Когда они вышли из кафе, Карнеадес заметил, что Ставрос наблюдает за ними через витрину магазина на противоположной стороне улицы.

Галинос предложил отправиться к площади Вардариу. Беседа едва теплилась, и лишь однажды Карнеадес опять насторожился. Это когда Галинос сказал: «Такие проблемы нужно обсуждать в более широком кругу. Ясность — это все!»

На площади Вардариу Галинос заинтересовался ее историческим прошлым, спросил о создателе памятника Константину. Они остановились на время перед монументом, и вдруг Карнеадес услышал за спиной пьяный крик. Он оглянулся и увидел, как Ставрос наседает на щуплого юношу, по виду типичного янки, и орет не переставая.

— Я не позволю всяким бездельникам фотографировать меня! Сначала пусть спросят, а потом фотографируют! А ну отдай фотоаппарат, слышишь, ты, сморчок! — Вырвав аппарат из рук американца, он открыл камеру.

— Ну, это уж слишком, — процедил сквозь зубы Галинос.

— То есть как это? — удивился Карнеадес. — Если американец фотографировал нашего земляка без разрешения, то это наглость с его стороны. Мы ведь, в конце концов, не племя дикарей.

— Тоже верно. Но на все есть свои манеры.

Карнеадеса разозлило то, что Галинос в этой ситуации чисто инстинктивно не встал на сторону рабочего-грека.

Испуганный иностранец звал на помощь, и столь храбрый доселе пьяный грек предпочел поскорее унести ноги. Карнеадес с облегчением заметил, что Ставросу удалось скрыться. Он предложил Галиносу уйти с площади, не то появится полиция и их задержат как свидетелей. Полиции сейчас везде полно, долго ждать ее не придется.

У Карнеадеса пропало всякое желание продолжать беседу. Нужно немедленно переговорить с Дафной и со Ставросом. Он взглянул на часы, удивленно поднял брови и вдруг заторопился, утверждая, будто ему предстоит важная встреча. Они условились увидеться завтра у кинотеатра «Титан» на улице Каролу Диил.

Галинос нерешительно посмотрел ему вслед. Сначала им овладело желание выследить Карнеадеса, но он передумал. Если Карнеадес заподозрит его хоть в мелочи, только он его и видел.

Исходом дня Галинос был недоволен. Причем неудача с пьяным моряком или грузчиком его как раз совсем не трогала. Наоборот, это кстати: пусть консул Мэрфи почувствует, каково оно на деле. Во всяком случае, его сотрудник вел себя как растяпа. Но и он, умный человек, которого сейчас зовут Галинос, тоже допустил ошибки. О них не будет ни звука в его отчетах.

Они встретились в таверне в Като Тумпа. Здесь рецина[2] была дешевая, здесь, среди громкоголосых торговцев, рыбаков и виноделов, было легко затеряться.

— Ясно как день — он тебя фотографировал, — сказал Ставрос. — В первый раз я подумал — случайно. Но потом он щелкнул еще два раза; и я был сыт по горло.

— А вдруг это совпадение? — предположил Карнеадес.

— Как бы там ни было, мы не любим, чтобы нас фотографировали.

Карнеадес рассказал обо всем по порядку, и Ставрос еще больше насупился. И то, что Галинос транжирил деньги, и его оговорка насчет решающего звена, и его отношение к инциденту на площади — все говорило о том, что революционер он неопытный.

— С кадрами сейчас трудно, — сказал Карнеадес.

Ставрос кивнул:

— Лучших бросили в тюрьмы на островах, или они эмигрировали. Партия вынуждена прибегать к помощи неопытных работников. Ошибки тут неизбежны. Наша задача — по возможности выравнивать положение. С человеком, характер которого еще не сложился, за которого нельзя поручиться на все сто, нужно обращаться осторожно, как со стеклом. Имея с ним дело, нужно ограничиться только его прямой задачей. Он в Салониках не представитель ЦК, а связной. Ему незачем знать ни о чем другом, кроме того, что должен знать связной. Никаких имен, никаких адресов, явок, никаких встреч с нами. Тебе будет нелегко, знаю. Он захочет настоять на своем — никаких уступок! Никаких, слышишь?

— А насчет Монастериотиса?

— В этом вся загвоздка. Придумай что-нибудь. Сдерживай Галиноса, пока мы его не проверим. Дай ему денег, чтобы мог еще пару дней прожить в гостинице.

— Мы тут с ума посходили, — всплеснула руками Дафна. — Людям, которых мы знаем как родных, не доверяем, а человеку, о котором не знаем ничего, кроме того, что ему известен пароль, должны доверять как самим себе?! И еще — я беспокоюсь за Монастериотиса. Его никак нельзя ставить под удар. Пусть даже нам придется оплачивать Галиносу гостиницу целый месяц.

— Боже упаси! Целый месяц! К этому времени он давно должен быть дома. Что афинянину делать так долго в Салониках, если ярмарка закрыта? Даже самые любознательные туристы-иностранцы не остаются здесь на такое время.

— Нам необходимо что-то предпринять… Погоди… у меня как будто есть идея. Ты говорил, он элегантен? Оденься получше и сходи с ним в «Доре». Мы с Анастасией будем сидеть на террасе. Для приличия возьмем с собой молодого Стефанопулоса.

— К чему эта затея?

— Пока еще не знаю, но вместе с Анастасией мы что-нибудь придумаем…

Сообщение Х211 начальнику политической полиции, копия господину министру внутренних дел:

Карнеадес — враг греческой революции, которого нужно уничтожить, если мы хотим покончить с нашими либералами, интеллигенцией и коммунистами. Он дисциплинирован, умен и осторожен. На назначенную встречу пришел минута в минуту. Я нарочно опоздал на восемь минут. Когда я появился, он собирался уходить. Это показывает, что к правилам подполья он относится очень серьезно. Другие заговорщики — из либеральных и студенческих кругов — относятся к этим правилам с пренебрежением. В сравнении с ними К. — типичный заговорщик ленинской школы, и можно быть уверенным, что вся его группа действует по этим же принципам. Тем не менее, в мою ловушку К. попался. Во время встречи на улицах было безлюдно, и фотографии вышли первоклассные. Снимки прилагаются. Пока разговора о планируемой К. акции не было. К. постоянно прощупывает меня. Мне не удалось услышать от него ничего, что могло бы помочь нам во время его допроса.

Опыт двух предыдущих встреч заставляет меня отказаться от преждевременного «хирургического» вмешательства. Я прошу в этом отношении поддержки руководства. Шеф местной полиции безопасности склоняется к тому, чтобы арестовать К. во время одной из ближайших встреч или вести за ним постоянную слежку. Я считаю, что мы тем самым рискуем потерять шанс разгромить всю организацию одним ударом. Более чем сомнительно, что те методы, при помощи которых мы вырвали признание у Галиноса, подействуют и на К. Тактика не торопиться, а шаг за шагом завоевывать доверие К. представляется мне предпочтительнее. Но для этого требуется абсолютное невмешательство здешней полиции. Прошу вас принять решение по этому вопросу и дать соответствующие распоряжения.

Это сообщение передается мной по радиостанции полиции. Если дирекция политической полиции разделяет мнение местной полиции, К. можно арестовать завтра. По получении приказа из Афин я за час до встречи с К. проинформирую шефа местной полиции безопасности о месте встречи.

Закончив отчет, Галинос перечитал его и остался не вполне доволен: отдельные формулировки могли разозлить начальство. Правда, сердца афинских господ бились в унисон с господами из служб безопасности Соединенных Штатов, но постоянные упоминания о «греческом разгильдяйстве» вызывали неудовольствие. Отрицать это «разгильдяйство» было трудно, но особенно бросалось оно в глаза тем, кому повезло и кто имел счастье пройти школу точности и обязательности в специальных школах США. А они, в свою очередь, чувствовали себя призванными довести до конца то дело, которое громыхающие полковники называли «греческой революцией».

О некоторых «окнах» в своем отчете Галинос не беспокоился. Было бы нелепо уведомлять господ из Афин о том, что их лучший специалист Х211 не избежал ошибок. Тем более незачем ставить их в известность, что Х211 хочет «поправить свое скромное жалованье» за счет инъекций из кассы господина Мэрфи. Господа из Афин тоже получали подобное «вспомоществование», но ЦРУ любило таинственность и предпочитало, чтобы правая рука не знала, что делает левая.