Сергей Евгеньевич Вольф

Рисунки В. И Л. Петровых.

Ленинград, Детская литература, 1975

Утром мы с папой идём на работу.

Он — на работу. Я — в детский сад.

Я довожу его за руку до детского сада, а дальше он уже сам идёт.

Сегодня я как раз проснулся, а его нет, ну, думаю, спит папа, зачем мне его будить, встал сам, сделал зарядку на вдох-выдох, почистил зубы, помылся, оделся, позавтракал.

Что это он так долго спит, думаю, а тут мама мне и говорит:

— Мне нужна твоя помощь.

Я удивился.

— Разве не папина? — спрашиваю.

— Нет. Твоя. Папа рано утром уехал за грибами. Сегодня ведь суббота. Тем более, вчера шёл грибной дождик.

Ты разве не заметил?

— Не заметил, — говорю. — А это как — грибной? Грибы с неба сыплются?

— И не сыплются вовсе, — сказала мама. — Грибной дождик — это когда просто дождик, обычный, ну, из тучи, но туча солнышко не закрывает, оно всё равно светит. Солнце и дождик вместе, понял? Для грибов это удивительно полезно, вот папа и уехал…

— Понятно, — говорю. — А нас бросил? Вот так папа.

— Нет. Он очень далеко поехал. Туда, куда ещё не ступала нога человека. Нам с тобой такой дороги не выдержать.

К тому же, у меня сегодня уборочный день. С этими уборками не знаешь, когда и жить начнёшь.

— Ладно, — говорю. — Что помогать? Ты покажи.

Мама говорит:

— Вот наш маленький красный чемоданчик. В нём папины рубашки. Отнесёшь их в прачечную. Вот деньги. Наш адрес ты знаешь. Фамилию ты помнишь. Понял?

— Ох, ты, мамочка моя! — завопил я. — Ты одного меня отпускаешь?!

— Да, — сказала она. — Учись. Расти. Скоро ведь в школу. Пошли.

Мы взялись за руки, вышли на улицу, дошли до самого угла и остановились. Напротив нас через дорогу был парк.

— Я пойду, — сказала мама. — А ты стой здесь и жди старушку.

— Какую старушку? — удивился я. Я не понял.

— А вот как раз и старушка, — сказала мама. — Бабушка, — сказала мама, — позвольте, мой сын переведёт вас через дорогу.

— Отчего же, — сказала старушка и улыбнулась. — Пусть.

Она сунула свою ладошку в мою, и я перевёл её через дорогу.

— Иди по главной аллее парка, никуда не сворачивая! — крикнула мне с той стороны мама. — Пройдёшь весь парк — будет улица. Но ты её не переходи один, так всякий может.

Ты стой и жди, и как увидишь, что дорогу собирается перейти старушка, вроде этой бабушки, подойди к ней, возьмись за руку и переведи её, помоги ей. Привыкай. На обратном пути — то же самое. Как переход через дорогу — жди сначала старушку. Или старичка. Ну, беги! Помнишь, где прачечная?!

Ах, как хорошо было мчаться по главной аллее совсем одному!

И вдруг я увидел удивительную собаку! Её вела на длинном поводке девочка в очках. Вот так собачина! Я таких, пожалуй, и не видел никогда. Ростом она была маленькая, с длинными ушами почти до земли, с длинной мордой, с длинным хвостом, с коротенькими кривыми лапками, а сама — тоже невероятно длинная. Ну, просто на редкость длиннющая. Где они живут, такие собаки? Чем питаются?

Ну, скажу я вам, и длинная же была эта собака! Она была знаете какая длинная? Она была… В общем, когда девочка в очках свернула с главной аллеи на неглавную, то голова собаки, и её уши, и кривые лапки, и передняя часть туловища уже шли рядом с девочкой по неглавной аллее, а задняя часть туловища, и задние лапы, и хвост — всё ещё по главной.

Понятно вам теперь?

Наконец собака сумела вся свернуть на неглавную аллею, и я свернул за ней тоже и пошёл, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше. Зачем нужны такие собаки, думал я, для чего они предназначены?

Я шёл и смотрел, а эта собакина девочка в очках вдруг обернулась и показала мне язык. Я сам захотел показать ей язык, но тут же заметил, что собака тоже повернула голову в мою сторону и тоже показывает мне язык. Я подумал, что раз их двое таких, то мне их дразнить языком бесполезно, всё равно не передразнишь, и я тогда побежал вперёд по неглавной аллее и пробежал мимо них, кое-что напевая, я помчался дальше, размахивая своим красным чемоданом и не оглядываясь.

Вдруг я увидел какой-то белый круглый домик с колоннами. На домике крупными буквами было написано: «БИ- БЛИ-О-ТЕ- К А… ПА-РКА». На двери домика висел большой синий замок. Народу никого не было, кругом стояли пустые скамейки и плетёные кресла. А под колоннами — столики для шахмат, тоже пустые.

По одному столику, прямо по клеточкам ползла огромная блестящая муха, зелёная. Она вот как ползла: три клеточки прямо — одну вбок, три прямо — одну вбок — ходом коня.

Эта шахматная муха доползла ходом коня до другого края столика и вдруг взлетела вверх и. жужжа, медленно полетела вокруг домика с колоннами.

Я пошёл за ней. Сначала она облетела вокруг домика, и я всё шёл за ней. Потом она стала делать второй круг, но в середине, видно, передумала и начала медленно летать вокруг колонны. Она до того заходила меня вокруг колонны, что голова у меня стала кружиться.

Я ругал её, как мог, эту муху, а сам всё ходил и ходил за ней, а потом сел на траву и закрыл глаза. И стал крутить головой, но не в ту сторону, куда она на самом деле кружилась, а в другую, и только когда она перестала кружиться, я открыл глаза. Кругом были деревья, кусты и трава. Как в лесу. И людей не было, и белого домика с колоннами почему-то тоже, и муха исчезла.

Я встал с земли, поднял свой красный чемодан и вдруг увидел… гриб. Настоящий! Можете вы себе это представить?! Батюшки, да вон ещё один, и ещё, и ещё! Мигом я набил грибами полный чемодан, а они всё попадались и попадались. Тогда я высыпал из чемодана все грибы, вынул папины рубашки, положил их под кустик, грибы обратно в чемодан и стал собирать дальше. И скоро опять их некуда стало класть. Тогда я решил набить грибами все папины рубашки.

Завязать их внизу узлом и набить! Неплохо, а? А где рубашки-то? Туда посмотрел — нет, сюда — нет, побегал-побегал— ничего нет нигде, пропали, и тут я понял, в какую беду я попал: в прачечную я идти не могу, домой я идти не могу, а времени прошло, наверное, уйма, и мама…

Я заревел, схватил свой красный чемодан и помчался куда глаза глядят.

Я мчался через кусты и ревел и вдруг увидел пустую аллею и всего одного человека на скамейке, — и это была та самая девочка в очках с длинной собакой.

Я плюхнулся на скамейку рядом с ней и продолжал реветь.

— Что вы плачете, друг мой? — спросила она меня, задрав нос.

— Ах, отстань ты! — сказал я. — Не мешай ты мне!

— Ну а всё-таки? — И она хихикнула.

— Беда у меня, беда, неужели не понятно? — сказал я. — Горе у меня, понимаешь?

— Слезами горю не поможешь, — сказала она.

— Поможешь! — крикнул я.

Тут вдруг её собака подошла ко мне и лизнула меня в коленку, и совершенно неожиданно я перестал реветь и всё рассказал девочке про папины рубашки.

— Мне жаль тебя, друг мой, — сказала она. — Но слёзы лить не стоит. Надо быть бодряком и весельчаком!

— Да что ты говоришь?! — сказал я. Очень мне не нравилось, как она со мной разговаривает. — Откуда ты всё знаешь? Ишь ты!

— Мой друг, вероятно, ещё не учится в школе? — крутя носом, сказала она.

— Через год пойду, — сказал я. — Не долго ждать.