На высоте шесть тысяч пятьсот метров флагман, увлекая за собой остальных, начал снижаться. Пять, четыре, три, два! Две тысячи!

— Давай! — Бахметьев резко поднял и опустил руку. Самолет вздрогнул. От его длинного грузного тела попарно отделились бомбы.

Багровое пламя взметнулось над вокзалом, за мостом через Шпрее, прямо в середине Александерплаца.

— А ну еще раз! — капитан медленно потянул штурвал на себя. Яркие взрывы внизу вновь пронзили черноту ночи.

Небо разрезали белые ножницы прожекторов. Беспорядочно забухали зенитки. То гам, то здесь вспыхнули клубы разрывов.

Враг уже опомнился — город погрузился во тьму, только зарева пожаров мутно проступали сквозь темную пелену. Самолет повернул на обратный курс.

Машину тряхнуло. Слева и справа, ослепив на мгновение экипаж, разорвались снаряды. Командир резко положил штурвал, и бомбардировщик, скользя на крыло, нырнул в темноту.

— Осмотреться, есть ли повреждение! — раздалась команда. К Бахметьеву подошел штурман, стараясь перекрыть шум моторов, он крикнул:

— Компасы разбило. Перебит бензопровод третьего двигателя, убит стрелок второй пушки.

Самолет описал полукруг и вошел в густую облачность.

— Товарищ командир, — бортмеханик тронул Бахметьева за плечо, — еще один мотор вышел из строя, остальные работают с перебоями, да и горючего всего ничего.

— Штурман? — позвал капитан.

— Слушаюсь, — лейтенант протиснулся в кабину.

— Где мы сейчас? Наши координаты?

— Точно сказать не могу, кругом туман, компас разбит, но, очевидно, между Хельсинки и Выборгом.

— Связи нет с остальными?

— Рация повреждена осколками, пробиты плоскости и фюзеляж.

— Будем пробивать облачность, — командир повел штурвал от себя.

Самолет плавно пошел вниз. На высоте шестьсот метров посветлело. Затем машина словно вывалилась из белых ватных облаков. Внизу плескалось море. Бомбардировщик, удерживая небольшую высоту, летел над холодными свинцовыми волнами Вдали засинел низкий, покрытый густым лесом берег.

— Это скорее всего Финляндия, недалеко от Хельсинки, — штурман показал на карту.

— Механик, на сколько у нас топлива?

— Минут на пять-десять, не больше.

— Что ж, будем садиться.

Машина уже шла над простирающимся к горизонту сплошным зеленым ковром.

— Вон впереди вроде площадка! — крикнул штурман.

Бомбардировщик сделал круг и пошел на снижение. Ниже, еще ниже. Внезапно раздался треск, самолет резко накренился вправо — концом крыла срезал верхушку сосны, в следующее мгновение последовал удар, машину затрясло, она запрыгала по кочкам и, ломая шасси о торчащие пеньки, плюхнулась на землю. Высоко вверх задралось хвостовое оперение, на какой-то миг оно замерло, потом грузно опустилось вниз…

Капитан сидел на стволе поваленной березы и перевязывал раненную при падении руку.

— Прежде всего надо снять пушки и пулеметы, — сказал капитан, — вынуть из машины боезапас, гранаты, личное оружие, продовольствие. Оттащите все это подальше, вон туда на бугор. Потом надо похоронить стрелка, как положено.

Через полчаса все было исполнено. Экипаж тесным кольцом собрался вокруг командира.

— Мы сейчас на вражеской территории, но мы бойцы, в форме и с оружием, значит, будем драться. Противник нас обнаружил, в этом я не сомневаюсь, ибо нас, очевидно, засекли наблюдателя. Машину взорвем, а сами организуем круговую оборону на этой возвышенности и встретим врага, как и положено советским летчикам. Есть другие мнения или предложения? Нет? Я так и думал, спасибо, ребята.

Бахметьев развернул лист бумаги и карандашом нарисовал большую подкову.

— Вот смотрите. Здесь, — он начертил на подкове кресты, — поставим пушки. А тут — пулеметы. Между ними в ячейках расположатся с автоматами. Видно все отсюда как на ладони. Трава низкая. Со стороны моря — болото, так что практически атаковать нас будут с трех направлений. Стрелять только по команде. Наверняка. Патроны экономить. Мы устроим здесь фашистам вторую Брестскую крепость. А теперь за работу, окопы рыть поглубже, на совесть. Потом соединим их траншеей. Да побыстрее, друзья, скоро совсем рассветет.

Капитан стоял, навалившись грудью на еще влажную, только-только начинающую подсыхать стенку окопчика, и сквозь белые зонтики багульника, от которых еле-еле веяло нежным, пряным ароматом, смотрел туда, откуда, по его предположению, должен был появиться враг. Бахметьев был спокоен. В уме он несколько раз уже перебрал различные варианты и пришел к выводу, что то, что они сделали, единственно правильно. Действительно, в лес не уйдешь: чужая, незнакомая земля, чужие люди, до фронта очень далеко. На открытом месте их быстро уничтожат. А здесь было как-никак укрепление и можно было дать фашистам бой. Капитан был очень молод, некоторые в полку даже называли его как у Жюля Верна — «пятнадцатилетний капитан», но тем не менее он уже успел побывать во многих боевых операциях и дважды был награжден орденами. Сейчас он думал о своих ребятах. Как они встретят врага, ведь никто из них еще и не стрелял в людей, а это, он знал по себе, далеко не просто, даже если перед тобой фашист. Тем более что в них не было еще той ненависти, которая приходит потом, со временем, с полным осмыслением всей страшной чудовищности войны. Издали донесся надсадный звук движущихся машин.

— Немцы, товарищ капитан! — крикнул кто-то.

— Вижу. Приготовиться к бою и замереть!

Вдали между деревьями показались три грузовика, полные солдат. На двух машинах стояли пулеметы. Грузовики выехали на опушку и остановились. Солдаты спрыгнули на землю и двинулись к упавшему самолету.

«Вот они какие, фашисты, — думал капитан. Так близко он видел их впервые. — Так же, очевидно, нагло они ходят и по моей Белоруссии».

Гитлеровцы окружили обломки бомбардировщика, некоторые полезли на фюзеляж, остальные стояли и о чем-то переговаривались, показывали в разные стороны руками. Бахметьев приподнялся на локтях:

— Первая пушка, по грузовику с пулеметом справа. Вторая — по другому. Всем по фашистской сволочи огонь! — крикнул он.

Стрелки знали свое дело. Оба грузовика запылали одновременно. Ударили пулеметные очереди почти в упор. Поляна вокруг самолета зачернела убитыми.

— Дробь! Прекратить огонь! — скомандовал капитан. — Укрыться!

— Господин обер-лейтенант, — перед немецким комендантом участка стоял, еле переводя дыхание, финский солдат, — поручик передает, что недалеко от расположения его роты час назад совершил посадку большой советский самолет.

— Почему не доложили сразу?

— Темно. Не было полной уверенности.

— Где это, точнее? — офицер поправил очки.

— Метрах в пятистах от тракта. У трех берез.

— Передайте, пусть отправится гуда на машинах и окружит место приземления, экипаж возьмут живыми. Выполняйте.

— Есть, — солдат отдал честь и выбежал из домика. Полчаса спустя вдали загрохотали выстрелы.

— У, черт, я же говорил, живыми, — проворчал офицер и крикнул: — Вилли!

— Я здесь, господин обер-лейтенант.

— Собрать роту, всех на машины, сейчас поедем.

— Есть.

— Да пусть поторапливаются, — он набросил на плечи шинель и вышел.

Два грузовика покатили по шоссе. Высокие ели стеной стояли по обочинам дороги. Впереди, там, где за темно-зеленым частоколом сосен шумело море, гремели выстрелы, раздавались пулеметные очереди и частое уханье взрывов. Неожиданно на тракт выскочил, размахивая руками, егерь.

— Дальше нельзя. Очень опасно, — кричал он, — русские простреливают дорогу!

— Где ваш поручик? — комендант вышел из машины. Из кустов появился финский офицер.

— Что у вас здесь творится? Почему стрельба?

— Большевики окопались на вершине холма и ведут огонь из снятого с самолета оружия. У меня восемь убитых, разбиты машины с пулеметами.

— Ого! — крякнул обер-лейтенант и, повернувшись к фельдфебелю, скомандовал. — Вилли, оцепите район и атакуйте со стороны озера.