— Крррещендо на флейте. Бррраво!!

Шур Шурыч от неожиданности уронил флейту и сам чуть было не полетел кубарем вниз, но его вовремя удержала ворона.

— Чего б это я над самым ухом каркал?! — сердито закричал он.

— Во-первых, я не каркала, — обиженно сказала ворона, — и, во-вторых, мне показалось странным, что вы вдруг ни с того, ни с сего занялись музицированием.

— Ни с того, ни с сего? Сама ты «ни с того, ни с сего»! Знаешь, какой сегодня день?

— Неужели работников торговли?! — ахнула ворона. — Обожаю этот день. Везде всего много. На раскладках пряники, кренделя — ешь — не хочу, и продавцы весёлые и, я бы сказала, даже вежливые.

— Ух, и обжора ты, Розалинда!.. Пряники, кренделя. Бери выше. Сегодня, Розалинда, нашу площадь переименовали. Во! И назвали её знаешь как?

— Крак?

— Площадью Двух Мастеров.

— Кракой подарок! Кракой сюрприз! — радостно воскликнула ворона. — Значит, братьев помнят, их не забыли. Кракая радость!

Она ещё долго восхищалась новостью, но Шур Шурыч её уже не слушал. Он смотрел на принесённую вороной обезьянку, и его настроение становилось всё хуже и хуже.

— Что это такое?! — прервал он восклицания вороны.

— Обезьяна.

— Вижу, что не павлин. Я спрашиваю, ты где её взяла? Ведь это же Викина любимая игрушка.

— Вы знаете хозяйку обезьянки?

— Конечно. Она живёт вон в том доме, — указал Шур Шурыч на серый девятиэтажный дом на противоположном конце площади. — Я к ней иногда прихожу. Шуршу у неё под кроватью. Пугаю. Чтобы она в конце концов перестала пугаться и стала смелой. Тренирую.

— Извините, но я, право, не знала, что это игрушка вашей знакомой барышни.

— «Барышня, барышня». Сама ты — барышня. И вообще при чём здесь, знакомы или нет. Ведь ты у ребёнка игрушку забрала. Стыдно…

— Вы ошибаетесь, — в свою очередь обиделась ворона, — я никогда ни у кого ничего не забираю. Все эти вещи потерянные, выброшенные или забытые.

— Вот именно: «забытые»! А вдруг человек вспомнит, будет искать, а вещи — нет. Что тогда?

— Крак что тогда, что тогда?! Я всегда оставляю записку, — ворона полезла в небольшую сумку, висевшую у неё на шее, и достала оттуда записку. Она развернула записку и стала читать. — «Записка. Потерявший пусть придёт к невидимому дереву и спросит ворону Розалинду. Вещь будет возвращена в целости и сохранности».

— А вдруг твою записку прочитать не смогут? У тебя же почерк неразборчивый. Да и кто увидит невидимое дерево? Нет, обезьяну придётся отдать, — упорно стоял на своём Шур Шурыч. — А потом, это не она её выбросила. Обезьянку выбросили Викины родители.

— Родители?! — удивилась ворона.

— Да, — кивнул головой Шур Шурыч. — Они считают, что Вика уже взрослая и ей нужны серьёзные игрушки. А она обезьянку любит. Я знаю…

— Пусть будет по-вашему. Вы меня уговорили, — сказала Розалинда, сняла с ветки обезьянку и полетела вслед за Шур Шурычем, который быстро шагал по площади, к дому, где жила девочка Вика и её родители.

Как только Шур Шурыч и ворона Розалинда покинули дерево, они тут же перестали быть невидимыми. Они стали обыкновенными. Обыкновенная большая чёрная птица и обыкновенный небольшой старичок в ушанке и валенках.

Невидимыми они были только тогда, когда находились на дереве.

Вика сидела на полу и крутила большой разноцветный кубик Рубика. Кубик не складывался, и девочка была расстроена. Но дел было не только в этой игрушке.

Что кубик? Кубик — это мелочи.

Даже то, что мама забрала у неё любимую плюшевую обезьяну («Ты уже большая, — сказала она, — и хватит заниматься глупостями»), даже это можно пережить. Хуже другое…

Вика не любила, когда мама и папа ссорились. Ей тогда становилось так страшно, словно она заблудилась. А лес тёмный и незнакомый, и она из него никак не может выбраться, потому что никого, кроме неё, в этом лесу нет: ни людей, ни птиц, ни зверей — кругом один лес, чёрный, молчаливый, одинокий. Даже птиц нет. Жуть!

И зачем они только ссорятся?!

Раньше они, правда, тоже иногда ссорились. Но редко. Поссорятся, а потом сразу помирятся. Вика даже думала, что это игра у них такая — поссорились, помирились…

Это было раньше. А теперь… Как начнут… А потом молчат и друг с другом не разговаривают… как сегодня.

А тут ещё этот кубик… не складывается. Что делать?

Вика вздохнула и сказала сама себе:

— Мама — умная, старший экскурсовод. Папа тоже умный — старший инженер. А я, как говорит мама, — никаких талантов! Ни каких!

Последнее слово Вика сказала громко, и в комнату заглянул мама.

— Что ты говоришь? — спросила она у дочки.

Вика подняла голову, попробовала улыбнуться, но улыбка получилась печальная:

— Ничего, мамочка.

— А мне послышалось, что ты что-то сказала. Ну как, получается?

— Пока не очень, — призналась Вика и принялась изо всех сил вертеть кубик.

— А у Пети, сына моей сотрудницы, получается. Он, кстати младше тебя на два месяца, — сказала укоризненно мама и снова ушла на кухню.

Всё это видели и слышали стоявшие возле окна ворона Розалинда и Шур Шурыч.

— Это Викина мама? — спросила ворона.

— Да, мама — экскурсовод Ксенья Петровна, — тихо ответил Шур Шурыч.

Как только за мамой закрылась дверь, из своего кабинета вышел Викин папа — Артур Иванович.

Папа был обут в один тапочек. Второй он уже искал полдня. Из-за этого они с мамой и поссорились. Папа всегда что-то теряет. А мама говорит, что она дома только тем и занимается, что всё за ним подбирает…

— Малышка, — спросил папа у Вики, — как идут дела?

— Никак, — ответила Вика.

— А ты складываешь по системе?

— По системе. Но пока не получается.

— Ничего, получится, — сказал папа и поправил очки. — Запомни, — сказал он Вике самым серьёзным голосом: таким голосом он разговаривал по телефону со своими сотрудниками, — запомни, что в жизни самое главное — система и порядок. Если жить по системе, то многого можно добиться. Ты, кстати, мой тапочек не видела?

— Нет, — ответила Вика.

— Я тоже, — почесал папа переносицу. — Но ничего, это не самое страшное. Давай, малышка, трудись, — потрепал он её по плечу и ушёл обратно в свой кабинет.

— Тружусь, — прошептала Вика и снова начала вертеть кубик. И тут… вдруг… из открытого окна влетела и упала прямо ей на колени плюшевая обезьянка.

Вика на какое-то мгновение растерялась, а потом бросилась к окну. Она подбежала так стремительно, что Шур Шурыч и ворона даже не успели спрятаться. Вика во все глаза глядела на стоящих на подоконнике большую, чёрную птицу и невысокого забавного бородатого человечка.

Кожа у человечка на лице была тёмная, а глаза голубые и поэтому казались очень яркими.

Если бы Вике было года три-четыре, она бы наверняка решила, что это герои какой-то сказки. А теперь… теперь с каждым годом она всё меньше и меньше верила в сказки. То есть она любила их читать и смотреть мультфильмы тоже любила, но уже всё реже надеялась, что когда-нибудь к ней придёт добрая волшебная фея. И вдруг этот человек с птицей…

Шур Шурыч и ворона тоже были растеряны. Они никак не ожидали столкнуться нос к носу с девчонкой.

Первым нарушил молчание Шур Шурыч.

— Между прочим, меня зовут Шур Шурыч, — сказал он и двумя пальцами приподнял шапку.

— А меня, — приложила крыло к груди ворона, — все называют…

Но Вика перебила ворону, она вдруг вспомнила… Она вдруг догадалась… Неужели это те самые? Говорящая ворона Розалинда и Шур Шурыч, о которых ей когда-то рассказывала её мама. Без сомнения те самые! И Вика крикнула:

— А я знаю, я знаю! Да, да, вы — домовой Шур Шурыч, а вы — говорящая ворона Розалинда!

— Верно, — кивнула ворона, — но разрешите полюбопытствовать, откуда вам известны наши имена?