- Клянусь Мокрым Гогом, мы возьмем их к себе, — громко икая, заявил Сесс. — У тебя много солдат?

- Ну, — уклончиво ответил я, — достаточно, чтобы поместить по одному на каждый крейсер. Если офицерам понадобится совет или поддержка, пусть они обращаются к моим добровольцам. Кстати, они очень сексуальны.

- Мы спасены! — завопил Сесс.

Скорее наоборот, подумал я, оскалив в улыбке зубы. Мне стало интересно, сколько времени понадобится моим саботажникам, чтобы справиться с работой.

Оказалось, немного. Монстры уже созрели для мозговой атаки. Разложение шло своим ходом, и через несколько дней Сесс-Пула заполз в командирскую рубку, где я следил за тем, чтобы не столкнуться с флотом Лиги. Он мрачно посмотрел на экран тремя парами покрасневших глаз.

— Бессонница мучает? — спросил я, щелкнув его по глазному отростку, и он втянул его внутрь с несчастным видом.

— Да, дорогой Боливар. Флот разваливается на глазах. Солдаты требуют возвращения, они хотят собрать урожай прошлогодних девственниц, у которых скоро начнется период течки? Я и сам задаюсь вопросом, кому все это нужно.

— Ты знаешь, я тоже что-то затосковал… Ты обратил внимание, что люди не такие уж и сухие? У них влажные глаза и красные отростки во рту.

— Это правда! — забулькал он. — Недавно я сам увидел их другими глазами.

Через десять часов могучая космическая армада начала разворот. Корабли возвращались на свои планеты.

На грандиозной попойке, которую они закатили в честь победь! (мы убедили их, что они победили), мы с Анжелиной наблюдали за весельем.

— Я бы не стал это утверждать, но теперь, когда они возвратились восвояси, я отношусь к ним гораздо терпимее.

Что-то зеленое, мокрое и противное плюхнулось на стул рядом со мной.

— За победу! — закричал Сесс-Пула. — Мы должны выпить за победу! Тихо! Очаровательнейший Скользкий Боливар произнесет тост.

— Я готов! — закричал я, вскакивая со стула. Воцарилась тишина. Все глазные отростки, оптические щупальца, не говоря уже о трех парах человеческих глаз, уставились на меня.

— Тост! — крикнул я, с таким энтузиазмом подняв бокал, что часть жидкости пролилась на ковер и прожгла в нем дыру. — Предлагаю выпить за всех существ, живущих в нашей вселенной, больших и малых, твердых и рыхлых. Пусть все живут в мире и любви. За жизнь, свободу и противоположный пол!

Так началась эра гораздо лучшей жизни.

Надеюсь.

Перевел с английского Сергей КОНОПЛЕВ.

Владимир Кучеренко, врач-гипнолог,

Виктор Петренко, доктор психологических наук

ЛЮДИ И МАРИОНЕТКИ

Давайте сразу начнем с ключевого вопроса: можно ли человека под гипнозом заставить сделать то, чего он ни в коем случае не хочет. Например, убить?

Владимир КУЧЕРЕНКО:

Это легче сделать без всякого гипноза — поставить его в такие условия, когда он должен убивать, чтобы выжить — как во Вьетнаме, в Афганистане, в Карабахе… Самое важное при этом, чтобы ответственность за убийство возлагалась на кого-то другого — на командира, общество, противника. Гипноз лишь повторяет социальную схему: либо экспериментатор убедит человека сделать то-то и то-то, сняв с него ответственность, либо испытуемый выйдет из этого состояния.

Виктор ПЕТРЕНКО:

В 50-х годах в Америке имели большой резонанс опыты с электрошоком в рамках психологического подхода Курта Левина. Любой человек «с улицы» выступал в роли экспериментатора. Он как бы формировал некие навыки испытуемого, а когда тот делал ошибку, его наказывали — экспериментатор нажимал кнопку и испытуемого бил ток, причем каждый следующий раз все сильнее — 20 ампер, 40, 60… На самом же деле за стеклянной перегородкой, где пребывал испытуемый, находился актер, который очень убедительно изображал судороги. Но экспериментаторы этого не знали. И как вы думаете, сколько этих нормальных средних американцев доводили ток до смертельных значений? Прогноз бы один-три процента, что соответствует «среднему» количеству людей с садистскими наклонностями в обществе. На самом деле их оказалось около шестидесяти процентов! Причем, когда после эксперимента с ними разговаривали — понравилось ли участие? — большинство отвечало отрицательно, им совсем не нравилось мучить другого человека; тем не менее, в их представлении за происходящее отвечал пригласивший их психолог, а сами они, однажды приняв правила игры, не могли из нее выйти.

А вот подобный же опыт: милая ассистентка психолога давала человеку заведомо невыполнимое задание, например, достать, не выходя из очерченного круга, некий предмет… Люди впадали в уныние или ярость, но почти никто (!) не был способен сделать шаг из круга, нарушить условия игры.

Трудно выйти за рамки обязательств, за рамки магического круга. В какой-то степени неспособность эта — свойство людей с повышенным конформизмом, которое, в свою очередь, часто является продуктом тоталитарного сознания.

В. К.: Вас интересует, в каких границах возможно воздействие? Тут зависимость прямая: чем больше желание испытуемого, тем шире границы. И наоборот.

Я лечу гипнозом тех, кто приходит ко мне уже с пониманием, что другими методами помочь не удастся. Например, обратился известный писатель-сатирик: нервничает на сцене, трясутся руки — словом, мощный аффект. Я поработал с ним, причем, на его взгляд, это не была «работа», просто «поговорили», но на очередном выступлении он чувствовал себя вполне уверенно. Он пришел еще раз и попросил: сделайте так, чтобы было еще и радостно! Добавили куражу… Словом, речь идет о достаточно мощном воздействии на поведение человека, его реакции, но все оказывается возможным, когда человек этого хочет. Куда сложнее, когда появляется больной с подсознательной установкой на самоуничтожение, смерть, которая противоречит осознанному желанию жить; часто это алкоголики, люди с тяжелыми хроническими заболеваниями. Дело в том, что человек амбивалентен, двойственен. Он хочет, но… цепляется за болезнь, как нечто привычное, «обжитое»; трудно менять образ жизни, судьбу, «карму», даже когда ожидает благо. В таких случаях приходится прибегать к очень сильным техникам, апеллировать к инстинкту самосохранения, доводить дело до того порога, когда начинает бороться сам организм, а не только сознание.

- Это работа в интересах человека. А в интересах государства вам случалось действовать?

В. К.: У государства много разных интересов. Мы делали работу, связанную с извлечением полезной информации из памяти. Одну — с двоечниками из ПТУ, с легкостью воспроизводившими во время сеанса любые физические формулы, которые когда-то попали в их поле зрения. В практику народного образования, впрочем, это не вошло, хотя методики несложные. Зато пригодилось при лечении логоневрозов — люди с пороками речи начинали говорить так, как учил их логопед. Участвовала методика и в раскрытии преступлений — у свидетелей «всплывали в памяти» подробности многолетней давности, номера машин. Но опять же это возможно, если свидетель хочет вспомнить.

— Но способен ли гипнотизер, экстрасенс причинить вред человеку или сознательно инициировать темные стороны его души?

Но можно причинить вред неосознанно. В психотерапии давно известно понятие трансфера. Пациент испытывает естественное чувство благодарности к человеку, который его лечит, причем «интимно», и в какой-то момент больной начинает относиться к нему как к отцу: советоваться, отчитываться, подчиняться. Грамотный психотерапевт отслеживает этот процесс и, понимая его природу, контролирует, чтобы он не переходил границ. Выздоровев, пациент должен стать полностью независимым. Однако некоторые целители (особенно непрофессионалы) увлекаются этим состоянием, сознанием собственного величия и даже подыгрывают пациентам. Столбун, например: его пациенты говорили — если с ним что-нибудь случится, мы же пропадем! Наш коллега занимался знаменитым Адыловым — так тот искренне полагал, что кругом" несмышленыши и кто, как не он, их научит, похвалит, накажет. У больного, попавшего к такому целителю, болезнь обостряется, и человек становится инфантильным. О социальных следствиях такой позиции подробно говорил коллега А. Асмолов («Если», № 2). Но я бы добавил некоторые штрихи. Вот эксперимент в рамках школы того же Курта Левина. В трех детских группах одна и та же воспитательница по-разному держала себя. В первой группе стиль ее был, условно говоря, демократический: она играла с детьми, общалась, но соблюдала дистанцию. Во второй — анархистско-попустительский, дети знали, что при ней хоть на голове стой. И в третьей — авторитарный: тотальный контроль, дисциплина, наказания и т. д.