Корнилов сделал шаг и тут только заметил, что за столом, у стенки, прямо на полу постелен матрац. На грязном одеяле в одежде, в сапогах лежал человек. По черным как смоль волосам Игорь Васильевич узнал: это Санпан.

Не вынимая руки из кармана, Корнилов подошел к нему и тихо сказал:

— Гражданин Полевой, здравствуй.

Спящий не отзывался. Тогда Игорь Васильевич нагнулся и быстро сунул руку под подушку. Там было пусто.

— Полевой! — взял Корнилов его за плечо. — Полевой! Проснись. Гости пришли.

Мужчина с трудом повернулся на спину и открыл глаза.

Если бы пятнадцать минут назад Корнилову сказали, что он увидит Санпана беспомощным, с дрожащими руками и бессмысленным выражением глаз, он бы ни за что в это не поверил. Жестокий, смелый до отчаянности бандюга, сколько доставил он неприятных минут уголовному розыску!

— Полевой, узнаешь меня? — спросил Игорь Васильевич, брезгливо рассматривая небритое, опухшее лицо Санпана. В ответ раздалось какое-то нечленораздельное бормотание. Игорь Васильевич повернулся к участковому, стоявшему в дверях в напряженной позе:

— Лейтенант, обыщи, будь другом.

В это время за занавеской заплакал ребенок. Жалобно, с надрывом. Клавдия медленно, нехотя встала и пошла к занавеске, но Игорь Васильевич осторожно придержал ее за руку. Зашел первым. Здесь и впрямь была маленькая кухня. Такая же неопрятная и грязная, как и вся изба. Только было тепло. Наверное, поэтому здесь и стояла маленькая детская кроватка…

Корнилов вышел на улицу, вдохнул полной грудью свежего морозного воздуха.

— Игорь Васильевич, ну что? Нету? — тревожно крикнул из огорода Белянчиков. Он стоял там у поленницы дров, чуть не по пояс утонув в снегу.

— Ты что там, Юрий Евгеньевич, делаешь? — притворно удивился Корнилов. — Или потерял чего? — и засмеялся. — Поди в дом, полюбуйся на Санпана. Есть, оказывается, средство посильнее уголовного розыска.

Когда участковый и Шакутин с трудом вывели из дому мычащего слюнявого Санпана, Игорь Васильевич сказал задумчиво:

— Да за ним людей из вытрезвителя надо было присылать, а не уголовный розыск… — но тут же, словно вспомнив что-то, крикнул: — Александр Григорьевич, вы на всякий случай наручники-то наденьте!

Санпана усадили на заднее сиденье между Шакутиным и подошедшим из соседнего дома оперативником.

— Участковый пусть останется со мной, — сказал Игорь Васильевич. — А ты, Юра, — обратился он к Белянчикову, — поезжай в Лугу, свяжись с управлением. Действуй, как договорились.

За машиной вскинулась легкая снежная пыль. Ее тут же подхватил ветер, понес вдоль стоявших у дороги, сиротливых, промерзших тополей. Начиналась вечерняя поземка.

— Ну что смотрите, лейтенант? — улыбнулся Корнилов, в упор рассматривая притихшего участкового. — Водка и не таких губила! Эх, да если бы только таких… Давайте на пять минут зайдем к вашей Главде.

Сестеркина сидела все так же у стола, кормила ребенка грудью.

Игорь Васильевич подумал: «Чегой-то она такого бугая грудью кормит?» На их приход она не обратила никакого внимания Корнилов сел напротив, спросил тихо:

— Клава, как отчество ваше?

Она посмотрела на него равнодушно.

— Тихоновна.

— Клавдия Тихоновна, вы нас извините за это вторжение, но квартирант ваш… — Игорь Васильевич хотел сказать «сожитель», но просто не смог выговорить это слово. — Квартирант ваш опасный преступник.

— Надо было вам пораньше за ним приехать, — со злостью сказала Сестеркина. — Мои вещи хоть остались бы целы. Все распродал, алкаш…

— Клавдия Тихоновна, вам придется еще поговорить со следователем. Может быть, сегодня, может быть, завтра. Так вы никуда из деревни не отлучайтесь. Кроме работы, конечно… Никуда за пределы не выезжайте.

— Пускай другие за пределы выезжают, — равнодушно сказала женщина.

— А у меня только два вопроса к вам. Оружие у Полевого вы видели? Где оно?

— Это Сашка-то Полевой? — на лице у Сестеркиной впервые мелькнуло удивление. — А мне он Ивановым сказался… — Она помолчала немного, словно осознавая услышанное, потом сказала: — Финка вон на кухне лежит. В столе.

Игорь Васильевич кивнул участковому. Тот встал, прошел за занавеску и тут же вернулся с большим, изящно сделанным ножом с наборной ручкой. Положил его перед Корниловым. На тонком, потемневшем лезвии его был слой хлебной мякоти — так бывает, когда хлеб плохо пропечен.

— Ну а пистолета вы не видели у Полевого? — о мягкой настойчивостью продолжал выспрашивать Корнилов.

— И пистолет был, да сплыл. Кузнецу из Пехенца за бутыль самогона отдал. Левашов, что ли, его фамилия, — со злорадным смешком ответила Клавдия.

— Запротоколируйте изъятие финки, лейтенант, — тихо сказал Игорь Васильевич. Участковый поспешно полез в карман за бумагой. — И еще один вопрос, Клавдия Тихоновна: Полевой в последние дни никого в гости не ждал?

— Ждал. Все уши прожужжал: «Вот кореш приедет, тугрики привезет. Одену тебя, Главдя!» Как же, одел… — сорвалась было она на крик, но тут же взяла себя в руки и только всхлипнула несколько раз. Игорь Васильевич молчал, смотрел на нее выжидающе. Сестеркина поняла, что от нее еще чего-то хотят, пожала плечами.

— Как зовут, не сказывал. Говорил только — из Питера. Вчера встречать ходил. До шести и не пил ничего…

Корнилов встал. Надо было засветло побывать на месте происшествия.

— Далеко? — спросил он участкового, когда они вышли из дому.

— Полтора километра, товарищ подполковник.

Пройдя метров триста по дороге, они свернули в поле, на еле заметную стежку, которая вела к темной кромке леса.

Лишь поздно вечером попал Игорь Васильевич в маленький уютный номер лужской гостиницы. Белянчиков пошел ночевать к своему старому приятелю Шакутину. Корнилова они не звали — знали, что шеф строго придерживается правила — у подчиненных никогда не ночевать и не столоваться.

Игорь Васильевич расстелил постель, но не лег. Сидел у стола, курил. Рассеянно глядел в окно, где в красновато-желтом свете уличных фонарей крутилась шальная снежная заверть. Дело, ради которого Игорь Васильевич примчался сюда из Ленинграда, закончено. Но этот убитый на лесной тропе… Нет, Корнилов не мог себе позволить уехать, не организовав розыск убийцы.

На вопрос Белянчикова, не думает ли он, что это дело рук Полевого, Корнилов только руками развел. С одной стороны, Санпан вчера, приблизительно в то же время, когда был убит лыжник, ходил встречать какого-то кореша. Но якобы не встретил. А может быть, встретил? И всадил этому корешу пулю? Ради чего? Ведь даже деньги не взял. Старые счеты? Поехал бы этот кореш в такую глушь на свидание с Санпаном, если бы между ними кошка пробежала! Белянчиков, настаивая на версии «Санпан», говорил, что, застрелив человека, Полевой не ограбил его потому, что испугался. За лыжником кто-то шел: Санпан мог услышать и убежать. Логично? Логично-то логично. Но мог ли Полевой предполагать, что в кармане у лыжника лежат сто тридцать рублей? Белянчиков твердил:

— Санпан спился. Стопроцентный алкаш. Такой может и за рубль человека прикончить. Лишь бы на бутылку собрать. А может, все-таки ухлопал знакомого? Счеты свел?

— Над этими версиями надо работать, — соглашался Корнилов. — Но только как над одними из многих. Не очень-то верится мне, что Полевой убил. И второй человек… Куда он делся? Проверка на станции показала, что с поезда, который прибыл на Мшинскую в пятнадцать часов, сошло человек двенадцать. Но только двое двинулись по тропе к лесу: один — на лыжах, другой — пешком. Кто был этот второй? Местный? Приезжий? Кузнец Левашов из деревни Пехенец, у которого вечером провели обыск, заявил, что никогда не покупал пистолет у Иванова — под этой фамилией он знал Санпана. И слыхом не слыхал о том, что у Санпана есть оружие. Значит, пистолет у Полевого? Значит, он был вооружен, а только обманывал Сестеркину? Сам он до сих пор не протрезвел.