— Расчет на его фанатизм, на его преданность фюреру. И еще на то, что сейчас он должен считать себя вне подозрений. Мы планируем бомбардировку населенного пункта, в котором якобы расположилась ставка Гитлера. План разрабатывается в соседнем полку так, чтобы сведения просачивались и в другие части, Он должен знать об операции. Узнав, постарается сообщить. Ведь дело касается жизни фюрера! Попросит полет или навяжется с кем-нибудь, захватит с собой передатчик. Мы запеленгуем передачу, сфотографируем самолет и «привяжем» фотокадры к местности. Если не клюнет на приманку с фюрером, придется арестовать так.
На совещании у командующего присутствовали представители всех частей воздушной армии. Командующий сам ознакомил офицеров с общей обстановкой на фронтах. Красная Армия наступала. Предстояла перебазировка авиации на новые аэродромы.
Командующий перешел к тактическим задачам и, неожиданно прервав себя на полуслове, обратился к великану полковнику, командиру полка АДД:[5]
— Пока не забыл… Я проверил подготовку ваших летчиков, полковник, и остался недоволен. Послезавтра вылет, а у вас еще не подобраны все экипажи. Пожалуйста, не убеждайте меня, что все ваши летчики — асы! Вы не поняли всю важность задачи. Только снайперов точного бомбометания на борт! Только тех, кто ночью видит не хуже совы! Из Москвы дважды запрашивали о готовности, и я доложил. В какое положение вы меня ставите, полковник?
— Все будет сделано, товарищ генерал-полковник! Сам пойду на этот филиал волчьей норы! — громыхнул побуревший от досады великан.
— Без патетики! Больше напоминать не буду. Итак, продолжаем, товарищи!..
Краска с полного лица командира бомбардировщиков не сходила до конца совещания. Кроме него, командующий никого не задел, и он, скрывая возмущение, ерзал на стуле, мешая сидевшему рядом генералу Смирнову слушать. Тот, ухмыльнувшись в усы, отодвинулся поближе к Лаврову.
Совещание закончилось докладами командиров частей о готовности к перебазированию. Не спросили об этом только командира бомбардировщиков. Он ждал, уставившись на командующего преданными глазами, на челюстях бугрились желваки. Но к нему так и не обратились. Полковник выходил из комнаты злой, ссутулив широченные плечи. У двери его толкнул в бок Лавров.
— Получил пониже спины?
— Чтоб сказился подлюка Гитлер! — смачно сплюнул разгневанный полковник. — Ну и подсыплю я ему хайля, зануде, костылей не унесет!
Представители частей разлетелись по своим аэродромам, а майор Неводов не находил себе места. В который раз проверив готовность к операции, бездумно ворошил старые и ненужные бумаги на столе, наконец, прочно уселся на подоконнике около зеленого ящика полевого телефона. И телефон зазвонил. Подал голос генерал Смирнов:
— Просит тренировочный полет.
— Поподробнее, пожалуйста, поподробнее, товарищ генерал!
— В связи с предстоящими перелетами в полках запланированы тренировки по маршруту. Он в плановой таблице.
— По маршруту нельзя. Найдите любой предлог и пускайте только в зону или по кругу. Горючее, как договорились, — не больше десяти минут.
— Время давай.
— В четырнадцать пусть вылетает. Надеюсь, без боекомплекта?
— В порядке! Будь здоров, Борис Петрович.
Неводов отметил: за все время их совместной службы генерал впервые назвал его по имени. Но секундное удовлетворение прошло, и начали биться в голове тревожные мысли: «А вдруг… А вдруг расчет неточен, и он попытается улететь? Сами, своими руками даем ему крылья, механик услужливо помогает надеть парашют, стартер поднимает белый флажок. Арестовать, когда он занесет ногу на крыло? А если у него нет с собой передатчика? Если он все понял и играет ва-банк! Материалы полковника Старикова могут уличить, а не доказать. Нужна бесспорная улика — факт. Какой-то английский юрист сказал, что как из сотни зайцев нельзя составить лошадь, так и сотня самых убедительных косвенных улик не может заменить одно прямое доказательство. Пусть летит! Пусть каждая минута его полета унесет год моей жизни, я буду ждать его последней посадки. И он сядет. Живым или мертвым!»
Собираться не пришлось, все было готово заранее. Шофер завел мощный трофейный «хорьх», и машина с Неводовым, аэрофотосъемщиком и радистом рванулась из ворот разматывать вязь полевых дорог. Облако пыли с большой скоростью двигалось в район аэродрома сводной дивизии.
Остановились в небольшом лесу. Загнали машину под густую пожелтевшую крону березы и забросали ветками. Сели в тени дерева. Аэрофотосъемщик проверял кинокамеру, прилаживал к ней телеобъектив, радист настраивал рацию. Неводов улегся на чахлой траве, развернул крупномасштабную карту.
— Есть связь! — доложил радист.
— Передайте всем постам — в четырнадцать ноль-ноль готовность номер один. Задача ясна всем?
Лихо отстучав точку последнего отзыва, радист сказал:
— Вопросов ни у кого нет, товарищ майор. Сержант Языкова выстукала привет.
Неводов поднялся и пошел к опушке. Под ногами мягко пружинили перегнившие листья и пухлые подушки мха, он перешагивал трухлявые куски березовых стволов, покрытых лишайниками, отводил от лица ветки орешника и бересклета. Опушка синела запыленными цветами чертогона. Он сорвал синий с матовым налетом стебель, потрогал головки, похожие на шарики, и колючие листья. По народному поверью, чертогон охраняет домашний очаг от нечистой силы.
Аэродром закрывала гряда мелкогорбых холмов, и перистые облака на окоеме вытянулись седыми неряшливыми косами, И вот, будто разметав их, из-за холмистой гряды, как черные стрелы, вылетели два истребителя. Они залезли в голубизну и начали рисовать огромные невидимые восьмерки — дежурная пара барражировала над аэродромом.
Еще один истребитель вынырнул из-за горизонта. Он набрал высоту почти над лесом и начал крутить высший пилотаж.
«Иммельманы», «пике», боевые развороты, горизонтальные и вертикальные, «бочки» вязались в единый красивый комплекс. Пилот будто дорвался до неба и отводил душу в вихре головокружительных фигур.
Неводов вернулся к радисту, глубоко вздохнул, и посмотрел на часы. Уже пять минут упражнялся в небе истребитель.
— Как там?
— Ничего, товарищ майор! — сморщил кислую длину радист.
— Давайте! — кивнул Неводов аэрофотосъемщику. Тот нацелил ствол объектива на истребитель. Зажужжали ролики, перематывая пленку.
Истребитель ходил плавными кругами, отдыхал после блестяще выполненного каскада. Но того, что сделал Неводов, не было. Аэрофотосъемщик в кинокамере сменил касету. Подходило время, когда истребитель пойдет на посадку. Шли самые длинные минуты в жизни Неводова. Расчет не оправдывался, все радиопосты молчали.
Истребитель задрал нос. Не завершив «петлю», он вышел из нее судорожным рывком и полетел прямо. «Генерал приказал садиться», — подумал Неводов и еле успел проследить стремительный путь истребителя к земле. Пилот перевернул машину через крыло и падал на лес в крутом пикировании. Звук отставал от темного тела машины. Над самым лесом, почти задевая верхушки берез, истребитель переломил невидимый отвес и над самой землей пошел к аэродрому. Ревущий, раскатистый звук двигателя ударил в уши Неводова, оглушил, и поэтому кричащий что-то аэрофотосъемщик показался ему чудной, размахивающей руками и беззвучно открывающей рот фигурой.
Все побежали в глубь леса. Неводов сделал несколько замедленных шагов, застыл и бросился за ними. Догнал их у низкорослого кривого дерева с обугленным стволом. Они смотрели вверх на крону, где за одну из веток зацепился зеленый парашютик, а на тонкой тесьме подвесной системы болтались два ящичка, смотанные шпагатом.
— Осторожно! — закричал Неводов и с трудом перевел дух. — Не трогайте!
Все стояли вокруг березы и оценивали происшедшее. Неводов признался себе, что никак не ожидал такого фокуса. На дереве висел, несомненно, радиопередатчик. Зачем он бросил его? Нет, не бросил, а спустил на парашюте. Автоматическая передача с земли? По расчетам Неводова, передатчик мог давать ясные сигналы только с большой высоты. Когда он работал в день покушения на Шейкина, его с трудом засекли ближние пеленгаторы. И неужели ОН решил отказаться от предупреждения о бомбардировке ставки Гитлера?
5
АДД — авиация дальнего действия.