— Флорин, ты бредишь…

— Я только начинаю, крошка. Подожди, пока я действительно перейду к основному. Факт номер два: Сенатором является, а может быть, и не является кто-то другой, улавливаешь? Вероятно, актер по имени Барделл. Тебе это имя о чем- нибудь говорит?

— Ты имеешь ввиду Ланса Барделла, телерадиозвезду?

— Телерадио… это интересное слово. Но давай пока отбросим. Как я говорил, этот парень, Сенатор, — очень непоследовательный игрок. Сначала он выдвигает версию запланированного убийства. Затем мы имеем инопланетных оккупантов. В следующий раз он был актеро^, жертвой похищения, а может быть, подсадным шпионом, точно не могу припомнить, кем именно. Но я продолжал работать и последовал за ним в эту забегаловку, где он напоил меня чем- то, что окончательно выбило меня в аут. Когда я очнулся, передо мной была ты.

Она просто смотрела на меня своими большими, наполненными болью глазами.

— Я не буду задавать дежурный вопрос: что такая красивая девушка делает в подобном месте.

— Ты смеешься надо мной. Почему ты так жесток, Флорин? Я только хочу помочь тебе.

— Вернемся к фактам. Факт номер три. Я пошел по следам и обнаружил пропавшую дверь.

— Имеет ли это какое-нибудь значение сейчас…

— Ты отвлекаешься. Сначала была дверь, потом ее не стало.

— Ты все превращаешь в шутку.

— Мисс, после продолжительного размышления я пришел к выводу, что единственным мыслимым ответом Вселенной — в том виде, в каком она устроена, — является взрыв истерического смеха. Но я отвлекаюсь. Итак, я рассказал о двери, которой не было. Я стал ждать. Мой давний помощник, серый человек, вышел из аллеи, и я последовал за ним. Он привел меня в комнату, где никого не было, даже его самого.

— Я не понимаю.

— Я тоже, крошка. Но позволь мне продолжить рассказ. Мне хочется посмотреть, чем все это обернется. Где я остановился? Ах, да, один-одинешенек среди согнутых крючков для пальто. Итак, я бродил вокруг, пока не нашел, с кем можно поговорить. Им оказался парень с головой ужа.

— Флорин…

Я поднял руку.

— Не мешай, пожалуйста. Я многому учусь сейчас, только слушай мой рассказ. Например, я только что сказал, что он выглядел как уж, но в первый раз, когда я его увидел, я подумал о питоне. Может быть, я одолею свой невроз. Если я смогу свести его образ к безобидному земляному червю, то с этим можно жить. Забавно, но его идеи напоминали твои.

Она попыталась улыбнуться:

— Да?

— Он также советовал мне не задавать вопросы и плыть по течению. Я сразу же потерял сознание. И догадайся, что произошло? Я вернулся сюда — к тебе.

— Продолжай.

— Ага, наконец-то я привлек твое внимание. Это была вторая наша встреча, но ты не помнишь.

— Нет, я не помню.

— Конечно. Ты предостерегала, что меня ждут неприятности, но я вышел за ними и нашел их достаточно, чтобы опять появиться здесь. Это заставило меня почувствовать себя одним из тех резиновых шаров, которые привязывают к ракеткам для пинг-понга.

— Это была… наша третья встреча?

— Теперь, девочка, ты улавливаешь. Дальше все усложняется. У меня все еще сохранялось желание повидать своего старого босса — Сенатора. На этот раз там была хитрая дверь. Я открыл ее — и неожиданно наступил летний полдень в уютном местечке, где сила тяжести на 18 процентов меньше, солнца слишком много, а деревья похожи на кружевное нижнее белье. Сенатор оказался там. Мы только начали приходить к взаимопониманию, как он вытащил какую-то штуку и улизнул.

Она ждала продолжения, наблюдая за мной.

— Я второй раз увидел Змееголового, Дисса. Он хотел отшлифовать мои манеры и заставить играть по его правилам. Сказал, что является большой шишкой — но приспустил пары, когда я упомянул Грейфел. Он притушил огни, а я потерял сознание…

— И теперь ты здесь.

— Когда я прихожу в себя, ты всегда приветствуешь меня. Этого достаточно, чтобы заставить человека стремиться сюда. Кроме того, я не совсем просыпаюсь. Сначала я там — потом здесь. Ни каждый paз мы всегда ближе. Теперь ты — моя жена. Кстати, как мы познакомились?

— Ну, мы познакомились… — Ее лицо внезапно заледенело. — Я не знаю, — сказала она таким тихим голосом, что его можно было поместить на кончике булавки.

— Добро пожаловать в мою команду. Начинаю ли я заинтересовывать вас, мисс Реджис?

— Но почему? — от волнения она ухватилась за палец и стала крутить его. — Что это означает?

— Кто говорит, что это что-то означает? Может быть, все это лишь игра с неясной целью. Но запутывание их планов приносит мне определенное удовлетворение — если они существуют и если у них есть планы.

— Продолжай, — она смотрела на меня. Ее глаза были прозрачно-зелеными с плавающими в глубине золотыми искорками.

— Например, явно не предполагалось, что я увижу пурпурные деньги с напечатанной на них надписью «Ластрион Конкорд», — сказал я. — А может быть, существовал и другой план. Но затем Рыжеволосый «засветился». Я не могу понять почему. Он побежал, когда увидел меня. После этого я подслушал беседу, которая — в этом я абсолютно уверен — не предназначалась для моих ушей. Громкие голоса, доносившиеся из-за окна. Но от всего этого мало проку.

— Продолжай, Флорин.

— Затем ты опять появилась на сцене. Я не пойму зачем, но чувствую, что ты не являешься частью планов Носатого.

— Нет, Флорин! Пожалуйста, верь мне! Я не являюсь частью ничьих планов — это я точно знаю, — закончила она шепотом.

— Затем есть еще Грейфел, — сказал я. — Волшебные ворота в другие миры не укладываются в мою картину мира. Барделл был удивлен, встретив меня. Когда я прижал его, он рассказал мне о вещах, которые, думаю, Носатый бы мне не поведал. А может быть, все это не так. Может быть, меня ведут по каждому пройденному футу. Возможно, существуют спирали в спирали, западни внутри западни…

— Флорин! Прекрати! Ты должен во что-то верить! Ты должен иметь отправную точку. Ты не можешь сомневаться в самом себе.

— Да. Cogito ergo sum. Я всегда стараюсь помнить об этом. Интересно, какова первая мысль сверхсложного компьютера, когда его включают?

— Флорин, не можешь ли ты просто забыть о Сенаторе? Забыть обо всем этом и пойти домой?

— Не сейчас, крошка, — сказал я и почувствовал, что начинаю улыбаться. — Возможно, не пошел бы и раньше, а сейчас определенно нет. Потому что они сваляли дурака.

Она ждала. Она знала, что это еще не все. Я раскрыл ладонь, которая была крепко сжата последние четверть часа и посмотрел на устройство, которое держал. Оно было маленьким, с выпуклостями и отверстиями, с блестящими точками, сверкавшими в тусклом свете.

— Я отобрал это у Змееголового, — сказал я. — Это означает, что Змееголовый все-таки существует.

— Что это?

— Доказательство. Я не знаю чего. Но у меня такое чувство, что они очень не хотели бы видеть его в моих руках.

— Куда ты пойдешь?

— Обратно. Туда, куда они не хотят, чтобы я шел.

— Не делай этого, Флорин! Пожалуйста!

— Извини. Пробивать головой кирпичную стену — вот мой стиль.

— Тогда я иду с тобой.

— Раньше ты всегда позволяла мне уйти. Что изменилось?

— Так мы идем?

— Это новый поворот, — сказал я. — Может быть, это хорошее предзнаменование.

Снаружи холодный ветер гулял по пустынной улице. Она обхватила себя руками, что я охотно сделал бы за нее.

— Флорин, так холодно, так одиноко…

— Только не со мной. — Я взял ее за руку и почувствовал, как она дрожит.

Магазин готового платья был все еще на месте, кондитерская тоже; но теперь между ними было большое свободное пространство, полное сухих стеблей, ржавых банок и битых бутылок.

— Тсс, — сказал я. — Не обращай внимания на детали. — Я двинулся дальше, туда, где была вращающаяся дверь.

Она исчезла.

На ее месте была разрисованная приемная с картинками, которые мог бы иметь в своей берлоге отставной бухенвальдский охранник. Но без двери. И даже без места, где она могла бы быть. От этого моя голова снова стала пульсировать. После третьего толчка, сверчок в моем ухе перестал потирать крылышками и произнес:

«Хорошо, Флорин. Жди событий».