— Располагайся, одежду сними и сожги в печке. Новую мать принесет.

Мишин с удовольствием окатился горячей водой из деревянного ушата и стал с наслаждением хлестать себя веником по исхудавшему, иссеченному шрамами телу. Урхо взял тазик и уселся рядом. Потом старшина с удивлением увидел, что в баньку вошли жена и дочь Вайнена, разделись и как ни в чем не бывало стали мыться. Он наскоро закончил мытье и вышел в предбанник, где уже лежала приготовленная одежда.

Потом его накормили, и хозяин повел показывать место, где он будет спать. Это был маленький, чистый, примыкавший к дому сарайчик, наполовину набитый сеном. Там же хранились грабли, косы, лопаты и другой сельскохозяйственный инвентарь.

— Можешь отдыхать, работы сегодня нет! — Урхо ушел, Мишин постелил принесенную с собой холстину, положил голову на набитую душистым сеном подушку, накрылся стареньким одеялом. «Ничего, оклемаюсь немного, перезимую, а там и убегу». С этими мыслями он заснул.

В распадках и просеках уже сошел снег. На проталинах, прогретых солнцем, зазеленела травка. Из чащи потянуло свежим запахом молодой листвы и терпким ароматом хвои. Почти полгода работал Мишин у Вайнена. Он уже вполне сносно говорил по-фински и привык по утрам к неторопливому домовитому голосу хозяина.

— Вставай, Юра, пора работ.

За взятого пленного Вайнен платил сто марок ежемесячно.

После лагеря жизнь в лесу показалась Мишину раем. Урхо никогда не ругал и тем более не бил батрака. В доме быстро привыкли к русскому, хозяйка кормила его как и всех своих, а дочь учила финскому языку.

С наступлением весны старшина все чаще и чаще стал думать о побеге.

Однажды на хутор приехал Тойво. В этот вечер отец и сын долго о чем-то говорили, заперевшись в дальней комнате дома. Потом позвали хозяйку и дочь. Час спустя старшина видел, как мать и Лайна молча вышли оттуда и прошли к себе.

Утром чуть свет Урхо, как обычно, разбудил Мишина, но повел его не на работу, а к бане. Когда они вошли, там сидел Тойво и с ним какой-то угрюмый, заросший почти до глаз рыжей щетиной человек лет сорока.

— Вот что, Юра, — начал Тойзо, — это Пико, лесной гвардеец, по-вашему, по-русски партизан. Мы знаем, кто ты и как попал в лагерь, и хотим помочь тебе. Мы ненавидим фашистов и шюцкоровцев, как и вы, и боремся за свободу народа, которому Ленин дал независимость. Люди помнят это. Мишин не верил своим ушам.

— Не удивляйся, — продолжал сын, — ты уйдешь в лес. Мы же будем продолжать платить за тебя и сообщать Ленсману, что все у нас в порядке. Ну как, согласен?

Старшина почувствовал, как запершило в горле, на глаза навернулись слезы. Он попытался что-то сказать, но только глубоко вдохнул и прислонился к косяку двери.

— Хватит, успокойся. Юра! — Урхо положил руку на его голову. — Сейчас Лайна соберет вещи, и вечером ты уйдешь с Пико. Все будет правильно.

— Почти два года провел я среди лесных гвардейцев. Это были храбрые и прекрасные люди. Мы нападали на немецкие гарнизоны, взрывали мосты, ставили мины, поджигали склады. Когда Финляндия вышла из войны, меня отпустили к своим, и вот я у вас, — Мишин раздавил в пепельнице самокрутку.

— А где жил Урхо?

— Хутор Кииска, тридцать километров к северу от Хельсинки.

— У вас есть какие-нибудь документы? Может быть, письма?

— В отряде нам не выдавали удостоверений, но у меня остался мой комсомольский билет. Скорее всего в спешке меня плохо обыскали и его не нашли.

— Покажите, пожалуйста!

Старшина вынул из бокового кармана куртки кусок материи и протянул майору.

Винонен развернул сверток. Внутри его лежала маленькая книжечка. Вся она была в бурых пятнах, страницы слиплись, чернила расплылись.

— Трудно что-либо разобрать. Чем это вы залили билет?

— Кровью.

— А где сейчас ваши товарищи по борьбе?

— Многие погибли в боях. Остальные, очевидно, разошлись по домам. Пико — это комиссар отряда, сейчас, по-моему, в столице.

— И вы не знаете, как их найти?

— Нет. Да мне это и не нужно — я же тоже пошел домой.

— Дела, брат, — майор посмотрел куда-то вверх, — как у тебя все просто получается. Пошел домой. Ведь война-то еще не кончилась?

— Вы мне не верите? — Мишин встал.

— Сиди, сиди. А насчет верить или нет, я же пока ничего не сказал.

— Но я пришел к вам сам. Вы понимаете, сам, добровольно.

— Извините меня, но шпионы и диверсанты тоже приходят к нам сами, мы же их не приглашаем.

— Но я-то не шпион, — старшина опять вскочил, — я-то русский, наш.

— Вот что, сейчас вас проводят. Помойтесь, приведите себя в порядок. Мне же нужно срочно уехать, и как раз в Хельсинки. Денька через два я вас вызову.

— Значит, все-таки не верите? Как и этот, там, в сенях?

— Идите отдыхайте, — майор нажал кнопку звонка. В дверях показался прежний пожилой часовой. — Проводите гражданина.

— Гражданина, — Мишин усмехнулся и вышел.

Едва за ним закрылась дверь, в комнате появился младший лейтенант. Винонен сидел и что-то быстро писал.

— И чего вы с ним канителитесь, товарищ майор, за версту видно — прихвостень гитлеровский. Отправить его в тыл, и точка, там живо разберутся, что, как и почему.

Винонен поднял голову и пристально посмотрел на офицера.

— Но ведь нам же легче все выяснить, мы здесь, на месте. Для этого, собственно, нас и поставили.

— А чего разбираться. У него и оружие немецкое, да и морда как у гестаповца.

— Было бы странно, если б у него было советское оружие. А насчет морды — это понятие растяжимое. Тем более что вы еще и гестаповцев-то в глаза не видели.

— Нас всегда учили бдительности. Мы, чекисты, врага должны чуять. Значит, вы верите тому, что он здесь плел?

— Не знаю. Все необходимо проверить. Нужны факты, а не домыслы и уж, во всяком случае, не чутье… Вот этот пакет срочно отправьте в Москву, адрес там указан. А я сейчас уеду суток на двое. Обращаться с задержанным хорошо. Вернусь, разберемся. Ясно?

— Так точно, товарищ майор.

— Выполняйте, и чтобы все чин чинарем. Так-то…

Однако майора не было целую неделю.

— Эй, друг, — в дверях стоял часовой, — майор приехал, тебя кличет, пойдем, что ли.

Мишин почувствовал, как бешено заколотилось в груди сердце, он встал с койки и пошел за солдатом.

— Здравствуйте, товарищ старшина, — Винонен вышел из-за стола и протянул Мишину руку, — садитесь.

Старшина опустился на стул.

— Здравствуйте, товарищ майор.

— Мы проверили ваши показания, все правда. Совершенно случайно я встретился с Пико. Старик Вайнен и его жена расстреляны фашистами за укрывательство наших бойцов и связь с партизанами — это были достойные люди. Тойво погиб в бою уже в самом конце войны где-то за Хельсинки. Кроме того, мы получили ответ из Москвы. Ну а эту девушку вы, очевидно, знаете?

Мишин вскочил. Справа, у стены, прижав ладони к щекам, стояла Лайна.

— Юра, — она бросилась к старшине и прижалась к его груди.

— Не плачь, Лайна, не плачь…

— Комсомольский билет, — майор достал из ящика стола документ, — сдадите в музей, когда кончится война. Готовьтесь, вечером попутная машина подбросит вас в Выборг, а от туда — в Ленинград.