Пашка неопределенно махнул рукой.

Старую дворнягу пристрелили на рассвете. Эхо неслось по выстывшим плавням, разрывая тишину. Потом оно смолкло, застряв где-то в сыром вязком тумане. Затихла и дворняга на речном косогоре, откинув на лапу простреленную голову.

Утром сторож с пристани принес на «Быстрый» щенка и сказал, что пристрелить дворнягу ему приказало начальство.

Собака, дескать, была никудышная и чем-то болела, один вред от нее.

Щенка сторож нашел в норе над речным обрывом. Еще четверо его братьев и сестер околели два дня назад. И дворняга выла всю ночь на луну за старой пристанью.

Капитан разрешил оставить щенка на буксире. Тут же кто-то из команды дал ему кличку — Листок.

Мордочка у щенка была острая и сердитая. Темно-серая шерстка на спине чуть лоснилась, а хвост завивался колечком. Он совсем не был похож на свою мать.

Листок быстро освоился на палубе. Правда, в руки сперва никому не давался, и, если кто-то из матросов пытался взять его, он ловко увертывался и убегал на корму. Там он прятался под выцветшим брезентом. Дико, по-лесному, блестели оттуда его зеленые глаза. Щенок, наверное, тосковал по матери, ее ласке и теплу.

Володька Сазонов принес ему с камбуза молоко, но он только шлепнул несколько раз языком и отошел в сторону. Потом, недовольно фыркая, Листок облизал испачканный в молоке нос.

Сазонов резким движением схватил щенка. Листок забился в сильных руках с таким отчаянием, что Володьке показалось, будто он держит мягкую заводную игрушку.

Володька отпустил щенка на палубу и сунул ему в рот кусочек сахара. Листок выронил сахар, но, подумав, обнюхал, осторожно взял в рот и старательно захрустел. Покончив с лакомством, он облизнулся и некоторое время выжидательно смотрел то на Сазонова, то на Егорыча.

Но у Володьки начиналась вахта, и он, помахав щенку рукой, отправился в рулевую рубку. Листок сделал за ним несколько неуверенных шажков, потом вдруг резко повернулся и побежал в обратную сторону, к облюбованному месту под брезентом. До самого вечера Листок не показывался оттуда.

Из-за дальнего острова как-то спешно вынырнул месяц. Озарил речку мутным зеленоватым светом.

Пашка, закончив ужинать, собрался было спуститься в кубрик почитать перед сном, как вдруг услышал на корме шорох. Сделав несколько шагов, он увидел щенка, играющего краем брезента.

Пашка подошел поближе и, усевшись на ящик с песком, поманил щенка. Листок не заставил себя долго ждать. Пашка взял его на руки. Щенок вытянулся во всю длину, заслоняя лапами глаза от лунного света. Пашке хорошо чувствовалась его пушистая теплота и в ней маленькая незащищенная жизнь. Он погладил щенка, и Листок, уткнувшись в его руку, доверчиво лизнул шершавую ладонь. Потом, глубоко и протяжно вздохнув, закрыл глаза.

Щербатый и уже выцветший рог месяца уплывал на покой к лесу. Осенняя тишь баюкала в росных лугах далекие огни деревень. Спало заречье предзоревым сном, и лишь одинокий перепел, затерявшийся в темных лугах, кого-то звал и звал.

Пашка читал раньше, что собаки не различают цвета, но сейчас ему казалось, что Листок видит зеленые теплые сны прошедшего лета.

Проснувшись, Пашка вначале не мог сообразить, почему так тихо. Потом вспомнил — команда отдыхает.

Осторожно, чтобы никого не разбудить, он оделся, взял приготовленные с вечера снасти и на цыпочках вышел из кубрика.

Игравший на палубе Листок увязался было за ним, но Пашка подумал, что щенок будет ему помехой, и решил не брать с собой.

Берегом реки он прошел почти километр. Однако удобного для заброса места не попадалось. Пашка уже начал ругать себя за то, что забыл взять у Володьки резиновые сапоги. Он решил вернуться на «Быстрый», но заметил выплывающую из-за острова лодку-плоскодонку. На веслах сидел высокий старик в телогрейке и лихо сдвинутой набекрень кепке. Выехав на середину реки, старик огляделся и, увидев Пашку, повернул плоскодонку к берегу.

Подтянув лодку на отмель, он хмуро кивнул головой и не спеша достал из кармана телогрейки пачку «Примы». Серые маленькие глаза его при этом так и сверлили Пашку.

— Что, дед, рыбалим?

— Ага, внучек, — с какой-то ехидцей ответил старик.

— А щучка в этих местах имеется?

— Щучка-то есть, да не про всяку честь. Много тут шастают. Думают, место тихое, рыбы полно, так можно и лопатой отгребать. Ан нет, рыба поумнела, на ваши тростиночки-былиночки не пойдет.

— Это почему? — усмехнулся Пашка.

— Да потому, шо вы, городские, не уважаете ее и к старым рыбакам без почтения. Вот раньше, к примеру, приедет какой-нибудь в шляпе и с таким животом. — Старик развел руки в стороны. — И бегит сразу в магазин. А то и с собой привезет. Полный чемодан. Выходит на пристань, а я уж тут как тут. Мое почтение вам, Спиридон Лукич. Он бутылку выставляет — я ему хорошее рыбное местечко показываю. Он вторую достает, я ему наговор тайный для каждой рыбки сказываю. А уж как третью не пожалеет — лодку отдаю.

Старик хитро глянул на Пашку.

— Перевелись хорошие рыбаки. Шастает теперь всяких с удочками та спиннингами больше, чем рыбы в реке, и не то шо бутылку, стакан не поставят. Одним словом, туристы.

Старик неторопливо курил, разглядывая Пашку.

— Я, дед, твой хитрый намек понял. Не дождешься от меня бутылки. Как-нибудь и без твоих тайных наговоров наловлю рыбы.

— Дело хозяйское, — обиженно пожал плечами старик и отвернулся от Пашки.

Внезапно тишину нарушил бой жереха. Рыба громко плескалась почти У середины реки. Пашка стремглав кинулся в воду. Что есть сил размахнулся и послал блесну чуть выше того места, где играл жерех. Как только блесна легла на воду, он стал торопливо подматывать, стараясь вести ее у самой поверхности.

Старик с любопытством наблюдал за Пашкиными действиями, но скрывал это презрительной улыбкой.

— Как же, вытащи его этой тростиночкой-былиночкой, — не выдержал он наконец. — Держи карман шире. Жерех не дурак. Я вот нашепчу ему заветное слово, он и уйдет.

Пашку уже начинало злить ворчание старика.

— Слушай, дед, ты кончай колдовать мне под руку.

Он хотел еще добавить несколько крепких словечек, но тут почувствовал сильную и резкую хватку жереха. Ручка непослушной катушки вырвалась из пальцев, и леска потянулась в глубину. Утащив леску еще метров на десять, жерех на какое-то мгновение остановился, но тут же заметался с новой силой еще яростнее.

Пашка застопорил катушку, и теперь леска то провисала к самой воде, то напряженно звенела, сгибая удилище. И когда наконец утомленная, измученная рыба показалась над водой, Пашка перевел дух. Выброшенный на берег жерех долго подпрыгивал на траве.

— Их ты, какого выволок! — Старик даже хлопнул себя по бокам. Лицо у него подобрело, в голосе послышались дружелюбные нотки. Подойдя к Пашке, он протянул широкую ладонь и важно произнес: — Василь Никитич я, будем знакомы.

— Оказывается, и на тростиночку-былиночку можно ловить, — ответил Пашка.

Старик засмеялся.

— А ты уж и обиделся. С норовом ты, парень, с норовом. Веслами-то шуровать умеешь?

— Еще бы! — Пашка распрямил плечи. — Я же моряк.

— Ну, садись тогда, моряк, в лодку. Покажу я тебе одну расчудесную яму.

Ехать пришлось недолго.

— Давай-ка спробуй ось тут, — скомандовал старик, — а я посижу на веслах.

Василий Никитич действительно хорошо знал рыбные места. Не прошло и пятнадцати минут, как Пашка почувствовал рывок, да такой сильный, что удилище клюнуло воду. Стравив несколько метров, Пашка решил, что зацепил за корягу.

— Придется вертаться, — недовольно сказал он.

— Не, — покачал головой старик. — Я наговорил, шоб то була рыба.

Пашка хотел возразить, но тут неожиданно затрещала катушка, и метр за метром начала разматываться леска. Рыба уходила в глубину.

Пашка растерянно оглянулся на старика, но тот уже понял ситуацию и подналег на весла. Лицо его стало серьезным и красным от напряжения.