Все притихли. Кто-то сказал:

— То ж война.

— А сейчас война с последствиями войны, — оправившись, вставил Копыто и слегка оттер Андрея плечом, видно, все еще недовольный чужим вмешательством. — Полстраны разрушено к едреной матери, кормильцы еще не демобилизованы, восстанавливать все с нуля… А вы мне про сознательность бормочете…

Андрей, расталкивая людей, пошел к дверям, увидел перед собой виновато моргающие глаза Ляшко.

— Не обижайся, лейтенант. Ну, нагорело у людей. Помогать друг дружке надо…

— А он и помог, — заметил кто-то со стороны. — Хоть он по-человечески объяснил. Все бы так объясняли, чи мы не поймем, тоже ж люди… Не сердись, лейтенант.

— Да я не сержусь, с чего вы взяли?

— Давай закурим, наш табачок — горлодер. В ноги шибает…

— Товарищи, значит, решено, — закричал Копыто. — А сейчас послушаем нашу самодеятельность. Стихи и песни. С участием товарищей солдат. Давай, Стефка!

Что-то Андрею расхотелось слушать стихи и песни, он кивнул Ляшко: «До встречи» — и, миновав обдавшие жаром печи, вышел во двор.

Так уж получилось: проверив наряд, Андрей не сразу пошел к себе, а заглянул по пути к Ляшко. Тот как раз надевал тулуп. Увидев лейтенанта, облегченно развел руками:

— Ну и добре, не люблю по гостям ходить, да еще на ночь глядя. Может, чарку с морозу?

Чисто выбеленная, почти пустая комната с аккуратно покрытым гуцульской накидкой топчаном, скобленый дощатый стол, табуретки.

От картофельной самогонки в граненых стаканах пахло сивухой, зато капуста была хороша, да и хлеб — привезли все таки — свежий, хрусткий. Ляшко выпил не морщась, будто не ощущая вкуса, вид у него был по-прежнему рассеянный.

И речь его звучала отчужденно, словно говорил не о себе, а так, что-то давнее вспомнил вслух. Лишь глубокие складки у рта выдавали старую боль…

Это случилось не более полугода назад: банды ОУН, уходя за кордон, собирали «добровольные» пожертвования, выходили из леса по вечерам, брали по хатам что могли, разоряя у строптивых хозяев сундуки с нехитрым достатком. У Ляшко только и было, что брошка с камушком, хорошая вещь, купленная по случаю. Хлопнул на нее все, что было, — не пожалел для невесты, работавшей так же, как и он, по керамике в родном городишке, в мастерской. Может, и отдал бы, да ведь стыд у будущей жены отнимать подарок.

— Значит, жалеешь на дело народное, тварь!

Трое их было. Двое в избе, матерые, в небритой щетине, третий, с автоматом, снаружи. Его Ляшко не разглядел, окна заморожены, вроде бы помоложе — худощавый. А этих двоих запомнил.

На всю жизнь.

Кинулись они к Ляшко. И что на него нашло в ту минуту? Потерял себя, вырвал брошь из чужих рук и швырнул в морду старшему. А дальше все как в дурном сне. Неживая какая-то, сладкая улыбка бандюги, поднятый приклад. Ляшко упал не ойкнув, потом пришел в себя от резкой огненной боли под ложечкой. Били его сапогами насмерть. Случай помог — мимо проезжал милицейский наряд, спугнул нелюдей. Но оставаться в родных местах было нельзя… вот он и перекочевал. Тут уже и обжился. С невестой переписывается, правда, редко. Обещает приехать к весне.

— Да только мужик я уже неважный. Печень отбита. Вот Фурманиха травами отпаивает… А как вспомню этих, бывает, такое найдет…

У Ляшко задергалась щека, он прижал ее ладонью, что-то хотел добавить и лишь перевел дыхание, утерев горстью проступивший пот…

В дверь постучали — видимо, для приличия, — и Андрей увидел тут же вошедшего Копыто, за ним бочком протиснулся долговязый Степан, с какой-то смятенной улыбочкой на лице.

— Вот, — сказал Копыто, искоса неодобрительно окинув стол с бутылью. — Шли мимо… Нет, нет, нема часу рассиживаться. Во, просит человек для клуба большую такую вазу, как она — керамика, что ли! Заплатят тебе за особый заказ, завод-то таких вещей не делает, но ты, как мастер по этому делу…

— Для цветов вазу, — сиповато заметил Степан и прокашлялся. Глаза, устремленные на Ляшко, возбужденно поблескивали.

Ляшко промолчал. Степан, словно бы осмелев, попросил:

— Уж не откажите…

— Да я что. Только рано для цветов еще, куда спешить.

— А мы загодя, а то посадим домашние к выборам. Девчата ждут. Уж мы вас отблагодарим.

— Ладно, попробую, без благодарностей. Для общего дела, так сготовлю. Может, все ж таки присядете?

Степан не прочь был принять приглашение, даже снял шапку, но Копыто растопырил ладони:

— Завтра рабочий день. И вам не советую… Пока.

Он вышел, и Степан, поколебавшись, пошел следом, неожиданно подмигнув на прощанье. Какое-то время сидели молча.

— Строгий мужик, — сказал Андрей.

Ляшко все еще был полон прошлым и не сразу отозвался.

— А, да-да, — вздохнул он. — Война его ковала, партизанщина, откуда ж мягкости быть? А так-то он ничего, завком наш.

— Значит, запомнил их? — спросил Андрей, возвращаясь к начатому разговору. Вдруг мелькнула, тут же растаяв, смутная догадка.

— Больше их не встречали?

— Думаете, этот… что стрелял в меня? Так ведь далеко он был. Не разглядел я…

— Значит, все же видели человека? — Вот это новость. Довбне об этом не было известно: видимо, промолчал Ляшко, обжегся раз, теперь бережется…

Ляшко пытливо взглянул на Андрея, сказал тихо:

— Будто мелькнул на опушке кто-то в белой папахе, рослый, крупный. А может, помстилось. Что болтать попусту! — И добавил печально: — Или вы думаете, за мной они гоняются? Те давно ушли, да и нужен я им, как псу карман…

Продолжать разговор вроде бы ни к чему, Андрей поднялся.

— Спасибо за угощение.

— Не стоит. Рад, посидели трошки, а то один тут, как волк.

Хотел что-то добавить и только махнул рукой.

Юра принес котелок пшенной каши, горячей, рассыпчатой, только масла в ней не хватало, но так как масло Андрей пробовал у Ляшко, то можно было считать, что все в порядке: какая разница в конце концов — вместе с кашей или порознь? Склоняясь над алюминиевой мисочкой, Юра слушал рассуждения Андрея без улыбки: по молодости лет, а также благодаря развитому чувству субординации — с юмором у него было туговато.

— Плохо со снабжением, — заметил Юра, — ворчат ребята.

— Еще что?

— Колька все в отпуск просится, как будто не понимает ситуации… А что сказал Ляшко?

Андрей коротко рассказал своему серьезному Юре о беседе с переселенцем. Тот так и впился в Андрея глазами-черешнями.

— Ясно, месть!

— Ага, — усмехнулся лейтенант, вспомнив собственные домыслы, и скосил глаза на Юрину тумбочку, где лежала стопка за трепанных книг с таинственными названиями: «Пещера Лейхт вейса», «Ночной призрак»; он раскопал их в полку, на штабном чердаке. И одна из них стояла сейчас перед его миской: даже высокая дисциплинированность не могла вышибить из помкомвзвода детскую привычку читать за едой.

— А что?

— Нет, ничего, — сказал Андрей. — Тайное общество бандюг специально поселилось в здешнем лесу, чтобы расквитаться с непослушным.

Юра недоверчиво покачал головой.

— Шутите?

Наконец-то дошло.

— А если кто-то побоялся быть узнанным?

Это уже на что-то похоже. Об этом и Андрей думал. И шутить ему на этот раз не хотелось. Хотя, чего же опасаться, если хоронишься в лесу. А что, если…

— Ложись спать, — сказал Андрей. — Приятно почитать перед сном жуткий роман.

— «Из пушки на Луну»!

— А-а, меняются интересы?

— Нет, Жюль Верн — постоянный.

— Только сначала надо проверить посты. А то Мурзаев вчера стоя задремал.

— Непохоже на него.

Помкомвзвода опустил глаза.

— В чем дело? Без ложной солидарности.

В Юре была хорошая закваска. От командира таиться не стоит. Тем более что лейтенант считался справедливым командиром, людей придирками не допекал.

— За Кольку он дежурил. А… а тот ходил на хутор к какой то Насте.

— Ясно.

— Но у него это серьезно, — поспешно добавил Юра.