…Образовалась спокойная пурпурная гладь, а по ней ползли, ползли фиолетовые, синие, голубые, сиреневые, лиловые, благоухающие гвоздикой кляксы; они чернели, но, не становясь совершенно черными, вдруг задергивались лимонной, или янтарной, или золотистой анисовой пленкой, та клокотала аммиаком, вскипала бурой пеной, сквозь нее пробивались изумрудные кориандровые пузыри. Пузыри эти, словно аэростаты, тянулись вверх, пучились, но на части не разлетались, не отрывались от перламутровой теперь уже, пахнущей сеном глади, — вырастали удушливыми сернистыми колоннами, и между ними били ослепительные лучи.

Лучи имели зернистую структуру, по ним вились серебряные нити, и вот уже миндальное кружево серебра, лавролистные арабески, фисташковые спирали, мускатные дуги, ментоловые кольца, кофейные змеящиеся пунктиры, липовоцветный сапфирный туман, сандаловый алмазный блеск, коричное хрустальное мерцание, и нити утолщаются, становятся прозрачными, в них игра света, пыль книжных фолиантов, зайчики, йодистые водоросли, искорки, лесная гарь, вихрение, мята, еще один взрыв, снова буйство миллиона цветов и оттенков, дуновение из ботанического сада, открытая настежь дверь восточной кухни, чад лаборатории алхимика, воскурения богам, снова почки, колонны, кляксы, пузыри, пена, серебряный серпантин, и еще взрыв, но взрыв наоборот, и все разрозненные, окрашенные утренней зарей, и полуденным прибоем, и закатными облаками, и лунной рощей, и вечерней росой части принадлежавшего мне целого слетаются к ослепительной точке моего «я» и превращаются в меня-во-плоти…

Я бросил взгляд на корабельный хронометр. Эксперимент, как и планировалось, длился минуту. Я же провел в цветовом аду — или раю? — час, день, год, вечность… не знаю сколько. Времени ТАМ не было. Я не успел обернуться, чтобы посмотреть, что стало с экипажем: на меня обрушился мрак. Сознание померкло, и время провалилось еще раз, теперь уже в бездну лишенной запаха черноты…»

Снова прозвучал тихий щелчок. Фонна кончилась, а в памяти моей возник тот день, когда экспедиция вернулась на Землю.

Помню, лишь только я узнал, что экипаж прошел «контроль», как тут же вывел со стоянки «квадригу» и помчался к Психологу. Мне хотелось одному из первых узнать о результатах эксперимента, и я не думал, что Психолог откажет: давняя дружба связывала нас. Восемь лет назад, в день совершеннолетия, мы вместе сдавали профиль.

Я погнал «квадригу» в верхнем слое шоссе. В сущности, это было довольно неразумно: у меня барахлил задний левый узел. Однако перспектива возможной поломки, а следовательно, и задержки, была весьма туманной, и я несся над «триерами» и «пушинками», а еще ниже — медлительными «фаэтонами» и «феями», полностью отдавшись одной мысли: удался эксперимент или нет. Интроспекция вакуума — вот о чем мы все тогда думали.

Внезапно левую ногу кольнуло. Так и есть: «больной» узел отключился. Я немедленно погасил пульсацию и пронзил голубоватое марево перепонки, входя в правый ряд второго слоя. Разумеется, надежда добраться до цели с меньшей скоростью и всего на трех узлах оказалась эфемерной. Повреждение грозило коллапсом всей двигательной системы, поэтому диспетчерская дороги взяла управление «квадригой» на себя, и очень скоро я уже бродил вокруг машины в нулевом слое, отчаянно посылая сигналы о помощи. Сжалился надо мной возничий «фаэтона». Он как раз направлялся со свежими фруктами в район, где жил Психолог, и согласился потерять пару минут, чтобы, спустившись в «нулевой», захватить меня.

Короче говоря, я попал к Психологу на час позже, чем предполагал. Этот час все и решил. В дверях я столкнулся с группой врачей. Шедший впереди седоватый мужчина нес диагностер.

— А как вы об этом узнали? — одновременно печально и резко спросил он меня.

— О чем «об этом»? — не понял я и только тут заметил на стоянке характерный каплевидный силуэт реанимационного «рапида».

— Он к живому ехал, не к покойному, — подтолкнул первого в спину кто-то из группы, видимо коронер.

— К-как, к покойному? — уже догадываясь, но не веря, не желая верить, выдавил я из себя.

— Кровоизлияние в мозг… — Врач с диагностером пожал плечами и, чуть помедлив, направился к «рапиду». В доме уже шла молчаливая, чужая и несвойственная этому жилищу суета…

Монолог Психолога я выбираю намеренно. Мне хочется услышать его голос. Желание делать привычную ставку на случай пропало. Помимо всего прочего, эта фонна заслуживает особого моего внимания. Она — единственная из всех прочих — не просто первичная, случайная, порожденная тупиковой ситуацией запись сумбурных размышлений и предварительных скороспелых выводов. Это звуковое письмо, и оно имеет своего точного адресата. Форма странноватая, если детально представить себе момент возвращения экспедиции. Первые часы на Земле, эксперимент еще не осознан, расшифровка поведения приборов только предстоит, расшифровка энцефалометрии — тем более неизвестно: удастся ли, — мысли разбредаются, диктуется первое, что приходит в голову. И вдруг — письмо… Не жене, не дочери, что было бы естественно. Адресовано оно мне…

«Здравствуй, дружище! Как бы тебе вернее объяснить, что с нами произошло? Постарайся не удивляться: понятия не имею. Впервые в жизни попал впросак. Что самое глупое в этой истории — никто и представить не мог, будто наша экспедиция расшибет лоб, помимо прочего, и о психический барьер.

Роль моя, казалось, была второстепенной. Ты ведь знаешь, более всего я был загружен на предварительной стадии подготовки, когда мы синтезировали психологическую совместимость экипажа, учитывали все возможности неудачи и старались заранее свести на нет все связанные с ней виртуальные депрессивные явления, а самое главное, готовили членов экспедиции к преодолению «рубежа достижимости». Иначе — искали меры, чтобы рассудок каждого сумел перебороть шок от встречи с Неведомым, каким бы «экстравагантным» — конечно же, в изначальном смысле этого слова — оно ни оказалось. В пространстве моя функция сводилась к минимуму: контроль, контроль и еще раз контроль. Ну и, естественно, биодатчики.

Итог, с которым я хочу тебя ознакомить, куда как плачевен. Я, видимо, стану главной фигурой при анализе результатов и… боюсь, ох как боюсь этого! В голове ни одной позитивной мысли. Это первое. Эксперимент потерпел полную неудачу, но возможность такой неудачи в наши априорные расчеты не входила и войти не могла. Это второе. Третье, хотя далеко не последнее: мы действительно столкнулись с Неведомым, однако это Неведомое оказалось не только за пределами постижения, но и за пределами того, что мы в период подготовки иронически называли «экстравагантным», то есть за пределами «запредельного».

Посуди сам. Мы ставим опыт над вакуумом. Техническая часть программы удалась: пустоту в силки загнали. И… тут же из экспериментаторов превратились в подопытных кроликов. Что-то начало ставить эксперимент над нами. Причем масштабы этого неожиданного опыта, цель его, механизм оказались явно не по силенкам нашим — увы, «готовым ко всему» — мозгам.

Коротко расскажу о биометрии. Например, кардиограммы: ровнехонькие параллельные линии. Пиков, зубцов, хотя бы дрожаний нет. Ergo, сердца не бились, так, что ли, получается? Дыхание — 80 вздохов в минуту. Это при полной-то остановке сердца! Если верить самописцам, впрочем. Давление: верхнее — норма, нижнего НЕТ!!! Не зарегистрировано. Температура тела — минусовая! Энергопотенциал тела нулевой, зато мускульное напряжение — полная каталепсия. Подробно с энцефалограммой я тебя знакомить не буду, замечу только: все ритмы сошли с ума. Или биодатчики сошли с ума. Или я сошел с ума. Как считаешь, а? И учти: общий диагностер дает резюме: состояние экипажа в пределах нормы, патологических отклонений нет, а индикатор рефлексов — один во всем приборе! — мертво стоит на самом предельном значении красного интервала: глубокая кома. Таким вот образом…

Что касается энцефалометрии, здесь могу сказать только одно. И слова мои подкрепляются не сенсорографическими выходными данными, раскодировать которые я просто не способен, а, так сказать, нашим изустным «гептамероном». Видишь ли, перед тем как войти в атмосферу Земли и совершить посадку, мы покружились чуть-чуть по эллиптической орбите, рассказывая друг другу о том, что каждый видел в минуту эксперимента. Коллекция новелл, честно говоря, потрясающая. Хотя и, безусловно, параноически-бессмысленная. И во всех отношениях необъяснимая.