Мсье Валентен тоже заметил Жанвье, когда закрывал окно, прежде чем пройти на кухню, но это было около десяти часов вечера. Он не задумался над тем, что мог здесь делать Жанвье.

Следовательно, выстрел раздался в тишине пустынной улицы.

Кажется, первой бросилась к окну Бланш Дюбю; окно ее было притворено, но занавески задернуты. Она отодвинула их.

— Вы видели свет в других окнах?

— Я не уверена, был ли свет в окне напротив. В этот час там всегда горит лампа, но я посмотрела сначала на улицу.

Окно напротив было окном той комнаты, откуда вышел человек с чемоданом и где жила больная или не способная ходить женщина.

— А другие окна открылись?

— Да. Почти повсюду.

— Когда вы открыли свое, у других уже были открыты окна?

— По-моему, нет. Мне кажется, я первая увидела тело, лежащее на тротуаре, и закричала.

Это была правда. Ее крик услышали по меньшей мере четверо, в том числе мсье Сафт, который бросился на лестницу, подумав, что зовут на помощь.

— Кто первый вышел на улицу?

— По всей вероятности, мсье Валентен: на нем была домашняя куртка из черного бархата. Почти одновременно на улицу вышел и швейцар из соседнего дома.

Мегрэ сто раз задавал все тот же вопрос:

— Какие окна были освещены в этот момент?

На это никто не давал точного ответа. В общем, большинство окон открылись одно за другим. Мадемуазель Клеман даже не переступила порога своей комнаты. Она спросила:

— Он ранен?

И, не теряя времени, бросилась к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь».

— Сколько времени прошло между выстрелом и тем моментом, когда мсье Валентен вышел из дому?

— Меньше полминуты. Несколько секунд.

Кухня была рядом с его комнатой, и ему нужно было только пересечь ее. Он даже забыл погасить газ и снова зашел туда несколько секунд спустя, чтобы сделать это.

Но ни Валентен, ни другие не слышали шагов. Преступник практически и не успел бы скрыться из виду. Ему пришлось бы пройти хотя бы под одним из фонарей. Но никто ничего не видел.

Казалось бы, Мегрэ выяснил очень мало, но эти несколько достоверных фактов были установлены в результате многочисленных допросов.

Консьержка дома напротив, мадам Келлер, делала все возможное, чтобы помочь комиссару, но она была из тех маленьких, очень живых женщин, которые говорят страшно быстро и, стараясь быть точными, только все запутывают.

— Вы вышли из своей комнаты?

— Да, я вышла на порог, но не стала переходить улицу. Я думала, он убит, а я не люблю смотреть на мертвецов.

— Некоторые из ваших жильцов вышли?

— Мсье Пьедбеф, с третьего этажа, тот, что с бородой, — он работает в магазине дешевых товаров — вышел в халате и пошел взглянуть на тротуар напротив. Я даже сказала ему, что он простудится.

— Вы видели, как приехала «скорая помощь»?

— Да… Нет… То есть, когда она заворачивала за угол, я была у себя, пошла взять пальто…

По словам полицейских, первыми приехавших к месту преступления, на тротуаре вокруг Жанвье было уже человек двадцать. Они записали только несколько фамилий, наудачу. Мсье Валентен назвал свою фамилию, хотя его об этом не просили. Все они заметили толстую мадемуазель Клеман.

К группе, образовавшейся вокруг Жанвье, подходили все новые соседи, смешивались с нею, иногда давали советы, другие возвращались к себе. Остановились также два-три прохожих.

Казалось, расспросы ни к чему не приведут. Все это было уныло, как дождь, который шел, не переставая, и создавал в доме пронизывающую сырость. Камин топился только в гостиной, куда Мегрэ время от времени заходил посидеть.

В Брюсселе легко разыскали ван Дамма, потому что, как и говорил Паулюс, он по приезде прежде всего отправился в справочный отдел консульства США.

Ван Дамм начал с того, что отрицал свое участие в деле «Аиста», потом, прижатый к стене, свалил всю вину на Паулюса. Был установлен тот факт, что в ночь, когда ранили Жанвье, он находился в Брюсселе. Отыскали ту женщину, с которой он ходил в тот вечер в кино. Потом его видели вместе с ней в популярном ресторане на улице Мясников…

— Вас к телефону, мсье Мегрэ.

Это уже превратилось в игру. Мадемуазель Клеман каждый раз поднималась на третий этаж, как будто ей это доставляло удовольствие, бросала любопытный взгляд на исписанные им страницы.

Звонок обычный. Уголовная полиция опять просит у него разъяснений по поводу одного из текущих дел. В его отсутствие его там заменяет Люка. Раз или два в день он приходит на улицу Ломон и приносит комиссару бумаги на подпись.

Комиссар еще раз пересек улицу и направился в дом напротив.

— Скажите, мадам Келлер…

В привратницкой было очень чисто, но темновато. Пылала большая печь, к которой Мегрэ машинально прислонился спиной.

— Жилец второго этажа…

— Да… Мы всегда называли его мсье Дезире… Это его имя…

— Вы говорили, что он работает в Объединенном грузовом пароходстве.

— Уже больше двадцати лет. Он уполномоченный компании на одном из пароходов.

— А на каком, не знаете?

— Он переходит с одного парохода на другой.

— Когда я видел его утром с чемоданом, наверное, он направлялся на пароход?

— Сейчас он на пути к Черному Мысу. Они идут почти месяц туда и столько же обратно.

— Значит, он бывает здесь каждые два месяца?

— Да.

— Приезжает надолго?

— По-разному. Это довольно сложно. Он много раз объяснял мне, как они там сменяются, но я ничего не поняла.

— Я полагаю, что когда он приезжает в Париж, так это уж на несколько недель?

— Как раз нет. Только через раз. Тогда он свободен почти месяц. А то у него едва хватает времени, чтобы обнять жену и взять кое-какие вещи.

— Сколько он был дома в последний раз?

— Ночевал две ночи.

Мегрэ не обольщался. Уже раз десять, допрашивая кого-нибудь, он думал, что достиг известного результата, а потом какой-нибудь простой ответ разрушал его надежды.

— Вы говорите, две ночи? Постойте. Значит, он приехал в тот вечер, — когда ранили инспектора?

— Да, именно в тот. Я забыла сказать вам об этом.

— Раньше выстрела?

— Нет. Когда стреляли, его еще не было дома.

— Значит, позже?

— Гораздо позже. Его поезд прибыл на вокзал только после полуночи.

— Он приехал на такси?

— Конечно. Он не мог бы донести свой чемодан.

— Жена ждала его?

— Разумеется. Она всегда знает, где он. Пароход, это ведь как поезд. Ходит по расписанию. Она посылает ему авиаписьма на каждую стоянку. Я это знаю лучше всех, потому что сама их отправляю..

— Значит, она его ждала?

— С нетерпением.

— Они живут дружно?

— Я никогда не видела, чтобы люди жили так дружно, хоть они и редко бывают вместе, из-за работы мсье Дезире.

— Какой он человек?

— Славный человек, очень добрый. Такой терпеливый. Через год уйдет на пенсию, и они переедут в деревню.

— Его жена больна?

— Вот уж пять лет, как она почти не встает с постели. Ей совсем не следовало бы вставать, но, когда меня нет наверху, она иногда бродит по квартире.

— А что с ней?

— Точно не знаю. Что-то с ногами. Она наполовину парализована. Иногда кажется, что она совсем парализована и не может двигаться.

— Не знаете ли, есть у нее родственники в Париже?

— Никого.

— Никто к ней никогда не приходит?

— Только я. Убираю у нее в комнате, ношу ей еду и спрашиваю, не надо ли чего.

— А почему ее муж не поселится в деревне или в Бордо, раз его пароход прибывает туда?

— Он ей предлагал. По-моему, она привыкла ко мне. Он думал поместить ее в санаторий, но она отказалась.

— Вы говорите, у нее нет ни родственников, ни знакомых?

— Только мать Дезире, очень старая и тоже совсем уже слабая; она приходит к ней каждый месяц и всегда приносит коробку шоколадных конфет. Бедная женщина не смеет признаться ей, что она не любит шоколад, и отдает его мне для моей дочери.

— Вам больше нечего сообщить?