Барская надменность, с которой Зарубин был осажен Буровым за один лишь участливый взгляд попутчика в дальней и долгой дороге, надолго отвадил контрразведчика от попыток сближения. Да и компания — французский капитан был для Зарубина неподходящим знакомым. Французы, с которыми сталкивался штабс-капитан, показывали себя хорошими знатоками-ювелирами, готовыми при удобном случае пойти на сделку. Зарубин же немного смыслил в камнях, во-первых, во-вторых, ему нечего было предложить, да и сделки запрещались.

Но и ждать у моря погоды было не в характере Зарубина. Он стал исподволь прощупывать пассажиров, едущих с ним в одном вагоне. Охотно разговаривал, выпивал «по маленькой». В карты играть не садился. Отговаривался недавним крупным проигрышем. На предложения отыграться отвечал поговоркой: «Не за то отец драл, что играл, а за то, что проигрывался!» До Омска он уже хорошо узнал попутчиков из тех, кто следовал дальше столицы Колчакии.

Отец Нафанаил — с ним контрразведчик держался ближе, чем с остальными, — направлялся в какую-то уральскую епархию по денежным делам. Другой оказался спекулянтом. Третьим был «фартовый мужик», старый знакомый Зарубина. Он-то и отвлек его внимание, хотя и не напрасно, да невпопад.

Только в Омске, уже сидючи в комнате контрразведки на вокзале, Зарубин услышал слова, натолкнувшие его на твердую мысль как следует проверить чету Буровых.

Слишком расторопный поручик, получивший нагоняй, принялся горячо доказывать необходимость жесточайшим образом, до последней нитки, обыскивать всех пассажиров поезда. Поручик, его приятель, ехидно усмехнулся:

— А как насчет дам?.. Надо издать приказ, чтоб для удобства Гамбетты они следовали нагишом.

— Гамбетта? — оживился Зарубин.

— Поручик Карякин — недоучившийся юрист, — бросил дежурный офицер. Объяснил: — Вот мы и зовем его между собой именем знаменитого французского коллеги. Но теперь, я думаю, его называть «гримёром», — и хохотнул. — Ловко он вас разукрасил. Не узнать.

— Гамбетта… Юрист… — бормотал себе под нос Зарубин. — О, черт… Ведь у связного кличка Гамбетта. И Буров — юрист. Надо проверить… Не он ли все-таки тот связной? Надо обязательно проверить!

Как — Зарубин еще не знал. Во всяком случае идти в вагон тотчас нельзя. Трудно поверить, что из контрразведки хоть и с синяками, но выпустили так быстро. Следовало объявиться неожиданно, ночью, в пути. Свалиться точно снег на голову. Да еще в таком «загримированном» побоями виде. Буровы, если связные они, конечно, будут обеспокоены его арестом. А он «сбежал». Он попросит у них помощи! Они не устоят перед возможностью облагодетельствовать товарища. Это у них в крови.

И все-таки: Буров — связной большевиков? Такое не укладывалось в голове Зарубина. Как Буров ответил на его попытку не то что завязать знакомство, а лишь проявить взглядом простейшую любезность к попутчику! Однако Буров точно знает своего помощника и обязан, пожалуй, вести себя с ним осторожнее, а значит, и недоступнее, чем со всеми остальными! Конечно! Ведь Буров-то не мог не знать, на кого может рассчитывать в пути. И пароль был у него. И что же? Глаза Бурова окатили тогда Зарубина таким высокомерием, таким холодом, что тот сразу отмел саму мысль о возможности связи эсера, присяжного поверенного Д. Д. Бурова с голытьбой, с большевиками.

И все-таки как проверить, как «осветить» их? Положился на случай. А помощников у него будет хоть отбавляй. Та же охрана, что снимает «зайцев» с крыш курьерского поезда. Конечно, полковник Ярцев хоть и мало надеется на предприятие Зарубина, но по линии о нем сообщит. Долг службы.

В сумерках Зарубин пробрался в зеленый вагон третьего класса по соседству с синим, в котором следовали Буровы. Закрытые двери тамбуров не помеха. Трехгранный служебный ключ у Зарубина был. Проводник синего ютился в другом конце вагона. Зарубин мог пробраться в купе незамеченным. Вот только чертов француз… Но Зарубина уже охватил азарт. На карте стояла его карьера. А теперь, когда войска верховного правителя гнали большевиков за Урал, можно надеяться на самую щедрую благодарность.

Чем ближе к Екатеринбургу подходил поезд, тем чаще он простаивал на станциях, полустанках, разъездах. И что ни день, то проверка документов, а то и обыск.

В купе они по-прежнему ехали втроем. Однажды на какой-то станции крепко подвыпившая компания колчаковских вояк решила устроить на свободное место своего приятеля, ехавшего на фронт. Тогда Антуан де Монтрё учинил скандал, и прибывший офицерский патруль быстренько успокоил своих доблестных воинов.

С первых минут встречи в купе Елена Алексеевна мучительно размышляла: почему ей знакомо лицо француза. Она для того сразу и разговорилась с ним, чтоб разобраться. Но лишь в последние дни память упорно стала подсказывать ей: действительно, она видела этого человека, встречалась с ним в лагере австро-венгерских военнопленных еще в шестнадцатом году, до замужества, Тогда она была Леночкой Весниной и под видом дел по заданию Красного Креста передавала военнопленным и большевистскую литературу. Но ведь она могла и ошибиться. Того пленного венгра звали Шандор Доби. «Француз» вида не подавал, будто хоть раз мельком виделся с ней. Может быть, он действительно не помнил ее? Или так надо?

Делиться своими мыслями с мужем она не решилась: у того голова кругом идет от истории с Зарубиным. Никто не мог сказать им — взяли его контрразведчики в Омске, оказался ли он предателем? Дмитрий не утверждал, но и не отвергал до конца возникших у обоих подозрений. Возможно, он щадил ее…

Нервы Елены сдали. Она не спала толком третью ночь. А мужчины спали.

…В дверь купе легонько поскреблись. Она поднялась. Осторожно, бесшумно выскользнула в коридор. Увидела Зарубина, его изуродованное побоями лицо. Голос — дрожащий, жалобный:

— Елена Алексеевна… «Меня встречает Анна Петровна»

… Это был отзыв на пароль Дмитрия: «Вас никто не встречает в Екатеринбурге, господин Клеткин?»

— Что с вами? — Елена не могла оторвать взгляда от рас пухшего от побоев лица.

— Помогите мне… Идемте, идемте… Здесь увидят.

Она, не входя в купе, сняла с вешалки шубку, накинула, схватила муфту. Вышла. Зарубин уже стоял у выхода из вагона. Она пошла за ним. Тупо соображая: «Что же я делаю?».

По тому, как Зарубин рывком отодвинул дверь тамбура, Елена Алексеевна почувствовала неладное. Страх сжал сердце, сперло дыхание, а ноги отяжелели.

— Идите… идите… — настойчиво подталкивал ее Зарубин.

Из дверного проема ей в уши ударил грохот колес, лязг буферов; студеный промозглый ветер обдал лицо, душный запах паровозного дыма и холод перехватили дыхание.

«Вернуться… Немедленно вернуться! — встрепенулась она. — Какая глупость! Как я могла!»

Елена Алексеевна подалась было назад, но Зарубин грубо подпихнул ее. Она уперлась руками в косяки. Тогда Зарубин вытолкнул ее на лязгающую металлическую площадку между вагонами.

— Я закричу! Пустите! Пустите меня! — Елена Алексеевна отталкивала от себя Зарубина.

— Не закричите… Пароль? Адрес в Екатеринбурге, к кому вы едете?

Зарубин припер Елену Алексеевну, к решетке ограждения меж вагонами.

— Быстро! Пароль? Адрес?

— Прочь! Негодяй! Я ничего не знаю!

— Знаешь. Меня припомнила. Откуда известен мой отзыв? Может, и про Митрофана Евдокимовича не слышала?

— Я шла помочь… Вы ранены…

— Говори! А то под колеса скину! Ну!

Резко повернув ее за плечи, Зарубин заставил Елену глядеть вниз. Там в снегу темнела полоса рельсов. И грохот, грохот разболтанного состава, лязганье буферных тарелок, металлической площадки под ногами. Меж перилами ограждения оставалось значительное пространство. Елена чувствовала, что ее подталкивают туда. Она попыталась оттолкнуть Зарубина. Дернулась что было сил. Бесполезно. А ему было приятно сознавать: жуть и предсмертная тоска охватили его жертву. Много времени и упорства затратил он на разгадку связного из Москвы, чтобы отказать себе в удовольствии, в торжестве палача.