День выдался превосходный. До начала юго-западного муссона оставался целый месяц, и в небе не было ни облачка. Время будто остановилось, и только радио некстати каждый час нарушало их грезы. Кругом во все стороны, до горизонта и дальше простирался древний, дышащий историей ландшафт — лоскутное одеяло из городов, полей, храмов, озер, оросительных каналов…

Усилием воли Вебстер освободился от чар воспоминаний десятилетней давности. Полет на воздушном шаре сделал его сторонником аппаратов легче воздуха. И помог ему осознать, как огромна Индия даже в мире, который можно облететь за девяносто минут. А ведь Юпитер, повторил он про себя, относится к Земле, как Земля относится к Индии…

— Допустим, мы согласимся с твоими доводами, — сказал он вслух, — и допустим, найдутся средства на этот проект. Остается еще один вопрос: почему ты уверен, что справишься с задачей лучше, чем те — сколько их было? — да, триста двадцать шесть автоматических зондов, которые уже были запущены?

— Я превосхожу автоматы и как наблюдатель, и как пилот. Особенно как пилот. Не забудь, у меня больше опыта работы с аппаратами легче воздуха, чем у кого-либо еще на свете.

— Ты вполне можешь сидеть в полной безопасности в центре управления на Ганимеде.

— Но ведь в том-то и дело, что это уже было! Ты забыл, что погубило «Куин»?

Вебстер знал причину, однако ответил:

— Продолжай!

— Запоздание — запоздание! Оператор, этот болван, думал, что работает через местный передатчик, а на самом деле его подключили к спутнику. Не его вина, конечно, но заметить-то должен был. И пока сигнал проходил в оба конца, получалось опоздание на полсекунды. Пустяк, казалось бы, и не было бы никакой беды, если бы мы шли в спокойном воздухе. Но турбулентность над Гранд-Каньоном все испортила. Платформа накренилась — оператор давай ее выравнивать. А она за это время уже успела накрениться в другую сторону. Ты пробовал когда-нибудь вести по неровной дороге машину, которая слушается руля с опозданием на полсекунды?

— Не пробовал и не собираюсь. Но могу себе представить, что это такое.

— Так вот, от Ганимеда до Юпитера миллион километров. И получается суммарное запаздывание сигнала — шесть секунд. Так что оператор должен находиться на месте, чтобы вовремя принимать меры, если что случится. Вот я тебе сейчас покажу одну штуку… Можно это взять?

— Конечно, бери.

Фолкен взял с письменного стола открытку. На Земле почти перестали пользоваться открытками, но эта изображала объемный марсианский ландшафт и была обклеена редкими дорогими марками. Фолкен держал ее вертикально.

— Старый трюк, но он поможет мне объяснить, что я подразумеваю. Пропусти открытку между большим и указательным пальцами, но не касайся ее… Вот так.

Вебстер протянул руку и поднес пальцы вплотную к открытке.

— Теперь лови!

Фолкен подождал несколько секунд, потом вдруг выпустил открытку. Пальцы Вебстера схватили пустоту.

— Давай еще раз, чтобы ты убедился, что тут нет никакого жульничества. Видишь?

Открытка снова проскользнула между пальцами Вебстера. — А теперь испытай меня!

Взяв открытку, Вебстер тоже внезапно выпустил ее. И почти тотчас она оказалась зажатой между пальцами Фолкена. Реакция была настолько быстрой, что Вебстеру даже почудилось, будто он услышал щелчок реле.

— Когда хирурги собирали меня по частям, — заметил Фолкен бесстрастно, — они внесли кое-какие усовершенствования. И это только одно из них. Мне хочется извлечь из них максимум пользы. И Юпитер для этого очень подходит.

Несколько секунд Вебстер глядел на открытку, впитывая глазами неправдоподобные краски на склонах Харона. Потом произнес:

— Понятно. И сколько времени уйдет на подготовку?

— С твоей помощью да при поддержке комитета и разных научных организаций, которые нам удастся привлечь, года три. Да еще год на испытания, ведь придется запустить по меньшей мере два пробных аппарата. В общем, если все пройдет гладко, — пять лет.

— Примерно так я и думал. Что ж, желаю тебе успеха. Ты его заслужил. Но в одном деле я тебе не союзник.

— Это в каком же?

— Когда в следующий раз отправишься на воздушном шаре, не рассчитывай, что я пойду с тобой пассажиром.

На путь от Юпитера-V до самого Юпитера — около ста тысяч километров — уходит всего три с половиной часа. Мало кто мог бы уснуть на таком отрезке. Говард Фолкен вообще считал потребность в сне слабостью, а когда его мозг все же нуждался в отдыхе, его преследовали сны, с которыми время до сих пор не совладало. Но в ближайшие три дня не приходилось рассчитывать на отдых — значит, надо отдыхать сейчас, пока длится падение в океан облаков.

Как только «Кон-Тики» лег на нужный курс и бортовая ЭВМ сообщила, что все в порядке, Фолкен приготовился ко сну, который для него мог оказаться последним. Будто по заказу, в эту самую минуту Юпитер заслонил непривычно маленькое солнце — «Кон-Тики» вошел в огромную тень от планеты. Некоторое время корабль плыл в каких-то необычных золотистых сумерках, потом четверть неба превратилась в сплошную черную дыру, окаймленную мириадами звезд. Сколько ни углубляйся в дали солнечной системы, звезды не меняются. Те же созвездия были сейчас видны на Земле, за миллионы километров от Юпитера. Нового здесь только маленькие тусклые серпы Каллисто и Ганимеда. В разных точках неба находилось еще с десяток лун, но они были слишком малы и слишком далеко от него, чтобы различить их невооруженным глазом.

— Я сосну часика два, — передал Фолкен на базу, которая висела в полутора тысячах километров над пустынными скалами Юпитера-V, заслоненная им от планетной радиации.

От этой крохотной луны была хоть та польза, что она играла роль космического щита, перехватывая заряженные частицы, из-за которых человеку было вредно надолго задерживаться вблизи Юпитера. За ее спиной можно было спокойно останавливать корабль, не опасаясь пронизывающей космос смертоносной радиации.

Фолкен включил индуктор сна, и ласковые электрические импульсы быстро убаюкали его. Пока «Кон-Тики» падал на Юпитер, с каждой секундой ускоряя ход в могучем поле тяготения, он спал без снов. Сны придут перед самым пробуждением — придут земные кошмары…

Впрочем, само крушение не снилось ему ни разу, зато он часто оказывался лицом к лицу с супершимпанзе на спиральной лестнице между опадающими газовыми секциями. Ни один из шимпанзе не выжил. Те, которые не погибли сразу, получили настолько серьезные повреждения, что их подвергли безболезненной эвтаназии. Не раз Фолкен спрашивал себя, почему ему снится лишь это обреченное существо — ведь он впервые встретился с ним за несколько минут до его гибели, — а не друзья и коллеги по работе на «Куине».

Но больше всего боялся он снов, в которых действие начиналось с того момента, когда к нему вернулось сознание. И боялся не из-за физической боли — поначалу он вообще ничего не чувствовал. Только мрак да тишина кругом, ему даже казалось, что он не дышит. И самое странное — он потерял свои руки и ноги. Не мог пошевельнуть пальцами, потому что не знал, куда они подевались.

Сперва отступила тишина. Через несколько часов или дней он уловил какой-то пульсирующий звук. И после долгого раздумья заключил, что это бьется его собственное сердце. Первая в ряду многих ошибок, которые последовали затем…

Дальше слабые уколы, вспышки света, неясные ощущения в конечностях, по-прежнему бездействующих. Один за другим оживали органы чувств. И с ними ожила боль. Ему пришлось учить все сначала, пришлось повторить детство. Память не пострадала, и Фолкен понимал все, что ему говорили, но несколько месяцев он мог только мигать в ответ. Он помнил счастливые минуты, когда сумел вымолвить свое первое слово, перевернуть страницу книги и когда наконец сам пошел. Немалое достижение, и готовился он к этому два года… Сотни раз Фолкен завидовал погибшему супершимпанзе, но ведь у него не было выбора, врачи решили все за него. И вот теперь, двенадцать лет спустя, он находится там, где до него не бывал ни один человек.