— Она прийти, — сказал вдруг Быстроног.

Милико оглянулась и растерянно заморгала, не увидев спутников, которых она обогнала еще в лесу. Через несколько секунд кусты на опушке раздвинулись, из них выскочила Шептунья и, тяжело дыша, упала на колени.

— Топотун, — жалобно просипела Шептунья, пошатываясь. — Он плохо. Работа много-много. Константин-человек плохо. Он дать. Дать ты. — Из ее мохнатого кулака торчал клочок бумаги.

Милико взяла листок, тщательно разгладила и повернула к свету. От воды бумага стала мягкой, как ткань, вдобавок в нее впитывались все новые капли. Чтобы разобрать неровные, наползающие друг на друга строчки, Милико пришлось поднести записку к самым глазам и повернуть к далекому свету:

«Здесь очень… плохо… Не вмешивайся… ни в коем случае. Умоляю… не вмешивайся. Лучше рассейтесь и… постарайтесь не попадаться. Боюсь, они… потребуют… новых рабочих… а может, и нет. У меня все нормально… Возвращайтесь… и держитесь в стороне».

Двое хиза не сводили с нее озадаченных черных глаз. Закорючки на бумаге всегда повергали их в изумление.

— Вас кто-нибудь заметил? — спросила Милико. — Люди-ружья заметили?

Шептунья пожевала губами и высокомерно ответила:

— Я низовик. База много мы. Низовик приходить здесь, брать мешок, низовик. Нести мешок, низовик. Нести мельница, низовик. Топотун там, человек видеть я, не видеть я. Кто я? Низовик. Топотун говорить, ты друг работать много-много, он плохо. Человеки убивать человеки. Он сказать, любить ты.

— Я тоже его люблю. — Милико спрятала драгоценную записку и съежилась, подняв капюшон и сунув руку в карман с пистолетом. В эту ночь они ничего не могли предпринять — любое вмешательство только осложнило бы ситуацию, поставило бы под угрозу жизнь всех колонистов и многих хиза. Захват одного из кораблей повлечет за собой карательный рейд. Один мощный залп, и не будет святилища. Кровь за кровь. Эмилио не жалеет себя, чтобы спасти Нижнюю, а донкихотское самопожертвование жены и товарищей ему сейчас нужно меньше всего.

— Быстроног, — сказала она, — беги. Найди низовиков. Найди всех людей. Скажи им… Милико говорила с Константином-человеком. Скажи, пусть сидят спокойно и не злят военных. Пусть ждут. Понял? Повтори.

Низовик попытался повторить, но запнулся, поскольку не знал значения некоторых слов. Милико терпеливо объяснила, и наконец Быстроног подпрыгнул.

— Сказать они сидеть, — возбужденно произнес он. — Сказать они, ты говорить Константин-человек.

— Да, — подтвердила она, и Быстроног умчался.

Низовики могли беспрепятственно приходить на базу и уходить — по словам Шептуньи, мациановцы не отличали их друг от друга. Если бы не это, Милико вряд ли смогла бы связаться с мужем, сообщить узникам главной базы, что они не одиноки. Теперь Эмилио знает, что она рядом, и, наверное, будет рассчитывать на нее… страстно желая при этом, чтобы она оказалась как можно дальше отсюда.

По всей зеленой витали слухи, но не было признаков непосредственной опасности. Межсекционные проходы никто не перекрывал, облав не устраивали. Десантники посещали увеселительные заведения в средней части дока, как ни в чем не бывало танцевали под оглушительную музыку, пили, а некоторые даже открыто принимали наркотики.

Джош бросил осторожный взгляд в дверной проем бара Нго и тут же скрылся внутри, не рискуя попадаться на глаза отделению трезвых солдат, деловито шествующих по доку. Весь их вид говорил о том, что они пришли сюда не для развлечений. Джош занервничал — в тревожных ситуациях он всегда боялся вдвойне, если Дэймона не было поблизости.

Он давно притерпелся к ожиданию… Сегодня его очередь потеть в тесной и душной кладовке Нго, выбираясь в зал только для трапезы. Но пора ужинать, а Дэймона — все нет и нет. Джоша грызло беспокойство. Вчера и сегодня Дэймон вел себя очень настойчиво. Требовал немедленных действий. Говорил с людьми. Рисковал.

Джош еще сильнее разволновался, осознав, что расхаживает перед стойкой и что на него неодобрительно смотрит Нго. Он постарался взять себя в руки, неторопливо прошел через зал, заглянул в кухню и поинтересовался у сына Нго насчет ужина.

— Сколько порций? — спросил паренек.

— Одну. — Джошу был нужен предлог, чтобы остаться в зале. Когда вернется Дэймон, подумал он, можно будет попросить добавки. В деньгах они не нуждались, и это было единственным плюсом такого существования.

Сын Нго махнул ему ложкой — дескать, выметайся.

Джош прошел к привычному столику, сел и снова поглядел на входную дверь. Вошли двое — ничего, казалось бы, необычного… Но они слишком открыто озирались. И направились прямиком к кухне.

Джош втянул голову в плечи и попытался спрятаться в тени. Наверное, это типы с черного рынка. Приятели Нго. Но почему они так странно держатся? И зачем подошли к его столику и выдвинули стул?

Он не сводил с них вопросительного взгляда. Один уселся, второй остался на ногах.

— Толли? — произнес сидящий — молодой, с недобрым лицом и следом ожога на подбородке. — Ведь вы — Толли, не правда ли?

— Вы ошиблись. Я не знаю никакого Толли.

— Надо, чтобы вы на минутку вышли. За дверь. Всего на минутку.

— Кто вы?

— Вы на мушке. Советую подняться.

Джош давно этого ожидал. В уме он перебрал несколько вариантов бегства, но так и не решился — любое резкое движение повлекло бы за собой выстрел. В зеленой убивали ежедневно, и не действовали никакие законы, кроме законов военного времени. Звать на помощь десантников — Боже упаси! Кто эти люди? Не мациановцы, это ясно. Кто же тогда?

— Пошевеливайся.

Он встал и отошел от стола. Второй незнакомец взял его за руку и повел к выходу. И дальше — в яркий свет дока.

— Глянь-ка вон туда, — подтолкнул Джоша человек со шрамом. — Прямо через коридор, на дверь бара. Что, не узнаешь?

Джош посмотрел. Да, он знал этого человека. Видел его недавно на станции. И раньше.

Перед глазами померкло, нахлынула тошнота. Условный рефлекс…

Он не мог вспомнить имени, однако не сомневался, что хорошо знаком с этим человеком. Парень со шрамом взял его за руку и повел через коридор. В сумрачный бар «Маскари». В смесь миазмов пота и спирта, в грохот зубодробительной музыки. К ним повернулось несколько голов — посетители, привыкшие к полумраку, видели Джоша гораздо лучше, чем он их. И Джош испугался — не оттого, что узнан, а оттого, что в этом баре есть человек, узнавать которого ему ни в коем случае нельзя. Нельзя — после Урегулирования. После прыжка через бездну.

Его провели в самый дальний угол зала, в одну из занавешенных кабинок. Там стояли двое. Одного вряд ли следовало опасаться — очень уж пришибленно он выглядел. Но другой… Другой!

— Я знал, что это был ты, — сказал другой. — Джош? Ведь это ты, Джош?

— Габриэль? — Имя прилетело из отрезанного прошлого, и весь мир Джоша зашатался. Он покачнулся и упал бы, не окажись под рукой спинки дешевого пластмассового стула. Он снова видел корабль… Свой корабль и боевых друзей… и этого человека… этого человека среди них.

— Джессад, — поправил его Габриэль, взяв за руку и как-то странно посмотрев в глаза. — Джош, как ты сюда попал?

— Мациановцы. — Он стоял в кабинете, огороженном занавесями. В укромном месте. В ловушке. Полуобернувшись, он увидел в проходе незнакомцев, а когда вновь обернулся к Габриэлю, с трудом разглядел в полумраке его черты… точно такие же, как перед расставанием у Маринера. Перед тем, как он посадил Габриэля на «Молот» Бласса.

Рука Габриэля мягко опустилась на его плечо, и Джошу пришлось сесть на стул возле круглого столика. Расположившись напротив, Габриэль подался вперед.

— Здесь меня зовут Джессад. Эти джентльмены — господин Коледи и господин Крессич. Господин Крессич — депутат, вернее, был депутатом, пока на этой станции существовал совет. Извините, господа, но мне надо поговорить со старым другом. Подождите снаружи. Позаботьтесь, чтобы нас не беспокоили.