Философской антропологии пристало задаваться вопросами: а что делать тем, кто должен здоровье людей непосредственно оберегать? Медицина продолжает действовать, соревнуясь с противоестественным образом жизни, который ведут люди, пытаясь свести на нет воздействие многочисленных неблагоприятных факторов. Порою лечение начинается вообще до рождения, когда младенец пребывает в материнской утробе. Лекарства, витамины, стимуляторы. Потом, родившись, ребенок будет получать их непосредственно. Есть уже в номенклатуре заболеваний «лекарственная болезнь». Чем такую лечить? Другими лекарствами.

Технократические тенденции в медицине имеют обратную сторону. Да, весьма заманчиво вторгаться в человеческий организм с диагностическими или лечебными целями, видеть на мониторах работу органов, но, став технологической, медицина сама способна превратиться в угрожающий человеку фактор. Уже давно начаты игры с иммунной системой: подавление ее мощными химиопрепаратами входит в схемы терапии ряда болезней, обязательно при пересадках органов. А что такое иммунитет? Механизм защиты вида, выработанный в процессе эволюции. Можно строить предположения, к чему приведет потеря такой защиты.

Чтобы несколько сгладить впечатление от явных поражений, медицина начинает увлекать человека невиданными манипуляциями. Хотите изменить рост, цвет кожи, хотите из мужчины превратиться в женщину? Такое сегодня возможно. Технологически и концептуально сегодня медицина в развитых странах готова к вторжению в организм человека на клеточном, молекулярном, генном уровнях. Отдаленные результаты таких вмешательств пока трудно предсказуемы; взять на себя гуманитарную экспертизу всего, чему человек подвергается, пытается биоэтика. Центры биоэтики созданы в США, ряде стран Европы, начинается это движение и у нас. Однако уже многие пагубные для человека тенденции трудно остановимы.

Что же делать? Клиффорд Саймак явно искал ответ на подобный вопрос. Его гугли сознательно отказываются от достигнутого прогресса, вновь и вновь возвращая себя в прошлую дикость. Писатель, однако, подчеркивает: для этого требуются известное мужество и духовная мощь.

Призывы ограничивать, регламентировать развитие научно-технического прогресса звучат сегодня чаще и чаще. Идею устойчивого, сбалансированного прогресса выдвинула последняя международная экологическая конференция в Рио де Жанейро. Ученые признают гибельность неуправляемого прогресса, но их позиция не встречает энтузиазма людей, которые принимают решения. Особенно в развитых странах, на которых лежит основная доля ответственности и вины за глобальный экологический кризис. Показательно, что работа этого форума не очень широко освещалась в печати, в том числе и отечественной. А ведь ряд регионов России — не просто зоны экологического неблагополучия, а зоны настоящего бедствия, где стоит вопрос: быть или не быть жизни. Не хватает мужества и духовной мощи, чтобы это признать?

Других мнений быть не может: внедрение любых достижений науки требует тщательной социально-гуманитарной экспертизы. Одними заседаниями, конференциями, многочасовыми прениями не обойтись. Время констатации бед прошло, пора действовать. На Западе для этого создан ряд новых государственных структур, которым помогают многочисленные общественные движения — биоэтики, экологической этики, Green Peace. Но пока они станут в мире реальной силой!

Трагическая история XX века — «волкодава» (как точен образ, особенно в отечественном контексте, пришедший к Мандельштаму) — заставляет глубже переосмыслить степень личной ответственности каждым, кто изберет науку профессией. Гений и злодейство, увы, как показала история, бывают вещами вполне совместными. Аморальных людей, людей, подверженных страстям «отрицательным», среди ученых не меньше, чем среди, скажем, писателей или артистов. Однако работа ученого часто имеет далеко идущие последствия, значима для множества людей, порой — для всего человечества. Поэтому, согласившись с тем, что «свет совести» необходим искусству, подумаем, сколь мощным должен быть этот свет в современной науке. Конечно, процесс познания нельзя остановить, и всякая точно выведенная формула (даже смертоносного оружия) есть научная истина, которая сама по себе не может быть безнравственной. Истина есть истина. Но познавшим ее прежде других не может быть безразлично то, чему будет служить новая идея в мире, где так часто «доброта прислуживает злу».

Хрестоматийный пример — создание ядерного оружия. Все причастные (за небольшими исключениями), судя по мемуарам, свидетельствам современников, пережили потом серьезные нравственные муки. И все же, кажется, ни один из них не отказался от участия в престижной работе, хорошо оплачиваемой всеми государствами, дающей множество привилегий. В том числе и власти: иногда гениальным людям почему-то хочется властвовать не только над умами. Бывают- причины и более прозаического свойства. Андрей Дмитриевич Сахаров, человек абсолютной искренности и истинности, рассказал в своих мемуарах о чисто житейском интересе, который вызвало у него в свое время предложение работать над ядерным проектом: семья получала квартиру. В отношении этого человека кощунственны были бы высокоморальные сентенции. — нет ни у кого такого права на них в отечестве. Благоговение перед жизнью — принцип другого великого гуманиста XX века Альберта Швейцера — был принят в несколько ином социальном и временном контексте великим гражданином своей страны Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Он был уверен, что ядерное оружие поможет удержать мир от развязывания третьей мировой войны. Впрочем, вину свою, несомненно, сознавал и искупал всей последующей жизнью. Искупление было принято: как и Швейцер, Сахаров получил Нобелевскую премию мира. Только немного позже.

Наш век дал слишком много примеров служения научных идей злу. Этот процесс продолжается. Как остановить его? Писанием этических кодексов для ученых? Но все кодексы, начиная с изложенного в Нагорной проповеди, не слишком преуспели за многовековую историю. Пусть подумают сами люди науки. Тем более, что им же предстоит поломать головы над тем, как умерить масштабы зла, нанесенного природе, человеку, планете. И лучший кодекс — собственная совесть, наличие ее должно стать тестом пригодности к занятиям наукой. Еще не так давно Виннеру представлялось бедой проникновение в ученую среду «лжецов и интриганов». Сегодня опаснее наличие в ней людей со своего рода комплексом Герострата.

…Нет, все-таки всегда находится «один, который не стрелял». Его историю рассказал итальянский писатель Леонард Шаша в книге «Исчезновения Майораны». Этторе Майорана, физик-теоретик известной итальянской физической школы Энрико Ферми (шеф так сказал о своем сотруднике: «…есть гении, как Галилей и Ньютон. Так вот, Этторе Майорана был одним из них»), Шаша, которого весьма волновала тема личной ответственности интеллигента в современном мире, провел расследование загадочного исчезновения в 1938 году тридцатидвухлетнего ученого. По официальной, весьма удобной властям версии, это было самоубийство. Оказывается, за несколько лет до смерти Майорана додумался — первым в мире — до теории ядерного ядра. Беседы об этом он вел со своим немецким коллегой Гейзенбергом. Додумался, но не записал открытой им формулы.

Шаша предлагает версию: поняв, какую тайну открывает ему природа, ученый решает уйти от жизни (но не из жизни). Есть основания полагать, он закончил жизнь в монастыре, в Калабрии, и тело его покоится на тихом монастырском кладбище, под одним из скромных безымянных крестов.

Что это? Духовная мощь? Или наоборот? Псевдопуританская мораль, которую мы недавно исповедовали, подтолкнула бы нас ко второму. Уход из жизни или уход от жизни — конечно, слабость в нашем лучшем из миров.

Саймак понимает, что любой вариант нелегко дается человеку. Он дарует облегчение, наркоз, под которым гугли забывают настоящее.

Настойка корня баабу…

Майорана поступил, как считал нужным.