У самой Гогиной двери она отошла в сторону, пропуская Алексея. Он без стука открыл дверь… и отшатнулся.

За дверью не было комнаты. Там рос лес. От двери начиналась тропинка, было солнечно, приятно веял ветерок, жужжал шмель, лес был темный, еловый, с густым подлеском…

— Алексей, оглянись, — услышал он девичий голос и обернулся.

В коридоре, рядом с дверью, ведущей в лес, стояла… Женька, это была Женька, но ей вовсе не было одиннадцати лет, а по меньшей мере восемнадцать, и она совсем не походила на мартышку, и не было никакой скакалки в ее опущенных руках… Собственно, ничто не напоминало в этой девушке Женьку, и тем не менее Алексей, не колеблясь, понял, что это — она. Женька улыбалась загадочно и мягко.

— Теперь иди, — ласково сказала она.

Алексей даже зажмурился на секунду от удивления, а когда открыл глаза, коридор был пуст. Он вонял дезинсекцией, а из открытой двери, от леса тянуло запахом трав.

Алексей шагнул за порог, закрыл дверь и оказался на тропинке, ведущей в лес. Он сделал шаг, два, оглянулся — сзади не было ни двери, ни дома, а только тропа, тянущаяся через поле. Он медленно пошел к лесу.

Алексей до леса не дошел. Сзади, с открытого поля, налетел стремительный и жесткий порыв ветра, подхватил его, поднял выше деревьев, повлек над лесом. Алексей ощутил на себе такой же черный плащ, какой был на нем в прошлом «не-сне», и теперь окончательно стало ясно, что — никаких снов, все взаправду…

— Чудес не бывает, — услышал он совсем рядом голос Гоги и осмотрелся по сторонам.

Все были в сборе. Развевались черные плащи за спинами, свистел ветер, ветви елей проносились под ногами. Молчаливым каре мчались Гога, Паша, Страдалец, Ненила… то есть, извините — Неонилла… старые, со сморщенными лицами, но зримо переполненные злой, нетерпеливой энергией Чернодыровы…

Лес начал редеть, показалась обширная поляна, на ней — добротный двухэтажный домик из красного кирпича, с высокой печной трубой… Ветер постепенно стих, и семь странников плавно опустились к самой земле, зависли в метре от нее. По двору гуляли сонные куры и горделивый петух. Наверное, он почуял неладное, напрягся, выпрямился, повел вокруг бешеным кровавым глазом и грозно прокукарекал. Гога усмехнулся и сделал неуловимо быстрый жест — одновременно рукой и плащом. Петух сразу сник, виновато убежал в угол двора и там начал поспешно клевать зернышки… Людей не было видно, щебетали птицы, светило нежаркое солнышко…

Сначала почти неслышный за щебетом и кудахтаньем воз ник отдаленный топот… Очень дальний, еле слышимый ко нский топот. Скоро он стал ясным… громким… он нарастал, и вот во стороны дороги, ведшей через лес к дому, появилась несомая удалой шестеркой коней — карета, украшенная тонкой золотой резьбой, с замысловатым гербом на двери: перья, павлины, скрещенные мечи, крепостные башни, львы на задних лапах… На козлах сидел паренек лет семнадцати в зеленом кафтане, ботфортах и берете с развевающимся на ветру плюмажем. Юный кучер осадил шестерку у самого крыльца. Немедленно отворилась тяжелая высоченная дверь дома, и появились один за другим: невысокий пузатый мужчина лет пятидесяти в коричневом камзоле, полная белокурая дама в пышном белом платье и две девушки лет по двадцати в платьях попроще, но тоже дорогих — одна в розовом, другая в голубом. Изкареты степенно, неторопливо выбрался пожилой мужчина в скромном черном кафтане, но с тяжелой золотой цепью на груди. На цепи висела круглая, тоже золотая медаль размером с пятерню.

— Мир вашему дому, — низко поклонился приезжий, и хозяева ответили ему таким же приветствием и таким же поклоном.

— Его величество король Фердинанд-Август, — торжественно и громко продолжил приезжий, — и его высочество принц Себастьян-Николас удостаивают почтенного Андреаса фон Биркенау с семейством приглашением посетить королевский бал, который будет иметь место быть сегодня вечером в замке.

— Глубоко тронуты сим великодушным приглашением, — в тон ему ответил хозяин, — и с благодарностью принимаем столь высокую честь.

Хозяин поклонился и продолжил попроще:

— Не желает ли почтенный господин Франц отдохнуть в нашем доме, выпить бокал вина или кружку пива?

— Ох, господин Андреас, врать не буду — устал, но — увы — не могу воспользоваться вашей любезностью…

— Ну пива-то? Холодненького, домашнего? — Хозяин умоляюще протянул руки.

— И не уговаривайте, Бога ради! Я уж и так с ног сбился, а мне еще фон Теплица приглашать, и Миттельшнауцера, и Виртсшафта, и Горденауэра… и все скорей, скорей…

— А что, позвольте узнать, за причина устраивать бал задолго до сезона? — осторожно осведомился фон Биркенау. — И с такой поспешностью?

Гонец короля тяжко вздохнул.

— Его величество в крайнем нетерпении. Два дня тому назад приехавший из Ассирии великий астролог Мельхиседек сделал важное пророчество: если принц не женится до Рождества, он останется холостяком на всю жизнь. Его величество весьма встревожился и приказал немедленно собрать на бал всех девушек из лучших семейств королевства…

— Значит, смотрины? — встрепенулась, супруга фон Биркенау.

— Можно и так сказать, уважаемая госпожа Августа, — согласился гонец. — Его высочество принц, правда, заявил, что пока не желает жениться, но воля короля… Так что Анна и Мария имеют возможность испытать счастье…

Девушки разом зарделись и застыли в глубоком реверансе.

— А при чем тут тогда Горденауэр? — недовольно произнесла фрау Августа. — Его Лизхен столь хороша собой, что от одного ее вида дети плачут…

— Список приглашенных, — развел руками гонец, — составил лично его величество…

— Гусыня, — тихо сказал Биркенау, — знаешь ли ты, каковы доходы красильных и кожевенных мастерских Горденауэра?

Госпожа Августа фыркнула, но спорить не стала.

— Ну что ж, — печально вздохнул гонец, — не смею дольше задерживать ваше внимание, пора в путь…

Снова обменялись поклонами, Франц тяжело забрался в карету, юный кучер щелкнул бичом, и, подняв тучу пыли, великолепная шестерка выкатила со двора раззолоченную карету. Как только она скрылась в лесу, раздался дружный крик Анны и Марии: «Ура! Бал!» Семейство поспешно скрылось в доме.

Алексей поглядел на своих спутников. Медленно, плавно приближались они к дому, плащи поникли и волочились, касаясь земли… Алексей вновь взглянул на дом — и чуть не вскрикнул: его стены стали прозрачны. Алексей видел и суматоху, поднятую девушками, и служанок, метавшихся по комнатам под командирские крики фрау Августы, и господина Андреаса, в подвале цедившего из огромной бочки в объемистую кружку темно-коричневое пиво, и некую девушку в трубой посконной рубахе-платье, осторожно спускавшуюся по узкой лестнице в этот подвал…

— Отец! — резко сказала девушка. И тот от неожиданности чуть кружку не выронил. — Отец! Король устраивает смотрины? Это правда?

— Да, милая. Гонец Франц пригласил нас, — робко ответил господин Андреас.

— Нас, значит, и меня, так я понимаю?

— Н-ну, как тебе сказать, — замялся Биркенау.

— А тут и говорить нечего, — оборвала его девушка. Разве я не Грета фон Биркенау? Или есть другие мнения?

— Ну что ты, Золушка, что ты, конечно, ты — фон Биркенау, тут нет двух мнений…

— И что я надену?! Может быть, эту гадость? — Девушка брезгливо дотронулась да своей рубахи.

— Но, милая, пойми, ты ставишь меня в крайне неудобное положение…

— Ты сам залез в это положение девятнадцать лет назад, так что не жалуйся!

— Я боюсь, Августа будет возражать…

— Конечно, будет! — перебила его девушка. — Еще как будет! Для ее дочечек даже Лизхен Горденауэр — конкурент, а что уж обо мне говорить!

— Но пойми, милая, всю деликатность ситуации…

— Я — фон Биркенау? — опять перебила она отца, — Так в чем дело? Достаточно того, что девятнадцать лет я торчу на кухне, вожусь с очагом и грязной посудой. Ведь она согласилась, чтоб я носила твою фамилию, отец? Ну так хоть раз в жизни я могу вести себя достойно этой фамилии?! И твоя толстая Августа может лопнуть от злости — я все равно поеду на бал!