Раздалось легкое пофыркивание. Максим Исидорович, сидевший в некотором отдалении и как бы подчеркивавший этим свою непричастность к разговору, смеялся почти беззвучно, пофыркивая носом и вздрагивая животом. Вера Федоровна мельком взглянула на него. «Что за синие пятна у него на лбу?» — подумала она и снова устремила напряженный взгляд на строгое и бесстрастное лицо начальника.

— Должна добавить, — сказала она, — что практикант работал хорошо, мы были им довольны. Он обнаружил серьезные физико-математические знания, о чем, кстати, прекрасно осведомлен Максим Исидорович. В диссертацию, которую для него писали мои сотрудники, практикантам вложен большой труд.

— Уважаемая Вера Федоровна, — сказал Алеокер Гамидович, — мы отвлекаемся в сторону.

— Нисколько. — Вера Федоровна с треском раскрыла и закрыла веер. — Сейчас я сделаю официальное заявление: считаю своей ошибкой согласие на написание докторской диссертации для товарища Пиреева. Несколько месяцев целая группа сотрудников была оторвана от основных занятий…

— Вы пожалеете о своем лживом заявлении! — прервал ее Максим Исидорович.

— Не надо кричать, — поморщился начальник. — Если вы ставите вопрос официально, Вера Федоровна, то прошу в письменном аиде. Оставим вопрос о диссертации…

— Нет, не оставим! — Вера Федоровна уже закусила удила. — Потому что именно с этой диссертации все и началось. Пиреев, как видно, взбеленился и решил за свою неудачу отыграться на мне. Первым актом мести было закрытие темы океанских течений. Он знал, что направляет удар против меня, потому что…

— Вы, товарищ Андреева, не разводите демагогию! — Максим Исидорович с несвойственной ему поспешностью вскочил со стула. — И не думайте, что раз вы московского подчинения, то мы не найдем на вас управу!

— Не надо кричать, — несколько повысил голос Алескер Гамидович. — Что за базар устроили? Что за взаимные угрозы? Поскольку возник конфликт, придется разобраться, но только в спокойной…

Вдруг он осекся. Глаза его, обычно полуприкрытые веками, широко раскрылись, будто им предстало нечто в высшей степени удивительное. Вера Федоровна невольно обернулась, чтобы проследить его взгляд, и увидела, что у Пиреева вроде бы что-то написано на лбу. Она сильно прищурилась и прочла надпись, сделанную четками синими буквами:

Что-то как бы лопнуло у Веры Федоровны внутри. И она засмеялась. Она тряслась от смеха, не имея сил взять себя в руки. Вынула из сумочки круглое зеркальце и протянула недоумевающему Пирееву:

— Посмотрите на себя, Максим Исидорович…

Чернее грозовой тучи, надвинув на брови капроновую шляпу, приехал Максим Исидорович к себе на дачу. Сразу же он вызвал садовника Эльхана и, не снимая шляпы, потребовал подробного отчета: где и у кого именно был куплен злополучный баран, долженствовавший в конце своего земного пути украсить пиршественный стол новоиспеченного доктора наук и вместо этого неведомым образом пославший из иного мира отвратительную отметину. Эльхан был очень испуган, потому что и у него на лбу была такая же надпись.

Было похоже, что она несмываемая. Близкая к обмороку жена Максима Исидоровича, у которой тоже появилась надпись, перепробовала на лбу супруга все моющие средства и растворители, срочно закупленные садовником. Надпись не сходила. Пожалуй, после стирального порошка «Дарья» она стала даже немного ярче.

А наутро началось расследование. Дело в том, что пострадал не один Максим Исидорович. У всех окрестных дачников, коим расторопный Эльхан сплавил лишние бараньи части, тоже, выступила на лбу такая же надпись, сделанная точно таким же прекрасным чертежным шрифтом, будто писанная одной рукой. Соседи были разные, среди них оказались торошгавцы, кинувшиеся к дерматологу в поликлинику, и, естественно, такая опрометчивость не могла не вызвать у общественности интереса к надписям. Неблагодарные соседи и указали негодующими пальцами на дачу Пиреева.

С повязкой на лбу вышел Максим Исидорович к двум гражданам, прибывшим для расследования. Спокойно, с достоинством указал им на то, что лично он барана не покупал — покупал садовник Эльхан. Срочно вызванный садовник подробно описал расследователям внешность лиц, у которых купил барана, а также место возле базара, на котором состоялась сделка.

Максим Исидорович попросил посетителей поскорее закончить расследование, выявить настоящих виновников и примерно их наказать, так же, как и непотребных шутников, пустивших в ход некие научные средства типа меченых атомов с целью опорочить невинных людей.

После этого Максим Исидорович удалился в свою комнату, лег на тахту и впал в тихое отчаяние.

Поскольку источник неприятностей, постигших многих людей, был налицо (или, вернее, на лице), то на животноводческой ферме колхоза имени Калинина произошли значительные перемены. Было возбуждено уголовное дело против заведующего фермой и двух его сподвижников, которые за короткий срок пустили по внерыночным каналам не менее одиннадцати баранов, из колхозного стада. Заведующий Даи-заде на следствии клятвенно ссылался на волков. Под давлением неоспоримых фактов, однако, он был вынужден признаться в лихоимстве.

Что же до надписей, то спустя две недели они начали бледнеть и вскоре совсем исчезли со лбов потерпевших.

Боль насквозь просверлила глаз. Должно быть, его, Ура, подстерегли в засаде, влепили камень, выпущенный из пращи… Постой, как же это было?

Ур чуть приоткрыл левый глаз. Правый не раскрывался, заплыл. Серая узкая комната с окном, забранным решеткой, столик и табурет у окна… Где он?..

И вдруг все вспомнил. Не было засады, не было пращи, это всего лишь сон, непонятный, но привычный, идущий из глубин подсознания сон. Была гигантская драка на залитой ярким солнцем площади. Да, теперь он вспомнил все, что с ним случилось.

Были пять дней в Санта-Моннке, наполненных работой в Океанариуме. Приятные утренние купания в теплом море, долгие разговоры с доктором Русто — не всегда приятные, но всегда интересные. Ему нравился живой и острый ум Русто, его ирония. Новая методика измерений океанских токов, изложенная Уром, заинтересовала доктора, хотя язвительных замечаний он высказал немало.

Да, пять прекрасных дней в Санта-Монике. А на шестой… Утром шестого дня библиотекарь Жан-Мари положил, как всегда, перед Уром пачку утренних газет. Он, Ур, развернул газету, лежавшую сверху. Бросилось в глаза крупное:

Ниже шло помельче:

Ур быстро пробежал недлинный текст. Насколько он понял, автор репортажа, некий Анри Пиньоль, весьма бойко описывал ужас рыбака Доминика Леду, на голову которого опускалось с ночного неба летающее «веретено», и то, как человек, выпрыгнувший из «веретена» в море, пригвоздил рыбака к палубе леденящим душу взглядом, а сам поплыл к берегу и утром появился у входа в Океанариум, и как доктор Русто, известный своим капризным характером и пренебрежением ко всему, что не относится к акулам и барракудам, пригласил пришельца (или шпиона?!) к себе в Океанариум. Было тут и несколько фотоснимков: Ур крупным планом, доктор Русто разговаривает с Уром…

Он отбросил газету. Вспомнился ему рыжебородый парень с фотоаппаратом — да, этот парень крутился у входа в музей в то утро, он-то, должно быть, и есть автор дурацкой заметки. Тут в библиотеку ворвался Русто:

— Вы здесь, Ур? Вы читали сегодняшнюю одеронскую газету? Ну и что вы намерены предпринять?

— Не знаю, — пожал плечами Ур. — А что, собственно, делают в таких случаях?

— Бьют морду бесстыжим бумагомаракам, подают в суд, мало ли что, но вам ничего этого делать не надо. Только что мне звонили из полиции. Комиссар Бурже жаждет познакомиться с вами. Я уже заявил ему, что вы ученый, а не шпион. — Тут Русто вскинул на Ура пытливый взгляд. — Но, может быть, вы пришелец, сударь?