Игорь Васильевич посмотрел на Шакутина. У того уши сделались пунцовыми, а следователь заерзал на стуле.

— Я передал в управление, чтобы выяснили в Союзе художников, у кого могла быть французская сангина.

Звонил еще раз Бугаев. Сообщил, что по номеру билета определили не только маршрут, но и приблизительное место, где художник садился в автобус. Это на Петроградской. От улицы Попова до Введенской. Да, и вот еще что: крепление на одной из лыж сломано. Скорее всего, что часть дороги лыжи на этом художнике ехали, а не он на них… У меня все, — закончил Белянчиков и, насупившись, уставился на следователя своими немигающими глазами.

— Есть вопросы к капитану? — спросил Корнилов. Все молчали, и только участковый поднял было, как школьник, руку и тут же отдернул. Видно, хотел что-то спросить, да застеснялся.

— Что дал дополнительный опрос на станции? — нарушил тишину Шакутин.

— Ничего нового. С пятнадцатичасовой электрички в сторону Владычкина пошли двое: один с лыжами, другой без. Дежурный по станции говорит, что мог бы опознать человека, шедшего без лыж. Установить людей, которые приехали этой же электричкой, пока не удалось.

— Очень важно, что дежурный сможет опознать пассажира, — сказал Корнилов.

— Некого только предъявить ему на опознание… — невесело ответил Шакутин. — Василий Васильевич, что дал ваш поход?

Участковый хотел встать, но Игорь Васильевич остановил его.

— Сидите, сидите.

— Товарищ подполковник, егерь Вадим Аркадич утверждает, что у лесника наверняка винтовка есть, — торопясь, начал участковый. — На Николу он лося свалил…

— Ты давай поточней, — сердито сказал Шакутин, — числа называй. А то «на Николу»!

— Девятнадцатого декабря, — поправился участковый. — Только егерь сам винтовку не видел, а нашел лося. Уже освежеванного. По ране определил — из винтовки стреляли. И женка егерева подтверждает — она рану видела.

Все засмеялись.

— Ну раз женка видела, тогда дело в шляпе, — сказал Белянчиков. — А почему он думает, что это лесникова работа?

— Следы, товарищ капитан. К самому кордону. Лесниковы, говорит, широкие лыжи.

— Ты у лесника был? — спросил Корнилов.

— Был, товарищ подполковник. Только он выехавши. Запертый дом. Одна собака в сенях воет. Я по лыжне проследил — дошел Зотов до леса, лыжи спрятал и дальше пехтурой. Билет до города взял.

— Интересно, — задумчиво произнес Шакутин и посмотрел на Игоря Васильевича.

— Молодец, участковый, — похвалил Корнилов и спросил у Шакутина: — У вас, Александр Григорьевич, по версии «Санпан» есть что-нибудь новенькое?

— Есть, Игорь Васильевич, — ответил начальник уголовного розыска. — Наши только что произвели еще один обыск у кузнеца Левашова. Жена показала, где у него спрятан пистолет. В бочке с капустой держал, товарищ подполковник! Закатал в полиэтилен. Придется дело заводить!

— Экспертизу уже провели, — сказал следователь. — Из пистолета очень давно не стреляли. Мое мнение — версия «Санпан» отпадает. Многие подтвердили, что от трех до семи вечера в день убийства Полевой был в Пехенце…

— Что касается охотников, — продолжал Шакутин, — то и эта версия отпадает. По оперативным данным, за последнюю неделю не было в том районе охотников. И местные мужички на охоту не выходили…

Игорь Васильевич слушал Шакутина и невольно сравнивал его с Белянчиковым. Вместе учились, наверное, одногодки, а как небо и земля. Юрий Евгеньевич — подтянутый, сосредоточенный, в черных волосах ни одного седого волоска. Вот только угрюмоват, а Шакутин располнел, чуточку обрюзг, голова совсем седая… Говорит — руками машет, словно мельница. Да и следы неряшливости заметны. Нет, что ни говори, работа в большом, слаженном аппарате заставляет человека следить за собой, подтягивает. Хотя работник Александр Григорьевич и хороший, но уж какой-то очень домашний. А может быть, это и неплохо, что не сухарь?

Когда Игорь Васильевич, раздав каждому из присутствующих по фотографии, сделанной Спиридоновым, рассказал о своих предположениях, в кабинете стало совсем тихо.

— Неужели заметенная снегом лыжня так хорошо видна? — покачав головой, удивился следователь Каликов, первым нарушив молчание.

— Не так уж и хорошо, — сказал Игорь Васильевич. — Но разглядеть можно.

— Да, похоже, что к леснику один след ведет, — со вздохом произнес участковый. — Значит, он. А ведь все говорят, хороший мужик. Я вот беседовал…

— Да, это уже кое-что значит! — прервал его Корнилов. — Версия, пожалуй, самая перспективная. Завтра утром надо пойти по следу и провести следственный эксперимент на месте убийства. И взять разрешение на обыск и задержание лесника. Ну, это уже ваше дело. Справитесь теперь без нас. А мы с Юрием Евгеньевичем поедем в Ленинград, — он посмотрел на Белянчикова.

Тот оживился:

— Конечно, поедем. Ехали-то на день, а сидим вторые сутки!

Несмотря на настойчивые уговоры Шакутина, Корнилов отказался даже поужинать.

— Нет, нет, не уговаривайте, — сказал он начальнику розыска, когда они спускались по лестнице к выходу, — я устал, спать хочу. А ужинать и вам, капитан, не советую. Будете стройным, как кедр ливанский.

— А я думал, вы дождетесь результатов, — уныло пробормотал Шакутин.

— Сами не маленькие, — усмехнулся Игорь Васильевич. — Дело-то сделано! Чего же нам тут торчать? Мне шеф до утра срок дал. — И вдруг неожиданно вспылил: — Хватит! Ты что же считаешь, что мы двужильные? — Он перевел дыхание и сказал уже тихо, с укором: — Ты меня спроси, сколько я за последние два месяца вечеров дома провел? Да не больше десяти… — Игорь Васильевич хотел еще сказать, что книги ему приходится читать по ночам, но сдержался. «Шакутин-то тут при чем? — подумал он. — Сам небось минуты свободной не имеет…»

Начальник розыска шел за Корниловым понурый, лицо у него было расстроенным.

«Чего-то разошелся шеф, — думал Белянчиков, — нервы сдавать стали, что ли?» Таким раздраженным он видел Игоря Васильевича редко.

Они уже вышли на улицу, к машине, когда Шакутин робко попросил:

— Вы, может быть, участкового подбросите до Мшинской? Электричка не скоро…

— Пусть едет! — махнул рукой Корнилов.

Он с Белянчиковым сел на заднее сиденье, посадив участкового рядом с Огневым. Белянчиков сразу как-то съежился в своем углу, поднял воротник дубленки и через несколько минут стал похрапывать. А Игорь Васильевич и хотел заснуть, да никак не мог. Его всегда одолевало такое чувство, что стоит ему закрыть в машине глаза, задремать, как сразу что-нибудь случится, произойдет авария, катастрофа. И как бы он ни хотел спать, пересилить себя не мог.

«Зря я распалился, — пожалел он. — Обиделся небось Шакутин».

Им овладела вдруг апатия, безразличие ко всему на свете: и к тому, чем он занимался здесь, в Луге, двое суток, и к лыжне, которую он отыскал. «Ну и что? Очередное дело, — думал он. — Сколько их было! И сколько будет. А все одно и то же, одно и то же. Мельтешишь, суетишься, а годы идут, и на свете столько всего интересного. Но не для тебя. Все мимо, мимо. Грубеть я стал, явно грубеть. Вбили себе в голову, что стараемся дни и ночи для людей, а ведь и сами мы люди».

— Товарищ подполковник, — вдруг тихо сказал участковый, нарушив его невеселые мысли. — А почему вы так поспешили из Владычкина? После разговора со старухой Кашиной? Ведь она ничего такого и не сказала, а?

Игорь Васильевич вздохнул, ему не хотелось ничего вспоминать, вообще не хотелось говорить, но в голосе участкового была такая искренняя заинтересованность, что он не смог промолчать.

— Она, лейтенант, про лесникова дружка говорила, помнишь? Видный, говорит, мужчина в большой рыжей шапке. Я и вспомнил — убитый тоже был в большой шапке. И рослый… Решил позвонить, проверить…

— Понятно, — сказал участковый. — А нас в школе учили, что надо все последовательно делать. Проверять все версии.

— Правильно вас учили. Только надо еще вовремя за самую перспективную ухватиться. А то увязнешь в этих версиях, как в сугробе. А тебя одного решил оставить, когда заметил на снегу против солнца старую лыжню. Попытаю, подумал, счастья. Да ты, Василек, и без меня прекрасно справился. Про карабин — бесценные сведения. Тебе в уголовный розыск надо переходить.