поблескивал сквозь красно-рыжие пряди.

— А моя сестра улеглась в постель с Джимом Бирсом.

Кэрол помолчала.

— Джим Бирс — ее жених? — спросила она наконец.

— Нет. Предполагалось, что он был моим женихом.

Кэрол наклонилась и протянула обоим ребятишкам по грэм-крекеру. ^[71]

— Значит, Джим — это кто-то, кого вы любили?

— Думаю, да. Да, любила.

— И что же случилось?

— Моя сестра… Ох, она такая кретинка, Кэрол… Моя сестра рассказала ему, что у меня были все эти другие парни.

Кэрол не знала, что сказать на это.

— И это правда. У меня действительно было много парней. Тайлер про это не знает. Вы считаете, Тайлеру следует знать об этом?

Лицу Кэрол стало очень жарко.

— Я думаю, важно то, что вы с Тайлером чувствуете друг к другу сейчас.

— Так вот, моя сестрица рассказала Джиму, это случилось несколько лет тому назад, а Джим сказал, ну, что он не может жениться на такой, понимаете? А теперь она улеглась с ним в постель.

— Откуда вы знаете?

Лорэн подняла на Кэрол большие глаза, в которых блестели слезы:

— Она сама мне сказала на прошлой неделе, когда я домой ездила. Будто этой ужасной сцены между Тайлером и моим отцом было недостаточно, она сообщила мне об этом в спальне, когда я укладывала дочкины вещички, просто сказала — так, между прочим: «Я переспала с Джимом Бирсом. А Джим сказал: „Теперь, когда я поимел обеих сестричек Слэтин, я понимаю, о чем все толкуют“».

— Лорэн, это гадко! Кто он вообще такой?

— Выпускник Гарвардской юридической школы. — Теперь Лорэн выглядела совершенно изможденной. Она махнула рукой. — О, да это не имеет никакого значения. Не говорите никому, про что я вам тут рассказываю.

— Разумеется, не скажу.

— А потом мне пришлось выслушивать весь этот вздор. Тайлер говорил про то, как Карл Маркс утверждал, что все грехи совершаются во имя религии, или что-то вроде того… Кэрол, я хочу сказать — ну кому это может быть интересно? А папа сказал: «Тайлер, это не религия правит миром, а нефть».

— Нефть?

— Нефть. — Лорэн теперь пристально следила за Кэтрин, которая в этот момент колотила мягкой игрушкой по руке Мэтта. — А ну-ка, солнышко, прекрати это немедленно.

— Да они просто играют, у них все прекрасно.

— А Тайлер сказал, это все равно что спорить о яблоках и апельсинах. А папа говорит, нет, речь идет о нефти и блевоте.

— О блевоте? Он что же, уравнял религию с блевотой?

— На самом деле, я так не думаю. Но он сказал, когда мы ехали обратно сюда: посмотрите на все эти машины на дороге — им же всем требуется бензин, и откуда, по мнению Тайлера, он берется? Из Персии — Ирана. И очень хорошо, что шах сменил того ужасного парня, иначе через несколько лет мы даже не смогли бы приезжать к ним в Массачусетс — в стране не стало бы нефти для бензина. А Тайлер сказал, что не может не согласиться со всем, что папа говорит, только он не соглашался. И он как-то папу завел. Папа сказал, что люди плохо представляют себе, сколько труда требует управление нашей страной и сохранение ее безопасности.